Это было в конце марта. Потемневший сизо-серый, шершавый, как асфальт, весь в разводах лед все еще держал человека, хотя солнце припекало и было ясно: еще немного и лед зашипит, пойдет волной, и прощай, зимняя рыбалка, до следующего сезона…
Редкий рыболов-”камикадзе” отважится выйти в эту пору на качающийся под ногами лед, однако находятся и такие.
Озеро Ильмень. Место верное, никто не мешает. Что еще надо для хорошей рыбалки? Правильно, клев, а его-то и нет. Ни единой поклевочки. Проверили все лунки… глухо. Окунь ушел неизвестно куда.
Настроение на нуле. Зная строптивый и непредсказуемый норов озера, настраиваюсь на то, что закрытие зимнего сезона пройдет в миноре.
Подхожу к лунке, бросаю приманку и наблюдаю, как мельхиоровая самоделка плавно уходит в сумрачную глубину. Вдруг резкий рывок выбивает у меня из рук удилище и выводит из созерцательного состояния. Чертыхаясь, подхватываю со льда снасть и злюсь на самого себя, что проворонил столь редкую поклевку. Поднимаю хлыстик вверх и – о, чудо! – чувствую упругое сопротивление рыбы. Осторожно вываживаю и вытаскиваю приличного окуня.
Вновь бросаю блесну, и опять рывок. Выхватив одного за другим с пяток окуней, оборачиваюсь, чтобы сказать приятелю о клеве.
Смотрю, мой Евгеньич присел на ящик и затих на одной лунке. Вероятно, все же нашел свою, уловистую. Преодолеваю жгучее желание подойти к нему и сесть рядом. Знаю, не обидится приятель, но понимаю, что шумом спугну рыбу, ни ему не дам половить, ни сам не поймаю.
Отхожу за куст-вешку метров на двести, сверлю лунку, опускаю блесну, играю ею минуту, другую, третью… Вдруг на паузе кивок нырнул вниз. Подсечка… рыбина!
Затаив дыхание, перебираю звенящую от напряжения леску и чувствую, как короткими толчками в глубине ворочается рыба. Кажется, целую вечность поднимаю ее из бездны. Вот из лунки пошла вода, и на льду тяжело заворочалась черно-полосатая, с зеленовато-бутылочным отливом и красно-оранжевой россыпью точек на пузе огромная “мамочка”, набитая икрой от макушки до самого хвоста. Весит, пожалуй, килограмма полтора.
Опускаю блесну и осторожно покачиваю, делаю паузу, разве что не сплю, и опять кивок прижало. Подсекаю, и на льду, широко разевая зубастый рот, лежит вторая. Как ее взял, не помню…
Третий крокодил-окунище ударил с оттяжкой, чуть не выбил руку из плеча. Выводил я его на длинной леске с “подскоком” – вскочив с ящика и высоко подняв удилище.
Закуриваю. Руки дрожат, сердце чуть не выпрыгивает из груди. С восторгом смотрю на огромных полосатых красавцев окуней. Вот она, своя рыба!
Меняю темп блеснения: поэнергичней подъем, поменьше пауза. Удар, и окунь граммов на пятьсот весело стучит хвостом по льду.
– Вячеслав Евгеньевич, иди сюда! – зову я приятеля.
– А мне и тут неплохо, – веселым голосом откликается он.
Очередной удар – похоже, что на крючок повесили ведро. Натянувшаяся леска звенит на пределе. Пытаюсь завести странно ворочающуюся рыбу в лунку, но не тут-то было. Весь взмыленный, со вспотевшими от напряжения руками наконец… вытаскиваю окунька, зацепившегося за блесну грудными плавниками.
Сижу как обворованный. Рисовал в воображении гигантскую рыбу, а тут – “ладошечник” граммов на двести. Хотя что ж грешить, и они, бывает, не часто попадаются…
Горевал я недолго. Окуни дружно, в очередь, навалились на блесну, только успевай снимать. Видно, фортуна сегодня решила меня осчастливить своим присутствием.
– Петрович, тормозись, автобус нас ждать не будет, – слышу я рассудительную реплику приятеля.
Следую его примеру и укладываю рыбу в ящик, с трудом закрываю крышку. Лямка режет плечо…
В. ПУХЛИКОВ
