Споры о возможном либеральном реванше продолжают будоражить умы российских интеллектуалов. Утверждается, например, что и система, сотворенная в России за последнее десятилетие, и сами ее творцы псевдолиберальны. Пусть так, да где же отыскать у нас настоящих, неподдельных либералов, обладающих к тому же методой построения эталонно-безупречного либерализма. Да и надо ли его строить – вот вопрос? Либеральная идея в России оказалась поразительно бесплодной не только в экономике или политике. Брак либерализма с русской культурой не породил ни одного самобытного направления, а то, что все-таки возникало, было “не мышонком, не лягушкой”, а в лучшем случае “неведомой зверюшкой”. Либерализм так и не смог проникнуть в чувства и настроения масс, не преобразился в неоспоримые верования, короче говоря, не стал для общества мобилизационным мифом – мифом “большого стиля”.
ДУХ ЭПОХИ
Мировоззрение любой эпохи никогда не представляло собой набора абстрактных интеллектуальных формул. Как неоднократно подчеркивал Г. Лебон – “идеи начинают оказывать свое действие только тогда, когда они после медленной переработки преобразовались в чувства и проникли, следовательно, в темную область бессознательного”.
Руководящая роль в развитии цивилизаций, утверждает Лебон, всегда принадлежала очень незначительному числу основных идей. Водворяясь в мире, такие идеи накладывали свою печать на малейшие элементы цивилизации, проникали в “душу масс”.
Чтобы стать духом эпохи, идеи должны быть восприняты эмоционально и чувственно, претворены в образы, символы и повествования. Они должны отражать и притягивать настроения, страсти, тревоги, сомнения и скрытые желания, то есть стать объектами сознательных и бессознательных коллективных проекций. Им необходимо проникнуть в искусство и литературу и быть растиражированными во множестве воплощений. Они должны быть персонифицированы в образы “богов”, “героев”, “демонов” и “выдающихся людей”. Они обязаны обрести непререкаемый авторитет и, создавая законченную картину мира, определять цель и смысл человеческой жизни. Они должны, наконец, вдохновлять и на великие деяния, и на повседневные труды.
Так создается мироощущение и мировосприятие эпохи. Так формируется уникальное духовное образование – глобальный исторический или базовый миф (у Шпенглера – “миф большого стиля”).
А.Ф. Лосев неоднократно подчеркивал неразрывную связь мифа с социальной историей. По мнению русского философа, осуществление и смена религиозно-мифологических систем (индийской, египетской, греческой, православно-христианской, атеистической и т.д.) есть одновременно осуществление и смена одной исторической системы другой.
Каждая культура проходит возрастные ступени отдельного человека, то есть свое детство, юность, возмужание и старость. Вместе с культурой проходит ступени собственной эволюции глобальный исторический миф. Видоизменяясь и отбрасывая отжившие стереотипы, мифология дает новые символические ответы на коллективные запросы “взрослеющего” общества. Базовая мифология “означивает” культуру, придавая ей уникальность. Миф дополняет материальное, созданное интеллектом и волей, символическими построениями воображения.
Образы мифа есть не что иное, как субъективное восприятие объективных условий бытия. Специфика этих условий, как материальных (природно-географическая среда, способы производства и основные продукты производства), так и социальных (социальная структура, формы власти, традиции и т.д.), определяют интенции мифологического и закодированы в конкретных мифических образах и повествованиях. Еще Шеллинг, подчеркивал органическую связь мифологии с судьбой народа: “Народ обретает мифологию не в истории, наоборот, мифология определяет его историю, или, лучше сказать, она не определяет историю, а есть его судьба”.
В послемонгольской русской истории нередко выделяют две основные идеологии и основанные на них мифологии. Первая – Русское Православие, идея “Третьего Рима”. “Блестяще использовав свойственные русскому обществу архетипы и социокультурные коды, эффективно изменяясь применительно к конкретным историческим внутренним и внешним реалиям в основном на уровне… мифологических проекций, эта идеология держала Россию несколько столетий”, – пишет, например, Юрий Бялый.
Вторая базовая идеология и связанная с ней мифология – коммунизм – опиралась по его мнению, на те же социокультурные коды России: “эсхатологичность и жертвенность, общинно-уравнительную психологию, мессианизм и этатизм, острую тягу к социальной справедливости”.
Ситуация в постсоветской России характеризуется ведущими учеными как глубокий системный кризис. Составной его частью стал кризис духовной сферы, кризис идеологий. На развалинах базовой социалистической идеологии и мифологии не возникло новых интегративных духовных систем. Напротив, предлагаемые обществу идеи и интерпретации носят зачастую заведомо ущербный характер, по сути являясь “идеологическим макияжем”, призванным замаскировать узкокорпоративные властные и финансовые притязания. Размывается социальная структура общества, утрачивается национальная идентичность, распространяется духовный нигилизм. Между тем, как отмечал Г. Лебон, “не столько опасно для какого-нибудь народа принятие новых идей, сколько непрерывная проба идей”. Более того, социальное мифотворчество в современной России, особенно в сфере политики, все чаще становится не способом пропаганды идеологических концепций, а формой, скрывающей их отсутствие. И либерализм, как оказалось, не в силах заполнить возникшую духовную пустоту.
МИР ДЕМОНОВ И БОГОВ
Можно было бы спросить, а зачем нужна в современном, рациональном обществе мифология, нельзя ли вообще ее “взять и отменить”. Пожалуй, это так же возможно, как отучить человека мыслить и чувствовать.
В ХХ в. значительно утрачивается мифологическое отношение человека к окружающей природе, но стихия социальных сил продолжает господствовать над ним, даже в более жестких формах, чем ранее. Далеко не властны мы и над собственными страстями и желаниями. Миф как способ разрешения противоречий или снятия их остроты с развитием культуры, усложнением социальных систем и ростом информационных потоков отнюдь не утрачивает этого своего значения.
Как ни наполняют человеческую жизнь большие и малые скорби, беспокойства и треволнения, “они все-таки не могут прикрыть недостаточность жизни для наполнения духа” (Шопенгауэр). Дух человека, не довольствуясь действительными заботами, создает себе воображаемый мир бесчисленных и разнообразных суеверий. Мир демонов и богов – это, по мысли А. Шопенгауэра, выражение двойной потребности человека: с одной стороны, в помощи и поддержке, а с другой – в занятии и развлечении.
Миф создает “параллельную”, “чудесную” реальность. Причем эта реальность не абстрактная, не отчужденная от личности, а как бы органически сросшаяся с ней. Как пишет Х. Ортега-и-Гассет: “Предметы надежды, предметы веры, предметы поклонения и обожествления соткались вокруг нашей личности действием нашей же жизненной потенции, образовав некую биологическую оболочку, неразрывно связанную с нашим телом и нашей душой”.
Сейчас, как и в древности, миф способствует снятию тех дихотомий человеческого существования, которые Э. Фромм назвал экзистенциальными. Жизнь наша, начинаясь и обрываясь в случайный для общего эволюционного процесса момент, вступает в трагическое противоречие с индивидуальными притязаниями. Разрыв между притязаемым и действительным, такое восприятие мира, в котором между возможностями и действительностью лежит непроходимая для человека, всех его усилий пропасть, является одним из наиболее мощных факторов, генерирующих современные мифы. Особенно это касается обществ с развититой потребительской мотивацией, где интенсивно возпроизводятся все новые и новые объекты притязаний.
Современное мифотворчество одновременно создает миф внешнего мира – общества и миф личности. Оно пытается связать многочисленные и “распыленные” проявления личности, иерархию ее социальных ролей в нерасторжимую цельность и включить ее в другую мифологизированную цельность – общество, преодолевая многообразные уровни отчуждения.
МИФЫ ПРОГРЕССА И КРИЗИСА
Научная мысль, отбрасывая архаичные формы мифологии, не уничтожает само мифотворчество, а как бы надстраивается над ним, сохраняя возможность фантастического домысливания действительности с элементами как искажения, так и случайного нащупывания истины.
Одной из наиболее влиятельных идей во всей истории человеческой мысли является идея “социального прогресса”. Парадоксально, но форма, в которой эта идея воспринималась как научным, так и массовым сознанием, соответствующая ей особая эмоциональная аура и заразительность позволяют говорить о ее выраженной мифологичности.
Миф прогресса – это прежде всего вера в непреложность и всесилие науки, в ее способность решить все без исключения проблемы человеческого бытия – и социального, и личного. Мифическое преувеличение возможностей науки превратило ее в магическое средство, фанатическую попытку человека добиться целей, для достижения которых на самом деле он не располагает достаточными средствами. В течение многих веков идея прогресса отвечала массовым социальным ожиданиям и устремлениям людей, обозначала для них жизненные смыслы и цели и вызывала веру, не уступающую по силе религиозной. Авторитет прогресса и науки имел безусловное значение и бесспорный характер.
Как всякая целостная мифологическая система, мифология прогресса содержала внутренние бинарные оппозиции: “знание – невежество”, “истина – заблуждение”, в преодолении которых научный прогресс выступал как медиатор: противоречивость и недостаточность знания нынешнего снималась за счет развития и углубления познания в будущем. Мифология прогресса имела собственных “жрецов и посвященных” – деятелей науки, свои “храмы науки” и даже “чудеса науки”. Идея прогресса персонифицировалась в образах ученых, которые со временем обретали легендарно-символические черты, и воспринимались уже не конкретно-исторически, а мифологически. Как любая культовая система, она имела своих апостолов, а также ярых приверженцев и пропагандистов.
Что же приходит на смену идее прогресса? По мнению многих, концепция кризиса.
Но не приходит ли в таком случае на смену мифу прогресса миф кризиса? Хотя “кризисный” миф внешне отвергает миф “прогрессивный”, он на самом деле является его зеркальным отражением. Как это нередко бывает в периоды смены мифологем, новый миф строит свою систему из компонентов прежней, последовательно меняя плюсы на минусы, следуя по Леви-Страссу “логике комбинирования до полного исчерпания возможных комбинаций”. Но не ведет ли эта логика в небытие?
Серафима ЛАРИНА
