Немногие знают, что у Москвы есть младший брат. Между тем, спустя пять лет после знаменательной стоянки на Москве-реке, Юрий Долгорукий побывал в окрестностях Владимира. Там, на берегу неприметной речушки Колокши, посреди полей, князь облюбовал место для нового города. И так полюбил новорожденного, что нарек его собственным именем – Юрьев-Польский, то есть Юрьев, стоящий среди полей.
У детей одного отца судьба сложилась по-разному. Сестрица оказалась побойчей и выбилась в столицы, а братец так и остался заштатным уездным городишкой. Но высокое родство всегда было гордостью юрьев-польчан, и о нем непременно сообщалось каждому проезжему человеку.
Городок, с населением всего-то в 20 тысяч, больше похож на большое солидное село. И уклад жизни там тоже сельский, основательный – с подсобными хозяйствами, огородами, со скотинкой. Жили юрьев-польчане всегда не плохо, имели постоянный достаток и в Москву, хотя она и недалеко, не рвались. Держали марку отца-основателя, демонстрируя туристам собственные достопримечательности и достижения.
За последнее десятилетие городок захирел: стоит без работы текстильная фабрика, закрылся инструментальный заводик. Облупились исторические торговые ряды и продают там во всех магазинчиках одно и то же – водку, растительное масло да “Сникерс”. Молодежь бежит теперь из города куда глаза глядят, те, кто постарше – стали постоянными клиентами биржи труда.
Есть в Юрьев-Польском свой центральный храм – древний Георгиевский собор – пронзительный по чистоте и совершенству. Редкие прохожие да галки – вот кто посещает его в последние годы: популярный когда-то маршрут Золотого Кольца закрылся за ненадобностью. Местами резные белокаменные стены уже покрылись зеленым налетом, который появляется в храмах от сырости и одиночества.
В сентябре Юрьев-Польский прозрачен тих и ароматен. Пахнет он холодными антоновскими яблоками, смородиновым листом и открытыми погребами, в которые свозят с участков мешки с картошкой, морковью и луком.
В выходные бабы полощут в чистой по осени Колокше половики, а мужики перекапывают опустевшие гряды. Дело серьезное: огород теперь и основное занятие, и главный кормилец.
А по вечерам – юрьев-польчане смотрят телевизор. Любуются по всем каналам юбилейными московскими торжествами. Хорошеет сестрица-столица – у нее новые храмы, памятники, подземные площади. Лучшие соловьи поют ей лучшие песни о главном. Миллионами звезд взлетают в небо, очищенное от туч, фейерверки и петарды.
Изумляйся, бедный провинциальный родственник, столичному великолепию!
“Все мы вышли из “Шинели” – говорили русские литераторы и писали трогательные романы о маленьких людях. Читая эти книги многие понимали, что безудержное веселье и броская роскошь не уместны и не возможны, если рядом кто-то унижен, беден и убог. Все мы вышли из российской провинции, – хочется сказать, перефразируя классика. – Из сотен городков, которые ныне унижены, бедны и убоги…
Я рада тому, что в Москве восстановили храм Христа Спасителя, но мне щемяще жаль заброшенный Георгиевский собор. Здорово, что Москва три дня пышно и торжественно праздновала свой юбилей. Грустно, что Юрьев-Польский не сможет достойно отметить схожую дату.
Не хочу присоединяться к язвительным критикам московских властей. Праздник великого города – событие значительное и необходимое. Но когда же, наконец, этот праздник придет на все наши улицы? Или нищая провинция, которая и есть Россия, заслужила только одного: уткнувшись в телеэкран, собирать крошки зрелищ с барского стола?
Татьяна ДОЛГАЯ
