Проблема реинтеграции постсоветского пространства оказалась сегодня в центре жесткой идейно-политической борьбы в России, равно как и в других республиках СНГ.
На фоне общего кризиса правительственного курса, провала принятой в 1991 году концепции “радикальных реформ”, глубокого экономического спада, утраты страной многих компонентов национальной безопасности, катастрофического снижения уровня жизни населения “игры в интеграцию” выглядят не как продуманная стратегическая линия, а как тактическое ухищрение, припасенное на крайний случай.
В такой ситуации вполне логичным выглядит стремление власти выдать верхушечные соглашения, подкрепляемые не успехами российской экономики, а кредитами МВФ, за нечто более фундаментальное, за “триумф” предшествующих лет президентства Ельцина.
Такая позиция российских властей открывает широкое поле для спекуляций со стороны оппозиции. Не случайно, полемика, развернувшаяся вокруг интеграционных процессов, меньше всего затрагивает существо дела. И власть, и оппозиция стремятся первыми “оседлать” тему реинтеграции или, по крайней мере, не дать сопернику единолично состричь купоны с этой “золотой жилы”.
Решение Госдумы о денонсации Беловежских соглашений стало как бы “первой ласточкой” в предвыборной борьбе основных российский политических сил с помощью интеграционистской карты. Среди прочего, этот шаг был направлен и на то, чтобы вывести президента из равновесия, спровоцировать его на нелегитимные ответные действия. Президент сумел удержаться от искушений “силового варианта” и – одновременно – постарался извлечь максимальный пропагандистский эффект из подписанных двух- и четырехсторонних соглашений. Сегодня уже достаточно очевидно, что этот раунд борьбы на интеграционистском поле оппозиция проиграла.
РЕИНТЕГРАЦИЯ В ФОКУСЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЫ
На протяжении последнего времени нередко бывало так, что позиции главных участников предвыборной гонки по вопросам интеграции буквально за один день переживали значительные метаморфозы, напоминающие иногда развороты на 180 градусов. Складывается впечатление, будто соискатели президентского кресла, не зная с уверенностью реакции потенциальных избирателей на их заявления, пробуют “на ощупь” различные политические варианты, импровизируют на ходу, и все это лишь с одной целью – понравиться электорату и представить свою позицию как отражение интересов народа.
В этой связи весьма показательна позиция коммунистов. По мнению Г.Зюганова и его сторонников, решение Государственной Думы о денонсации Беловежских соглашений должно было продемонстрировать, что именно КПРФ является единственной силой, способной восстановить историческую справедливость и воссоздать некогда разрушенное искусственным путем единство страны. Но стоило Б.Ельцину перехватить политическую инициативу и форсировать процесс российско-белорусского сближения, как прежде четкая и монополитная позиция коммунистов на глазах стала раздваиваться. С одной стороны, лидеры КПРФ начали приписывать себе инициативу в деле углубления интеграции двух государств, всячески подчеркивая, что именно благодаря их усилиям Б.Ельцин был вынужден сделать нелегкие для него шаги, а с другой, коммунистическая печать без тени сомнения взялась убеждать своих читателей в неискренности и нежелании нынешних российских властей проводить политику сближения с Белоруссией. Но стоило только главам двух государств подписать договор, как тональность выступлений коммунистических лидеров и их прессы резко изменилась. Само это событие получило высокую оценку, хотя главную заслугу в деле интеграции КПРФ по традиции оставила за собой. Остается неясным, чего же в действительности добивается компартия: возрождения Союза любыми доступными путями или же иной модели реинтеграции?
Не менее противоречиво выглядит и позиция другого кандидата в президенты – Григория Явлинского. Этот политик долгое время считался твердым сторонником экономической интеграции постсоветских государств. Однако в ходе подготовки и подписания российско-белорусского договора в стане сторонников Явлинского стали звучать другие голоса. Там вдруг стали вспоминать тезисы своих оппонентов по демократическому лагерю – Егора Гайдара и Бориса Федорова об экономической невыгодности для России форсированной интеграции с Белоруссией, о том, что процессы социально-экономического реформирования в наших странах находятся в разных фазах развития. Затем неожиданно сделали “открытие”, согласно которому политический режим в Белоруссии авторитарный, антидемократический, и потому идти с ним на серьезное сближение вроде бы неудобно. Словом, и здесь стремление сохранить собственное предвыборное лицо взяло верх над поисками истины. Явлинский – демократический оппозиционер нынешней исполнительной власти, и он всегда готов оставаться таковым, даже если эта власть проводит действия, весьма близкие по содержанию его прежним взглядам.
О позиции лидера ЛДПР В.Жириновского вряд ли стоит говорить особо. Одолеваемый навязчивой идеей восстановления России в границах бывшей Российской империи путем поглощения ею постсоветских государств с последующей их “губернизацией”, он любые шаги в сфере реинтеграции рассматривает с точки зрения движения в этом направлении. Ни вопросы экономической целесообразности, ни отношение к интеграции в других республиках СНГ при этом в расчет не берутся.
И наконец, нынешний глава российского государства Борис Ельцин. Казалось бы, именно ему принадлежит заслуга в том, что процесс реинтеграции сдвинулся, наконец, с мертвой точки, причем в формах, приемлемых и для ряда других стран СНГ. Однако уже сейчас многие авторитетные эксперты высказывают сомнения в выполнимости экономических статей российско-белорусского договора, намекая на то, что этот документ обязан своим появлением, скорее, соображениям политического характера – стремлением перехватить инициативу у Г.Зюганова в вопросах реинтеграции. Еще недавно российский истеблишмент, высказываясь в принципе за сближение с Белоруссией, указывал на объективные экономические трудности, препятствующие такому развитию событий. Среди них назывались и разница в темпах экономических реформ, и отсталая структура народного хозяйства сопредельного государства, способная тяжелым грузом лечь на российский бюджет и помешать отечественным реформаторам выиграть изнурительную, длящуюся несколько лет борьбу с инфляцией. Однако все перечисленные факторы действуют и в сегодняшней обстановке. Что же изменилось? В голову, к сожалению, приходит только один ответ – в России в разгаре предвыборная кампания, и потому бессмысленно искать какую-то логику, какой-то смысл в принимаемых решениях. Все подчинено ловле голосов избирателей. О том, что произойдет потом, политики, ведущие борьбу за президентское кресло, предпочитают не задумываться.
ЧТО ДУМАЮТ ОБ ИНТЕГРАЦИИ В СТРАНАХ СНГ?
Когда реинтеграционный процесс “пропускается через мясорубку” интересов борьбы за власть, он утрачивает главное – связь с интересами конкретного человека, интересами народов, как следствие – объединительные усилия политических лидеров наталкиваются на весьма неоднозначное отношение в тех государствах, которые принимают участие в интеграционном процессе.
Так, в Белоруссии после заключения названных соглашений возник глубокий раскол общественного мнения. Оппозиция отнеслась к заключенному в Москве договору крайне негативно. Проведенные ею митинги и демонстрации, натолкнувшиеся на жесткий отпор со стороны властей, привлекли внимание к проблеме прав человека в Белоруссии и в какой-то мере дезавуировали ценность подписей белорусского президента под московскими документами.
Казахстан и Киргизия балансируют на грани вариантов интеграционизма – после подписания “соглашения четырех” с Россией и Белоруссией главы среднеазиатских республик провели сепаратную встречу, призванную, среди прочего, успокоить националистически настроенные группы населения.
Перенос на неопределенный срок визита Ельцина в Киев можно рассматривать как своеобразную негативную реакцию Украины на подписанные соглашения. В стороне от интеграционистских планов остались и республики Закавказья – Азербайджан, Армения, Грузия.
Таким образом, было бы преждевременным утверждать, что настроения, возобладавшие в России, в полной мере идентичны воле других народов бывшего СССР, что произошел коренной поворот в тенденциях международных отношений на всем пространстве СНГ, что Содружество окончательно встало на путь реинтеграции.
ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ НОВОГО ИНТЕГРАЦИОННОГО ПРОЦЕССА
Россия, как представляется, выбрала два основных геополитических вектора реинтеграции. Во-первых, она инициирует процесс интеграции православных народов под ее эгидой. Воссоединение России и Белоруссии стало первым шагом в этом направлении. Одновременно происходит реанимация идеи культурно-исторического единства трех братских народов – русского, белорусского и украинского, вышедших из Киевской Руси. Белоруссия свой выбор уже сделала, и теперь Украина поставлена перед историческим выбором.
В то же время Россия отказывается от идеи замыкания в славянском, православном мире. Многонациональная Россия, которая веками объединяла народы разной веры и крови, по геокультурным причинам не может отказаться от Азии, не может оторвать себя от мусульманского мира, поскольку в этом случае ей придется буквально вырывать куски у себя самой. Интеграция с Казахстаном и Киргизией показывает: Россия возобновляет свое сближение с исламским миром, начинает интегрировать его периферию. Это – второй вектор интеграции, геополитически не менее важный, чем первый.
Заметим, что центрально-азиатские государства отличаются сложным этническим составом населения и непростой конфигурацией границ. Поэтому все эти пять государств невозможно оторвать друг от друга, нельзя отделить непрозрачными границами. Это означает, что процесс реинтеграции всей Центральной Азии в новое геополитическое образование становится неизбежным.
На очереди уже стоит Таджикистан. А затем и Узбекистан не сможет остаться в изоляции. Основная причина того, что Узбекистан пока резко выступает против нового Союза, – политические амбиции узбекского руководства. И.Каримов предпринимает попытки превратить свою страну в геополитическое ядро Центральной Азии. Кроме того, известно острое соперничество Каримова с Назарбаевым. Таким образом, процесс реинтеграции постсоветского пространства на просторах Центральной Азии обещает быть сложным, но думается, что и Узбекистан рано или поздно будет вынужден пойти на объединение.
Новые интеграционные инициативы неизбежно ведут к появлению внешнеполитических проблем. Одна из них – отношение Запада. Западные страны, приветствовавшие разрушение Советского Союза как “империи зла”, не заинтересованы в реинтеграции постсоветского пространства, тем более что они уже осваивают в отношении постсоветских государств игру “разделяй и властвуй”. Интеграционный процесс на Западе обоснованно понимают как процесс усиления России, повышения ее геополитического статуса. В этой связи следует ожидать попытки западных стран воспрепятствовать интеграционным процессам, используя контакты с отдельными политическими лидерами ближнего зарубежья – Л.Кучмой, закавказскими лидерами и другими. Активизируется и подталкиваемая Западом Турция, которая будет восстанавливать свое влияние в Центральной Азии и блокировать российское проникновение.
На пути дальнейшей реинтеграции сейчас встала украинская проблема. Президент Украины Леонид Кучма был избран под лозунгами интеграции с Россией. Однако позднее украинские власти оказались втянутыми в геополитические игры Запада против России. Сегодня уже хорошо просматривается западная ориентация украинского руководства, его политическая и финансовая зависимость от США и Германии. Запад пытается использовать Украину как баланс против усиления России. Всем понятно, что воссоединение Украины с Россией будет означать создание потенциально очень мощного Союза. Политические силы на Украине, выступающие за сближение с Россией, постоянно заявляют о себе, они во многом разобщены, но Россия не должна отталкивать ни одну из них.
Присоединение Украины и Узбекистана к уже подписанным соглашениям могло бы означать фактическое завершение реинтеграционного процесса и появление в лице России потенциально мощного геополитического центра глобального уровня значимости, т.е. восстановление геополитического статуса, утерянного при распаде СССР.
Отметим еще ряд геополитических преимуществ, которые получает Россия. Постепенно восстанавливается ее контроль над важными военными объектами ближнего зарубежья. Интеграция с Белоруссией означает, что нам не придется строить новую оборонительную систему в районе Смоленска и Брянска, что за нами остаются мощные радиолокационные станции, контролирующие западные рубежи России. Большое значение имеют военные полигоны Казахстана. Таким образом, происходит восстановление оборонного комплекса СССР в условиях, когда создать аналогичный комплекс в пределах Российской Федерации наша страна не в состоянии.
Есть существенные плюсы в связях с внешним миром. С одной стороны, отодвигаются внешние границы. С другой стороны, упрощаются связи с дальним зарубежьем: с Европой, важнейший путь в которую лежит через Белоруссию, с Китаем, куда будет проще попасть через Казахстан и Синьцзян. Россия снова приближается к Индийскому океану, и появляется возможность со временем, после создания соответствующих коммуникаций, получить более или менее свободный выход к “теплым морям”. Преимуществ много, надо только ими воспользоваться и инициировать соответствующие процессы.
ВЫГОДНА ЛИ РОССИИ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИНТЕГРАЦИЯ СО СТРАНАМИ СНГ?
Никакого единого экономического пространства с общим рынком труда, товаров и капитала на территории бывшего СССР пока не существует. Для ускорения решения этого вопроса и был заключен двухсторонний союз России и Белоруссии, которые, согласно официальным формулировкам, вышли на “сверхвысокий уровень интеграции в рамках СНГ”. Соглашение о возможном создании “нового государства” до предела насыщено общими формулировками и благими пожеланиями, но при этом не предусматривает конкретных механизмов разрешения противоречий, существующих между двумя странами. Например, несмотря на создание единого таможенного пространства между Россией и Белоруссией, последняя сохраняет статус особого благоприятствования в торговле с Европейским Союзом, что на деле означает контрабандный ввоз на территорию России не облагаемых пошлинами западноевропейских товаров. Данное противоречие убедительно показывает зыбкость достигнутого соглашения и разнонаправленность интересов сторон.
Несмотря на широковещательные и во многом чисто пропагандистские заявления о прорыве в сторону глубокой интеграции среди узкого круга СНГ, вопрос о дальнейшей реализации подписанных договоров остается открытым. Ведь в них, по сути, лишь декларирована готовность стран-участниц согласовать к определенному сроку подходы к созданию механизмов экономического и политического сотрудничества. И нет никакой гарантии, что реально существующие противоречия между лидерами “братских республик” не приведут к известному результату, когда “получилось как всегда”. Тем более, что как на Западе, так и в нашей стране существуют достаточно мощные силы, для которых воссоздание единого государства на территории части СНГ является воплощением их самых страшных снов.
К таковым, например, относятся отечественные либералы-демократы прозападной ориентации. Вспомним хотя бы, что одним из формальных поводов ухода из правительства Е.Гайдара в начале 1994 года было несогласие с включением Белоруссии в рублевую зону. При этом он всячески подчеркивал идеологический аспект проблемы: включение в российскую хозяйственную систему более консервативной в экономическом и политическом отношении Белоруссии может затормозить движение России по пути рыночных преобразований.
Однако если отойти от идеологических догм и рассмотреть реальные факты, то кажущееся отставание нашего западного соседа с точки зрения формирования действующих институтов рыночной экономики далеко не бесспорно. Действительно, в Белоруссии не был взят курс на тотальное разрушение прежней экономической системы. Однако и в России рыночные преобразования имели поверхностный, формальный характер, которые подорвали воспроизводственные механизмы экономики и при этом на глобальном уровне не создали механизмов рыночного распределения ресурсов. Например, в отличие от Белоруссии, у нас большинство промышленных предприятий приватизировано, но значительное число из них, как и в старые советские времена, не могут существовать без дотаций из госбюджета.
При этом необходимый для любой рыночной экономики механизм санации и банкротств нерентабельных предприятий не работает. На деле в России вообще отсутствуют какие-либо четкие контуры отношений собственности, а массовая приватизация привела к фактическому проеданию трудовыми коллективами и руководством предприятий производственных активов, поэтому еще можно поспорить, что лучше – отсутствие всякого собственника, как в России, или наличие пусть и неэффективного, но все же собственника в лице государства, как в Белоруссии. В производственном секторе под разными вывесками и в Белоруссии, и в России скрываются все те же старые советские предприятия, которые на данный момент не имеют ресурсов и, что самое важное, действенных экономических стимулов для эффективного развития. Поэтому потребность в повышении управляемости экономики и проведении целенаправленной структурной политики государства одинаково актуальна для обеих стран и требует в принципе аналогичных подходов по их модернизации.
Противоречивые результаты реформ, проводимых в России под знаменем “шоковой терапии” и финансовой стабилизации, со всей очевидностью высветили несостоятельность положений о самодостаточности либерализации экономики как ключевого фактора построения в России новой демократической государственности. На мой взгляд, в концептуальном плане ключевым фактором, который в любом случае свел бы на нет даже более взвешенную и продуманную стратегию перехода к рынку, является пренебрежительное отношение к вопросам строительства новой российской государственности.
Наши либерал-реформаторы приняли за исходную аксиому предположение, что в рамках искусственно выделенного большого обрубка бывшего СССР в лице РСФСР можно создать эффективную экономику и дееспособное государство. При этом недостаточно учитывались комплексные хозяйственные, политические и человеческие взаимосвязи в рамках единого постсоветсткого пространства. Например, в условиях двусмысленности таможенных отношений со странами СНГ, когда таможенная граница формально есть, а на деле ее нет, эти государства являются главным каналом проникновения контрабандных товаров на территорию России. Невозможно проводить целенаправленное и по-настоящему эффективное внешнеэкономическое регулирование в России, если до сих пор нет однозначного ответа на вопрос, где находится ее западная граница – под Смоленском или в Бресте. Таким образом, создание общих правил регулирования экономики со странами СНГ является неотъемлемым условием для сбалансированного экономического развития России.
Ясно, что новое воссоединение на постсоветском пространстве может происходить только эволюционным путем, когда логика экономического и политического выживания будет мало-помалу приближать партнеров друг к другу. В этой ситуации роль России и политика ее лидеров имеют первоочередное значение. И дело не только в том, что в геополитическом и юридическом смысле она является прямым правопреемником СССР. Опыт развития государственных экономико-политических блоков свидетельствует, что для их возникновения и устойчивого существования необходим явный лидер, который готов предоставить свою хозяйственную мощь для экономической модернизации относительно более слабых партнеров. Именно такую функцию выполняла ФРГ в образованном в конце 50-х годов Европейском Экономическом Сообществе. В свою очередь США составляет основную “несущую конструкцию” формирующейся на наших глазах североамериканской интеграционной системы НАФТА.
Очевидно, что и в случае интеграции на постсоветском пространстве России придется в определенной мере выполнять функцию донора по отношению к более слабым в экономическом отношении странам СНГ. Собственно, это обстоятельство является главным аргументом противников интеграции, которые не без веских оснований утверждают, что тяжелое состояние нынешней российской экономики не позволяет ей взять на себя дополнительную ношу в виде национальных хозяйств Белоруссии и других бывших союзных республик. Действительно, ответ на этот тезис не может быть однозначным и во многом зависит от того, какой мы хотим видеть экономику России и какие ее отрасли должны выступать в качестве главного локомотива экономического роста.
Мировой опыт показывает, что каждое государство в зависимости от структуры своей экономики и долгосрочных приоритетов ее развития имеет разные стимулы для экономической интеграции с другими странами. Страны с развитой обрабатывающей промышленностью прежде всего исходят из необходимости расширения рынков сбыта своей готовой продукции. При этом чем более конкурентоспособны их товары, тем больше они выигрывают за счет товарной экспансии на рынках стран своих партнеров. Например, Германия крайне заинтересована в углублении интеграционных процессов в Западной Европе, так как это создает условия для наращивания ее экспорта в этом регионе, защищенного высокими таможенными барьерами от проникновения японских и американских конкурентов.
Несмотря на существенные текущие издержки, которые связаны с субсидиями для экономики менее развитых стран и поддержания устойчивости курса их национальных валют, ФРГ в целом выигрывает от экономической интеграции европейских стран. Субсидии и финансовая помощь, предоставленные партнерам, в значительной мере используется на дополнительные закупки немецких товаров, что дает дополнительные импульсы для ее экономического роста. Кстати, пример той же Германии однозначно свидетельствует, что, когда идет речь о собственных национально-государственных интересах, западные страны готовы идти на любые экономические издержки. На сегодняшний день совокупный объем вложений в Восточную Германию составляет около 1 триллиона немецких марок. При этом в стране наблюдалось оживление экономики, так как восточные немцы большую часть полученных ими в ходе валютной реформы западных марок тратили на закупку западногерманских товаров.
В свою очередь, в слаборазвитых странах господствуют другие стимулы для политической и экономической интеграции. Для них характерно стремление либо получить донорскую помощь от более мощного партнера, либо взять под контроль новые сырьевые ресурсы, которые командорская элита могла бы с выгодой для себя конвертировать в дополнительные валютные доходы. Например, Марокко вспомнила о своих исторических притязаниях на пустынные земли Западной Сахары только тогда, когда выяснилось, что на ее территории имеются большие запасы химического сырья, имеющего сбыт на мировом рынке.
Поэтому даже при наличии политической воли возможные масштабы и темы интеграции ограничиваются не только реальными финансовыми возможностями России, но и долгосрочными экономическими приоритетами ее руководства. Последние достаточно нечетки и противоречивы, так как нынешняя “партия власти” немонолитна и состоит как из компрадорски настроенного сырьевого лобби, так и из сторонников поддержки развития отечественной обрабатывающей промышленности.
Как и в большинстве развивающихся стран с полуколониальным типом экономики, отечественная компрадорская элита кровно заинтересована в максимальной открытости экономики вовне, которая позволяет наращивать сырьевой экспорт в условиях ограничения внутреннего инвестиционного спроса из-за спада промышленного производства. Унаследованная еще от Гайдара парадигма финансовой стабилизации и бездефицитного бюджета прежде всего выгодна нефтяным и газовым королям, так как скрепляет ключевое значение этих отраслей в рамках международного разделения труда за счет “сброса” фактической деградации большинства звеньев обрабатывающей промышленности России.
С этой точки зрения важность Белоруссии для нашего сырьевого лобби обусловлена лишь прохождением через ее территорию трубопроводов в Западную Европу, а также нефтеперерабатывающими заводами республики, которые уже включены в российские финансово-промышленные группы. Поэтому потенциальные выгоды от интеграции ограничены для этой группировки лишь более льготными тарифами на прокачку энергоносителей за рубеж. В основном промышленная Белоруссия, не обладающая собственными природными ресурсами, рассматривается ею как иждивенец, претендующей на потребление дефицитного сырья, приносящего хорошую валютную прибыль в случае его прямого экспорта на Запад.
Свойственный для этой точки зрения подход свидетельствует о полном отсутствии по-настоящему государственного мышления у нашего сырьевого лобби и близких к нему по духу либералов. Если уж исходить в вопросах государственного строительства только лишь из соображения сиюминутной коммерческой выгоды, то тогда было бы логично отделить от страны 76 из 89 субъектов Федерации, которые по итогам прошлого года было дотационными. В этом смысле непонятна позиция и наших либералов, которые так мечтают о том, чтобы Россия когда-нибудь стала похожа на развитые западные страны. Ведь там стратегия создания экономических и политических блоков ориентирована на создание благоприятных условий для повышения спроса на продукцию собственной обрабатывающей промышленности, а не для наращивания сырьевого экспорта.
И все же в России все более набирает силу элита, которая представляет альтернативные подходы в стратегии экономического развития страны и государственного строительства. Ее долгосрочные приоритеты лежат в абсолютно иной плоскости, так как она прежде всего заинтересована в сохранении и развитии промышленного и технологического потенциала страны. Поэтому эта группа российского истеблишмента выступает за усиление протекционизма, перенос центра тяжести реформ на сбалансированную структурную политику, возрастание роли государства как стратегического инвестора и отказ в политике макроэкономической стабилизации от преимущественно монитаристских методов.
“Промышленная” партия гораздо в большей степени заинтересована в расширении многосторонних связей с промышленно развитыми странами СНГ, так как это позволит возобновить прерванную технологическую кооперацию между предприятиями, приостановить спад производства и вернуть традиционные рынки сбыта. В рамках данного подхода Белоруссия рассматривается не только как еще один неплатежеспособный претендент на российские энергоносители, но и как “сборочный цех” бывшего СССР, тесно связанный с российской обрабатывающей промышленностью.
Если рассчитывать на то, что в дальнейшем будет развиваться внутренний рынок СНГ и ограничена конкуренция извне, Белоруссия имеет неплохие перспективы для дальнейшего развития. По многим качественным показателям обрабатывающая промышленность этой республики в советские времена опережала российскую. В отраслевой структуре ее экономики широко представлены транспортное и сельскохозяйственное машиностроение, производство относительно более качественных потребительских товаров, то есть те отрасли, которые при условии роста инвестиционной активности будут весьма конкурентоспособны. С учетом всего этого Белоруссия никак не похожа на бедную родственницу, которая должна быть польщена только лишь возможностью присесть у краешка более богатого российского стола.
Более того, можно опасаться, что в случае действительного воплощения договора между Б.Ельциным и А.Лукашенко возникнет угроза вытеснения с российского рынка ряда отечественных товаров в силу их меньшей конкурентоспособности по отношению к белорусским аналогам. Однако в силу того, что большинство белорусских изделий на 70-80 процентов состоят из российских комплектующих, эта угроза имеет мифический характер. Одновременно можно предполагать, что более крупные финансовые и коммерческие структуры России поглотят и поставят под полный контроль белорусскую финансовую систему.
Таким образом, будущее постсоветской интеграции напрямую зависит от того, какая макроэкономическая модель будет положена в основу дальнейшего развития нашей страны. Как было показано выше, сама оценка экономических выгод или потерь от углубления взаимосвязей с ближним зарубежьем напрямую обусловлена долгосрочной концепцией выхода России из кризиса. Если продолжать курс на сырьевой экспорт, то тогда промышленность Белоруссии будет рассматриваться как еще один “прихлебатель” российского ТЭКа. В случае победы сторонников национально-государственных интересов России на первый план выйдет ее промышленный потенциал, составляющий неотъемлемую часть единого экономического пространства бывшего СССР.
Поэтому крайне опасно строить реальные отношения с Белоруссией по порочной схеме “ты – мне, я – тебе”, превращая ее лишь в придаток крупнейших российских сырьевых монополий. Я же рассматриваю Белоруссию как осколок ранее единого государства, для которого существование вне него противоестественно не только по экономическим, но и по историческим, национальным и культурологическим причинам.
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ ВАКУУМ НЕ МОЖЕТ СТАТЬ ПОЧВОЙ ДЛЯ ИНТЕГРАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ
Специфика полемики, ведущейся в России вокруг проблем интеграции, состоит в том, что, в отличие от других стран СНГ, среди российских политиков практически нет спора о том, надо ли идти на углубление интеграционных процессов. Мысль о неизбежности и желательности реинтеграции как таковая ныне уже не подвергается явному сомнению со стороны сколько-нибудь крупных российских политических сил.
Трудно сомневаться в том, что этот факт свидетельствует об осознании российской политической элитой непригодности к нынешним условиям исходной идеи строительства национального рынка в рамках “национального российского государства”. Эта идея, которая была распространением методов “шоковой терапии” на область государственного строительства. полностью потеряла свою конкурентоспособность на внутреннем политическом рынке.
Однако “прозрение”, если о нем можно вообще говорить, дается российской элите с большим трудом и слишком дорогой ценой как для народов России, так и для других государств СНГ.
Попытки Б.Ельцина выступить накануне президентских выборов в качестве “воссоединителя” расчлененного не без его прямого участия государственного образования и реально влиять на интеграционные процессы на территории бывшего СССР наталкиваются на серьезные препятствия политического и идеологического порядка, прежде всего на недостаток “легитимационных аргументов”, общей идеи, в рамках которой была бы прочно обоснована необходимость интеграционной политики, сформулированы общие для всех участников процесса приоритеты в области интеграции.
Расчеты 1991 года на то, что быстрая реализация курса реформ позволит России выступить в качестве естественного центра притяжения для других постсоветских государств, не оправдались. Российская экономика оказалась в тупике и сегодня пытается сыграть роль такого интегратора, сев на дотации МВФ.
Однако объединить такой разнородный, многонациональный и полифонический социум, какой сложился в пространстве исторической России с помощью “управления интересами”, так же как и силовыми способами, невозможно. Для интеграции любого общества необходимы идеи, выходящие за рамки голого индивидуального интереса, страха, эгоистического своекорыстия.
Об отсутствии идей такого масштаба у нынешнего руководство России говорят прежде всего малоудачные попытки Б.Ельцина свести счеты с историей. В частности, в связи с принятием Госдумой постановлений, дезавуирующих Беловежские соглашения, он сделал заявление, в котором говорилось о существовании неких “объективных причин” развала СССР, однако они так и не были названы. Судя по тому, что в своих последующих заявлениях президент России вновь повторил печально знаменитое определение СССР как “империи зла”, очевидно, что, несмотря на все его усилия “перехватить” патриотические лозунги и клише оппозиции, он не в состоянии преодолеть проблему исторической преемственности между прошлым и настоящим. Эта неспособность включить в состав своих легитимационных аргументов непреходящие итоги советского периода истории, элементы идеологии равенства, социальной справедливости, солидарности и коллективизма, которые служили главной опорой этой так называемой “империи зла”, означает, что, несмотря на несколько обновленную риторику, Ельцин продолжает пребывать в границах идейного горизонта 1991 года, периода бури и натиска, шокотерапевтического энтузиазма.
Отсутствие абсолютного ценностного начала в политике Кремля является, думается, прямым результатом неспособности нынешнего руководства России преодолеть те исходные установки, опираясь на которые оно, идя к власти, разрушало “до основания” идеологические и институциональные устои предшествующего государственного устройства.
Ведя отсюда легитимность своей власти, Ельцин с трудом воспринимается как человек, имеющий глубоко продуманную и убедительную концепцию реинтеграции постсоветского социума.
Мартин ШАККУМ, первый вице-президент
Международного фонда экономических
и социальных реформ, доктор политологии
