ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОНГРЕССА РУССКИХ ОБЩИН ГОВОРИТ НА ПЯТИ ЯЗЫКАХ
– Дмитрий Олегович, хочу спросить вас как журналист журналиста… Такое обращение, полагаю, уместно?
– Как летчик летчика, как пулеметчик пулеметчика? Конечно, я по-прежнему журналист, правда, перешедший на другую сторону микрофона. Слушаю ваш вопрос.
– Признаться, это я рассчитываю услышать версию, объясняющую, почему наши общие коллеги не особенно жалуют вашу персону?
– Я слишком хорошо знаю журналистов, чтобы не задавать себе таких вопросов. К сожалению, печать в России сегодня насквозь конъюнктурна или, если говорить без обиняков, продажна. Значит, надо либо самому платить, чтобы жаловали вовсю, либо будут платить другие, чтобы не жаловали. Все упирается в финансы.
– У вас проблемы с деньгами?
– Это принципиальная позиция: я не могу совать дензнаки людям, с которыми учился на одном курсе. Мне кажется, у журналистов должно хватать инстинкта самосохранения, чтобы реально оценивать ситуацию в стране и не измерять все длиной одного рубля.
– Или доллара.
– Хотя бы даже и так.
– А ваши однокурсники достигли степеней известных?
– Да, есть люди при должностях – в газетах, на радио и телевидении. Я заканчивал факультет журналистики МГУ, это кузница кадров – будь здоров. Но я говорил об однокурсниках в более широком смысле, подразумевая всех коллег.
– Вы обозначили “либо – либо”. Но есть и третий вариант: можно и не платить, однако говорить то, что хотят услышать.
– Тогда нет смысла заниматься политикой, а лучше вернуться, скажем, в бизнес. У меня и это в свое время получалось совсем неплохо.
Я в политику пришел не за тем, чтобы денег на этом подзаработать, хотя в нашей стране власть и деньги – это практически синонимы. Однако у меня были иные цели, не материальные. И я, кстати, знал, что теряю, ввязываясь в это дело. Поверьте, со знанием пяти иностранных языков мне не составило бы особого труда найти теплое место в какой-нибудь внешнеторговой корпорации или ассоциации.
– Вы заинтриговали меня известием о способностях полиглота. Среди отечественных политиков подобное встречается нечасто.
– В течение четырех лет я работал в Комитете молодежных организаций СССР, мне приходилось проводить ответственные переговоры или выступать в качестве доверительного переводчика у высоких договаривающихся сторон. Было время, когда я занимался синхронным переводом с одного иностранного языка на другой – без трансляции на русский.
– И по-каковски вы говорите?
– На итальянском, французском, испанском, английском и чешском языках. Я закончил французскую спецшколу, а в университете выбрал базовым языком испанский. С третьего курса у нас дополнительно изучался язык соцстраны, и я остановился на чешском. Тут важно понять принцип, освоить методику, и дальше уже будет не столь важно, сколько языков учить – пять или десять.
Словом, с таким багажом, с университетом и опытом работы в КМО СССР за плечами я смог бы, не влезая в политику, обеспечить себе нормальную, безбедную жизнь. На самое необходимое и даже на кое-что сверх того хватало бы. Во всяком случае, за три года, проведенных в бизнесе, я успел скопить сумму, достаточную, чтобы пару лет заниматься политикой и даже основать и утвердить КРО как самостоятельную организацию.
– Вы хотите сказать, что Конгресс русских общин создавался на ваши личные деньги?
– Конечно. А на что же еще? Надо было организовать и провести первый съезд, собрать людей, арендовать зал, забронировать гостиницу, купить билеты на обратную дорогу… Все это даже тогда, в 93-м году, стоило немалых средств.
– Каких?
– Первый съезд обошелся в три миллиона рублей. Но после этого понадобились новые средства. К примеру, в течение полутора лет я содержал адвоката в Кишиневе, который в конечном итоге помог нам выиграть суд и освободить из молдавской тюрьмы четверых десантников. Надо было из каких-то денег оплачивать командировки в горячие точки, куда я ездил не один, а в сопровождении людей, которые закрывали мне спину. По мере становления КРО затраты росли, правда, постепенно стала поступать и материальная помощь извне.
– Помимо председательства в КРО вы являетесь заместителем главы комитета по делам национальностей Государственной думы. Наверное, в сегодняшней работе вам больше пригодилось бы знание не испанского с итальянским, а языков народов России?
– Собираюсь работать в этом направлении.
– И с какого языка начнете – с чеченского, с татарского?
– С русского. В нашем языке столько нюансов и оттенков, что одна и та же фраза может и спровоцировать войну, и закончить ее.
– В КРО уже был один знаток русского языка. Афористичность Александра Лебедя, часом, не ваша заслуга?
– Эта честь принадлежит вооруженным силам России, которые вкладывают в головы курсантов такое количество крылатых фраз, что те не выветриваются всю жизнь, порой заменяя собственные мысли.
– К тому, что Александр Иванович появился в Москве, вы приложили руку?
– Да, я несколько раз мотался в Приднестровье, ездил туда и в самый тяжелый для Лебедя момент, когда Евневич принимал дела. После того, как Александр Иванович перебрался в столицу, я оказывал ему и материальную, и моральную поддержку – вплоть до подбора команды и редактирования публичных выступлений генерала. Словом, делал то, что считал нужным и полезным для нашей организации, а не персонально для Лебедя. В 94-м году я был достаточно молодым, можно сказать, совсем молодым, мало известным в политических кругах человеком, а задача стояла создать на базе КРО мощную организацию. Возглавить ее могли только авторитетные люди с раскрученными именами. Тогда я и нашел Скокова, Лебедя и Глазьева, сформировал из них первую тройку лидеров, добровольно и сознательно отодвинувшись на четвертую позицию. Лебедь потребовался для резкого прорыва, для популяризации КРО в массах. Мы этого добились, хотя и с огромными издержками.
В принципе, каждый – кузнец собственного счастья. Александр Иванович свое выковал: счастье или несчастье – это мы окончательно скажем после следующих президентских выборов.
– Вы оставляете генералу шанс?
– В России президентом может стать каждый, включая последнюю кухарку.
– А не вы ли говорили, что выборы 2000 года делают бесперспективными претензии всех, кому больше пятидесяти лет и кто замарался сотрудничеством с нынешней властью. Соответственно, по вашей логике, оказываются за бортом и Лебедь, и Лужков, и Черномырдин. Да, по сути, все. Кто же остается?
– Появятся новые люди. Главное, чтобы не выбрали президентом какого-нибудь Анкл Бэнса. Воздействие СМИ не знает границ, а люди наши по-прежнему остаются очень внушаемыми, поэтому результаты могут оказаться непредсказуемыми. И все же я верю, что востребованными станут те, в ком есть масса энергетики, воли, мужества, знаний. Хватит править Россией малообразованным политическим авантюристам.
– Но фишка может лечь так, что вы опять решите поддержать на выборах Александра Лебедя?
– Нет, я слишком хорошо знаю этого человека, чтобы удержаться от подобного шага.
– В вас говорит обида или трезвый расчет политика?
– Слушайте, что я говорю: не дай Бог придет Лебедь! С любым человеком можно договариваться, если, повторяю, он сам кует свое счастье. Когда же вокруг наковальни суетится толпа карликов, каждый из которых бьет маленьким молоточком по мечу, пытаясь превратить его в орало, не приходится ждать ничего хорошего. Тут невозможно договориться, прийти к единому знаменателю. Человек, претендующий на место президента России, должен быть предсказуемым. Кроме того, непременные условия – профессионализм, патриотизм, умение держать свое слово. А какую форму будет носить кандидат – гражданскую или военную, высок он окажется или низок, это второстепенные детали.
Не думаю, что за оставшееся время Александр Иванович сможет так изменить свой характер, чтобы хотя бы частично соответствовать сформулированным мною требованиям.
– А почему вы отказываете в праве на престол Борису Немцову?
– Потому что у него нет такого права. Заметьте, это не я отказываю, а Борис Николаевич Ельцин, сказавший, что президентом России должен быть здоровый, крепкий русский мужик.
– Вы сомневаетесь в здоровье или в крепости Бориса Ефимовича?
– У меня есть сомнения в последней части тезиса. Национальность человек определяет своим поведением. Можно быть арапом по крови и русским сердцем, как Пушкин. А можно обладать русской фамилией, но вести себя иначе.
– Словом, вы не ощущаете русского в Немцове?
– Не я, а он сам не ощущает. Поэтому не править Борису Ефимовичу Россией, как, допустим, человеку с фамилией Дукакис никогда не быть президентом США. Это не шовинизм, а политическая реальность. Все-таки страной, где 80 процентов населения составляют русские, не может управлять тот, кто не чувствует себя таковым.
– Хорошо, а кем, по-вашему, был Сталин?
– Мы все-таки говорим о демократических принципах.
– Критерий отбора кандидатов в президенты по национальности кажется вам демократическим?
– Отберут люди. Ситуация в стране, ощущение национального надлома и унижения государства должны пробудить народ. Я это ощутил на себе, когда избирался в Государственную думу.
– По Воронежской области?
– Да. Вроде бы красный пояс, тринадцать сельских районов, в которых традиционно сильны позиции КПРФ и где всегда побеждали коммунисты… В начале кампании моя известность в округе была на уровне восьми процентов – мы проводили социологический опрос. Но в результате выиграл все же я. Победу мне принесла русская православная идея. Сегодня это близко людям. Посмотрите, теперь даже у секретаря райкома КПРФ в избе обязательно висит иконка.
– Что вас умиляет в этом факте? Не нужно много ума, чтобы заменить портрет вождя на образок с Христом. Убеждения или вера тут и не ночевали.
– Портреты меняют в кабинетах, но зачем вешать иконку там, куда никто из посторонних не заглядывает? Значит, просыпается что-то в людях. Правда, церковь оказалась не готова к такому повороту, хотя очевидно: свято место пусто не бывает, коммунистическую идею должна заменить иная.
– А вы верили в победу мировой революции?
– Я никогда не был коммунистом, не работал ни на одной выборной должности – ни в комсомоле, ни в партии. В КМО СССР я пришел в 86-м году, уже после отделения Комитета от ЦК ВЛКСМ, поэтому и не входил в номенклатуру. В 90-м году я, правда, стал заведующим сектором международных организаций КМО, и мне тут же рекомендовали вступить в КПСС. Я отказался, был большой скандал, в итоге пришлось уйти с работы.
– Как вы мотивировали отказ?
– Однажды мне пришлось услышать речь товарища Полозкова, который тогда возглавлял Компартию России. Иван, кажется, Кузьмич пламенно говорил о том, что во всех проблемах страны виновато “кооперативно-журналистское лоббио”. Именно так и сказал: лоббио. В той речи было много подобных перлов, поэтому я понял, что в партию с таким лидером ни за что на свете не пойду. Пришлось жертвовать работой.
– Судя по всему, вы любите делать резкие повороты?
– Да, есть такая дурная черта. Моторность в политике вредит. Я очень хотел бы найти мудрого и сдержанного человека, который стоял бы рядом и говорил: “Спокойно, дождемся завтрашнего утра и примем решение на трезвую голову, без эмоций”. Остановиться в драке – для этого нужна большая выдержка. Я списываю сей недостаток на молодость – все-таки только 33 года от роду. Да и жизнь у меня была бурная, один спорт чего стоит.
– Чем вы занимались?
– Гандболом. Это жесткая мужская игра, без быстрой реакции и умения держать удар в ней делать нечего. Шестнадцать переломов костей о чем-то говорят. Ломал все, кроме головы, по ней, правда, били неоднократно.
– Вас добили или вы добились чего-то?
– Я был мастером спорта, членом молодежной сборной Союза, но потом получил тяжелую травму позвоночника – смещение двух дисков, пришлось полгода ходить в корсете. После этого в большой спорт я уже не вернулся.
– Количество полученных вами травм типично для ручного мяча или вы лезли на рожон?
– Линейный игрок обязан атаковать защиту противника. С ростом 190 сантиметров и весом за центнер я оставался самым маленьким и легким в команде. Меня в шутку называли Лосем, а главного нашего богатыря величали Малышом – от обратного.
Знаете, спорт многому учит. Однажды мне сломали кость, но я доиграл до конца, только потом узнав об осколочном переломе плеча. И сейчас я ищу ситуации, где чувствуется прямое противостояние.
– Полагаете, парламент – такое место?
– Я стараюсь не засиживаться в кабинетах, хотя мне вдоволь пришлось набегаться, в том числе и с автоматом, – больше не хочу. Приднестровье, Абхазия, Босния, Чечня, Таджикистан…
На меня было совершено пять покушений, несколько раз я чудом избегал гибели. Дважды в Чечне взрывали вертолеты, на которых мне предстояло лететь. Судьба берегла – я буквально в последний момент выходил из салона.
Один раз в Москве обстреляли офис КРО, три пули прошли в сантиметрах от головы. Опять спасла случайность: у меня хронический бронхит, и если бы я неожиданно не закашлялся, снайпер попал бы в цель. Расследованием занималось управление по борьбе с терроризмом ФСБ, приставили охрану, две недели прослушивались мои телефоны, но так, по-моему, никого и не нашли.
– А у вас есть версия, кто мог покушаться?
– Вероятно, УНА-УНСО или казахские экстремисты.
– Словом, врагов у вас хватает?
– К сожалению. Этим гордиться не стоит.
– Язык ваш – враг ваш?
– Как я могу скрывать свою позицию? Ждать, пока тот же Севастополь станет ареной столкновений крымских татар, украинских властей и русского сопротивления? Ждать, пока Турция подтянет свой флот к Крыму? Мы будем делать все, от нас зависящее, чтобы этого не произошло. КРО всегда находится на переднем крае. По-другому мы не можем существовать: в Конгресс входят русские общины Чечни, Ингушетии, Таджикистана, Прибалтики, то есть районов, где всегда горячо. Разумеется, мы не молчим. Из-за этого периодически возникают какие-то столкновения, но я стараюсь, превозмогая себя, идти на переговоры, искать компромиссы. Например, Руслан Аушев недавно назвал КРО партией войны. Мы достаточно знаем о руководстве Ингушетии, чтобы ответить на этот выпад предельно жестко, но все же решили не обостряться, не создавать дополнительных проблем русским, живущим на Северном Кавказе. Мы поддерживаем хорошие отношения с Союзом мусульман России, вместе добивались освобождения солдат из чеченского плена. Легко работать с теми, кто представляет реальные силы, кто думает о своей Родине – национальность, вероисповедание в данном случае значения не имеют.
Мы никогда не договоримся с теми, кто представляет реальную партию войны. Никто пока не знает, что является истинной причиной чеченской трагедии. События надо анализировать не с декабря 94-го, а с августа 91-го, с появления на горизонте Джохара Дудаева. Тут много загадок. Не удивлюсь, если выяснится, что бойня в Чечне разгорелась не только из-за нефти – путей ее транспортировки, но и из-за наркотиков – их тоже надо как-то перевозить.
– Версий может быть миллион. Например, Чечню обвиняют в распространении саранчи на территории южных областей России. При желании можно сказать, что британская говядина тоже завозится через Грозный.
– Пока эта дыра в российском государстве будет существовать, любая – даже самая невероятная – гипотеза имеет право на жизнь.
– И каков ваш прогноз на развитие чеченской ситуации?
– Смотря как этой проблемой заниматься.
– К примеру, как сейчас.
– Тогда – катастрофа, развал государственности. Война всех против всех. Сейчас добьют Галазова, создадут единый зеленый пояс ислама, из которого будут торчать уши Саудовской Аравии и Турции с их геополитическими интересами. Это тупиковый путь, из него один выход – новая бойня на территории России.
Наверное, это неприятно слушать, но лучше подготовиться к худшему, чем оставаться в плену благостных мифов. Как бывает в жизни: встречаешься с хулиганом, хочешь продемонстрировать ему свою порядочность и благородство, поворачиваешься к молодчику спиной и он с радостью всаживает в тебя нож. И у меня такое случалось. Я пытался увещевать бандюгу, который стал в моем присутствии громко ругаться матом. Драться мне не хотелось, поэтому я попросил вести себя прилично и тут же получил подлый удар. Едва устоял на ногах. Больше я не жду. Отвечаю адекватно.
Андрей ВАНДЕНКО
