Распад Советского Союза и желание народа России строить более демократическое и экономически процветающее общество открыли двери к строительству качественно новых отношений с Соединенными Штатами и другими бывшими противниками на Западе. Сегодня – как в России, так и на Западе – широко распространено настроение, что первоначальные надежды на быстрое изменение как самого российского общества, так и его отношений с внешним миром не только не осуществились, но и подвергаются серьезной опасности.
Хотя мы ожидали, что будут и серьезные неудачи, я не разделяю таких настроений. За последние четыре года Россия добилась значительных успехов в деле ликвидации наследия советского прошлого, и наши две страны успешно сотрудничают в решении общих задач. Соединенные Штаты и Россия сотрудничают в области реализации всеобъемлющих соглашений по контролю над вооружениями, разрешения международных кризисов, недопущения распространения опасных видов вооружения и технологий и прекращения конфликтов на территории бывшего Советского Союза. Естественно, в некоторых областях остаются нерешенные проблемы, включая такие, как построение нового режима безопасности в Европе. Мне нет необходимости вспоминать о возражениях России по планам расширения НАТО, фланговым разграничениям ОВС в Европе или в отношении трагедии в бывшей Югославии. Тем не менее мы должны помнить о том, что, несмотря на все различия между нами, Россия и Запад уже имеют впечатляющие успехи в надежном сотрудничестве по выработке взаимоприемлемых решений по различным сложным вопросам.
Эта способность еще раз проявилась 23 октября, когда Президент Клинтон приветствовал Президента Ельцина в доме Президента Франклина Рузвельта в Гайд-Парке (Нью-Йорк) . В ходе этой встречи продемонстрировано четкое намерение добиваться осуществления наших общих целей вопреки сиюминутному политическому давлению, которое могло бы подорвать фундаментальные и рассчитанные на длительную перспективу интересы наших двух стран. Президент Клинтон отдает себе полный отчет в том, что поставлено на карту, особенно при обсуждении таких ключевых вопросов предстоящих дискуссий, как продажа ядерного реактора Ирану или война в Чечне. Ни одна из сторон не заинтересована в том, чтобы вернуться к бесплодному мышлению времен “холодной войны”, когда мы относились друг к другу и к каждому спору как к последней битве. Такой подход вступил бы в прямое противоречие с намерениями обоих президентов, ставших результатом окончания “холодной войны” и которые нацелены на интеграцию России в политическую и экономическую жизнь всего мира на правах равного партнера. Однако сегодня моей целью не является рассмотрение конкретных вопросов российско-американских отношений или изложение моей точки зрения на конкретные вопросы проходящих в России беспрецедентных преобразований. Напротив, проработав три года на посту посла США в России, я хотел бы поделиться с вами некоторыми более широкими размышлениями о переменах и последовательности во внешней политике России, а также о том, какое значение для Запада будет иметь совершенствование проводимой им политики по отношению к России. Правильное понимание и правильная формулировка вопроса имеют основополагающее значение для успеха наших усилий по приданию формы новым международным отношениям, которые обеспечили бы длительный мир. И хотя российско-американские отношения не будут полностью определять новую систему международных отношений, как она определялась советско-американскими отношениями во времена “холодной войны”, они останутся ее важнейшим элементом.
Сегодняшняя Россия, Российская Федерация, это уже третье российское государство, которое существует в этом веке после Советского Союза и Российской империи. Сначала современники русской революции 1917 года, положившей конец Российской империи, и те, кому довелось собственными глазами увидеть драматические события прошедшего десятилетия, унесшего с собой как Советский Союз, так и наследие противостояния между Востоком и Западом, были потрясены произошедшими переменами и надеждами, которые несла с собой революция. Затем уже пришла очередь историков отмечать закономерности, искать в предшествующих событиях истоки перемен и придать порядок тому хаосу, который переживали современники.
После неудавшегося путча в августе 1991 года историки появились гораздо быстрее, чем многим из нас хотелось бы. Эйфория первоначального периода после путча, к сожалению, сменилась разочарованием, ростом озабоченности во многих высших кругах Запада о намерениях России и возрождением старых стереотипов о России как об авторитарном и экспансионистском государстве.
Однако эта точка зрения не учитывает глубоких геополитических изменений, которые придали новую форму внешней политике России, а также и новых международных условий, в которых она будет проводиться. Геополитические, идеологические и экономические составляющие наряду со множеством менее заметных изменений – все они имеют свое значение в этом новом политическом уравнении, которое вызвало новое революционное переосмысление российских приоритетных интересов за рубежом, и оценке ресурсов, необходимых для того, чтобы отстаивать их. На этот сложный процесс накладываются, по общему признанию, пока не очень заметные, но далеко идущие усилия России построить более плюралистическое общество, в котором будет править закон, но пока сейчас приходится бороться с такими новыми проблемами, как растущая преступность и коррупция.
Со строго геополитической точки зрения, распад Советского Союза явился основным поражением продолжавшегося триста лет стратегического территориального продвижения Санкт-Петербурга и Москвы. Современная Россия отодвинулась на север и на восток и стала более отдалена от Западной Европы и Ближнего Востока, чем это было в XVIII веке. Нам слишком хорошо известно, что отношения между двумя противостоящими блоками во время “холодной войны” обеспечивали искусственную стабильность в Европе и вдоль всех границ бывшего Советского Союза. Однако сегодня распад Советского Союза привел к возникновению многообещающей мозаики из – по общему мнению – непрочных независимых государств, которые вовлечены в историческую борьбу за упрочение своей вновь обретенной независимости и одновременно строят конструктивные отношения как с соседними государствами, так и с более удаленными членами мирового сообщества.
С практической точки зрения, такая новая географическая обстановка также осложнила торговые и коммерческие отношения России с внешним миром. Например, ключевые порты на Балтике и Черном море больше не находятся под контролем России. Крупнейшие трубопроводы к потребителям в Центральной и Западной Европе должны идти к Черному морю или через территории Украины или Белоруссии.
С точки зрения безопасности, распад Советского Союза создал для России новую и более нестабильную приграничную территорию. На месте разумно и четко определенной границы с Турцией и Ираном появилась почти анархия в Закавказье и нестабильность на Северном Кавказе, особенно в Чечне. Продолжающийся в Афганистане междоусобный конфликт перекинулся и на новые независимые государства в Центральной Азии, особенно на Таджикистан. Даже на Дальнем Востоке, где географическая картина не изменилась, Россия вынуждена считаться с экономически и демократически динамичным Китаем.
Неудивительно, что нестабильная приграничная территория, в которую входит все огромное пространство бывшего Советского Союза и прибалтийские государства, представляет для Москвы основную проблему в плане безопасности, как представляла бы и для любого другого государства при аналогичных обстоятельствах, не говоря уже об обществе, которое хорошо помнит многочисленные примеры из истории о различных нашествиях извне. Как нам известно из истории, существование слабых государств между сильными государствами наверняка ведет к конфронтации, конфликтам и даже войне. И конечно же, эта нестабильность является и будет оставаться основной проблемой как для Запада, так и для соседей России, что станет проверкой нашей способности сотрудничать в постоянно обостряющейся и сложной обстановке. Войны на этой новой приграничной территории – в Грузии, Нагорном Карабахе, Таджикистане и Чечне – не обязательно являются, а скорее всего, совсем не являются прелюдией крупного конфликта, однако они служат напоминанием того, что для некоторых политических лидеров применение силы по-прежнему не утратило своей привлекательности.
Это является одной из причин, заставившей зарубежных друзей России напряженно работать для того, чтобы помочь получить независимость государствам вдоль ее границ, привлечь возможности международных организаций, таких как ООН и ОБСЕ, чтобы перекрыть источники конфликтов, ускорить процесс примирения сторон и способствовать интеграции этих стран в ключевые международные институты и процессы. Мы все должны понять, что мы не вернулись назад в XIX век, когда страны усматривали необходимость в создании сфер влияния или буферных зон. И сейчас не “холодная война” с ее противостоящими, враждебными блоками. Мы твердо уверены в том, что конец “холодной войны” также должен стать точкой отсчета новой эры – такой эры, когда каждая нация будет иметь суверенное право самой определять свой строй и самой решать свою судьбу. Это является единственным надежным способом обеспечить стабильность как на приграничной территории бывшего Советского Союза, так и на всей территории Центральной Европы – двух регионах, в которых малым нациям часто отказывали в этом праве. Это – единственный способ построить единое сообщество свободных и прочных стабильных государств.
Этот дух международного сотрудничества, а также сложные внутренние обстоятельства внутри самой России способствовали перемещению акцентов во внешней политике России с расширения пределов своих границ на борьбу с непосредственными угрозами собственной безопасности вдоль всей российской границы. Более важным является то, что российское руководство остро осознает необходимость поиска трудного компромисса между усилением роли России на международной арене и внутренним возрождением страны, и эта дилемма наиболее ярко проявляется в отношениях Москвы со странами СНГ. В то время когда многие в Москве открыто выступают за ускорение процесса реинтеграции и обеспечения доминирующей роли России в СНГ, уже стало очевидно, что Россия не имеет ресурсов для того, чтобы осуществить это намерение.
Средние россияне и трезвомыслящие экономисты выступают с обоснованными сомнениями в разумности расходования огромных сумм денег за границей, в то время когда дома имеются серьезнейшие экономические проблемы. Более того, руководителям и гражданам приграничных государств более по душе установление осмысленных, равных и взаимовыгодных экономических связей с Россией, а не строительство такой структуры безопасности, которая сильно напоминала бы гегемонистские отношения прошлого. Москва оказалась в такой же сложной ситуации, когда она стала настаивать на ведущей роли в организации миротворческих операций в СНГ. Испытывая недостаток как в ресурсах, так и в международной легитимности для действий в одностороннем порядке, Россия обратилась в ООН и ОБСЕ за поддержкой. Как и следовало ожидать, эти организации четко дали понять, что такая международная поддержка будет оказана при условии выполнения международных норм о соблюдении миротворческими силами строгого нейтралитета и оказания поддержки политическим процессам по поиску эффективных решений.
Мы на Западе понимаем всю трудность стоящих перед Россией испытаний, связанных с преодолением последствий распада Советского Союза и распада империи. Мы реалистично подходим к необходимости поддержания длительного диалога с нашими российскими партнерами о признании возможностей России для ее собственного возрождения вследствие произошедших перемен. Но вместе с тем мы не ожидаем, что разногласия в вопросе о необходимости обеспечения независимости и суверенитета этих новых государств исчезнут сами по себе. И мы понимаем, что точка зрения России прямо зависит от вопроса о том, как Россия определит себя как нацию. Этот вопрос имеет далеко идущие последствия, поскольку, как подчеркивал Президент Клинтон, мы отвергаем такой примитивный подход, согласно которому России предначертано быть агрессивной силой и она предрасположена к авторитарности и экономическому упадку. И хотя мы не испытываем никаких иллюзий в том, что успех уже обеспечен, истина заключается в главном: у России есть выбор. Она может определять себя в соответствии со своим прошлом или исходя из требований будущего.
Падение советского коммунизма оставило в наследство России – как и всем остальным государствам, образовавшимся после распада Советского Союза, – тяжкую задачу по самоопределению, или поиску нового легитимизирующего принципа, который бы заменил полностью дискредитировавшие себя догматы марксизма-ленинизма. В эйфории, наступившей после поражения августовского путча, многие на Западе и в России думали, что новыми легитимными основами станут демократические принципы. Однако постепенно стало очевидно, что находящихся в стадии становления демократических ценностей и институтов, несмотря на всю их важность и необходимость, недостаточно для того, чтобы создать то чувство осознания общего прошлого и единой судьбы, которое лежит в сердце любого здорового политического сообщества.
Рост национализма, в данном случае в виде умеренного русского национализма, который долгое время находился в скрытом состоянии, как принципа легитимизации был практически неизбежен и, с нашей точки зрения, не обязательно нежелателен. И в самом деле, национализм сыграл сходную роль во всех странах Центральной Европы и бывшего Советского Союза, порвавших с коммунизмом. Многие комментаторы на Западе полагали, что раз Россия утратила свою внутреннюю империю (нерусские республики бывшего Советского Союза), то она наконец консолидируется и будет выступать в Европе как национальное государство. К сожалению, определение нации для России – задача не из легких. Следует ли считать “русскую нацию” понятием культурным (как это было в России XIX века), этическим (как это было в Советском Союзе) или территориальным (впервые в истории), или ее следует понимать как суть самого государства (как подразумевает термин ” державность”) – этот вопрос пока остается открытым.
И пока процесс выработки единого мнения относительно нового легитимизирующего принципа России находится лишь в самом начале, очевидно одно: неважно, каким он станет, но в нем не будет призывов к распространению его за пределами границ, как это уже было в концепции марксизма-ленинизма. Это, в свою очередь, означает, что внешняя политика России не будет исходить из интересов идеологии, как это было характерно для советской внешней политики. Следствием этого важнейшего отличия будет то, что у России появятся возможности для более широких и результативных действий за рубежом.
Наряду с этими исключительно важными геополитическими и идеологическими переменами присутствуют и две другие тенденции, которые, по крайней мере временно, ограничивают возможности Москвы проводить координированную и активную внешнюю политику.
Во-первых, это – последствия длительного экономического спада в России, который начался во времена Брежнева и темпы которого ускорились за последнее десятилетие. Сегодня некогда сильно милитаризированная российская экономика оживает и адаптируется к требованиям рынка гораздо быстрее, чем предсказывало большинство экспертов. В настоящее время Россия осуществляет важнейший этап демонтажа значительного числа органов государственного контроля над экономической стабилизации. Если курс экономической политики российского правительства останется неизменным, то уже в следующем году начнется реальный экономический рост после десятилетий неэффективного централизованного развития.
Тем не менее экономический кризис в России имел важные последствия для внешней и военной политики, и наиболее сильно он поразил машиностроительную отрасль, которая является сердцем военно-промышленного комплекса. Сильно урезаны средства на исследования и разработки. Развитие событий в этом русле нанесет такой удар по военному потенциалу России, последствия которого будут сказываться в течение последующего десятилетия или даже еще дольше.
Экономический кризис ограничил и средства центрального правительства для проведения внешней политики. Финансирование институтов, осуществляющих внешнюю политику, оборону и обеспечивающих безопасность, резко сократилось вследствие смещения приоритетов руководства и длительной неспособности осуществлять эффективную налоговую политику. Результатом этого является недофинансирование военного и дипломатического корпусов, что на ближайший период затрудняет им выполнение поставленных перед ними задач и ставит под вопрос их способность функционировать в будущем. Печальные результаты действий российской армии во время войны в Чечне и других зонах конфликтов ярко показали то, к чему может привести недостаточная подготовка и низкая боеспособность.
Второй тенденцией, оказывающей прямое воздействие на внешнюю политику, является масштабная экономическая и политическая децентрализация. Благотворный эффект этих беспрецедентных изменений очевиден – сегодняшняя Россия гораздо менее централизованна и гораздо менее вынуждена считаться с мнениями немногочисленного правящего круга в Москве, чем это было в советскую эру. Региональные, экономические и коммерческие факторы играют все более возрастающую роль во множестве самых разнообразных вопросов. В случае со спором вокруг каспийской нефти мы стали свидетелями беспрецедентного (хотя и полностью объяснимого) столкновения между Министерством иностранных дел и Министерством топливно-энергетической промышленности. Аналогичным образом губернатор Приморского края всячески препятствует проведению демаркации на своей территории российско-китайской границы, которая проводится в соответствии с Соглашением 1991 года, заявляя, что Москва не может “отдать” российскую землю без согласия на то его области.
По иронии судьбы, столь широкие изменения, какими они только могут быть, лишь более остро выделили вопросы, долгое время волновавшие самих россиян и всех, кто следил за развитием событий в России, по крайней мере, с того времени, когда Петр Великий пришел к власти триста лет тому назад. Эти вопросы касаются определения отношений России с Европой и Западом, роли России в мире стабильности и безопасности во всей Евразии. Другими словами, несмотря на прошедшие столетия и изменения и падения политических систем, перечень проблем российской внешней политики во многом остается прежним.
Как удачно подметил председатель думского комитета по международным делам Владимир Лукин, распад Советского Союза отодвинул Россию дальше от центра Европы в географическом плане, в то время как ее политическая элита стала сближаться психологически. Европа, Запад явно являются отметкой условного уровня для российских реформаторов. Но я бы хотел подчеркнуть, что это также отметка условного уровня для тех россиян, которые говорят о “третьем пути”: евразианизме или российской исключительности. Российские руководители по всему спектру политических воззрений – жириновцы, гайдаровцы, зюгановцы, а также сторонники Явлинского желают вести дела с Западом и действовать на западной арене и принимать участие в работе международных институтов. Такое положение дел имеет очень важное значение, так как дает доступ к западным рынкам и капиталам, а также, что еще более важно, обеспечивает то, что голос России будет услышан при принятии важных международных решений.
Активная роль в Европе исторически была основным моментом для того, чтобы Россия считала себя великой державой. Россия добилась этого статуса в XXVII и XVIII веках после приобретения земель, которые в настоящее время являются частью современных Украины и Польши. Этот период экспансии позволил России напрямую участвовать в делах Европы. Россия стала ключевым элементом в установлении европейского баланса сил, который господствовал до первой мировой войны, и участвовала в установлении баланса сил в эпоху “холодной войны”, которая поделила Европу на два враждебных лагеря.
На этом историческом фоне мы понимаем, что беспокойство русских по поводу расширения НАТО не является выражением их желания вновь утвердить свое господство над Центральной Европой или лишь опасением того, что НАТО представляет повышенную военную опасность для российских интересов. Напротив, считается, что это беспокойство вызвано глубоким опасением в связи с возможностью исключения России из принятия решений по вопросам европейской безопасности. Таким же образом иногда возникающие между нами различия в том, как наилучшим образом добиться мира на неспокойных Балканах, в меньшей степени связано с российско-сербской солидарностью или их интересами, чем с законным желанием быть важным действующим лицом в Европе.
Что же касается Соединенных Штатов, то нам трудно представить себе строительство новых связей, отношений и институтов, которые позволят сохранить единство и безопасность в Европе без конструктивного участия в этом процессе России, учитывая очевидное место России в качестве европейского партнера. История и исторические предубеждения не должны и не будут сказываться ни на самой Европе, ни на роли России в ней. Однако тот выбор, который сделает Россия и ее народ, будет иметь определяющее значение как в лучшем, так и в худшем случае. Как сказал государственный секретарь Кристофер: ” Никакая другая страна не страдала больше в те времена, когда в Европе не было мира. Путь для более глубокого участия России в делах Европы открыт. Она не должна отстранять себя от этой возможности”.
Наконец, у России по-прежнему вызывает беспокойство вопрос об отстаивании и защите своих интересов на огромном пространстве Восточно-Европейской равнины. Мы понимаем, даже если и не можем полностью принять точку зрения большинства россиян и историков, что Россия неоднократно подвергалась нападениям в течение веков частично и из-за того, что эта страна не имеет естественных границ. И мы понимаем, что этот образ мышления глубоко влияет на отношения русских к себе и ко внешнему миру. Частично непростое отношение российского руководства к распаду внутренней Советской империи может быть отнесено на счет неприятностей в связи с потерей четко определенных и могущих быть защищенными границ. Частично, нестабильность России в отношениях с Западом отражает обеспокоенность, которую имеют или, по крайней мере, вынашивают большинство серьезно мыслящих россиян, что Соединенные Штаты и другие страны пытаются извлечь выгоды в тот момент, когда Россия относительно слаба. К прискорбию, такая точка зрения неизбежно ведет к укреплению позиций тех сил, которые добиваются продолжения конфронтации или изоляции, что может привести только к новым потерям для России. На практическом уровне этот подход осложняет повседневное управление отношениями с Западом, так как любые разумные компромиссы могут быть намеренно искажены и представлены как распродажа основных национальных интересов России.
Как и Советский Союз пятьдесят лет тому назад, так и Россия сегодня преподнесла Западу интеллектуальный и практический вызов исторических размеров. Как и перед самими русскими, так и перед нами стоит обескураживающая задача понять огромные изменения, происходящие в настоящее время в России по мере того, как она определяет для себя ту роль, которая она хочет играть в мире. Мы также должны определить для себя то, как наилучшим образом нам следует продвигать свои интересы с учетом нашей собственной ставки в новой обстановке.
Пятьдесят лет тому назад благодаря творческим талантам наших государственных деятелей Запад нашел решение, при помощи которого сохранялся нелегкий мир, высвободился производственный потенциал открытых рынков и открытых обществ Запада и обнажилось экономическое и моральное банкротство советского коммунизма.
Сегодняшняя проблема, однако, во многом более сложна и требует больших сил для ее решения, чем имевшаяся ранее. Пятьдесят лет назад лидерам и общественности на Западе было ясно, что советский коммунизм был враждебен по отношению к основным западным ценностям и что растущая советская мощь представляла глобальную угрозу нашему образу жизни. Ничего подобного сегодня нет и вряд ли появится в ближайшем будущем. Россия начала самоотверженный процесс реформ и одновременно отказалась от тоталитарного прошлого, которое было враждебно нашим общим ценностям. Более того, народ России заслуживает доверия за то, что сыграл важную роль в сокрушении коммунистической системы, ликвидации бывшего Советского Союза и, в конечном итоге, многолетней конфронтации между Востоком и Западом.
Однако мы признаем, что существенная опасность все еще стоит перед обоими нашими народами. Эта опасность заключается в том, что Россия не сможет возродиться быстро, что она не сможет играть важную роль в укреплении мира в Европе, на территории бывшего Советского Союза, на Ближнем Востоке и в Азии. Никто на Западе не заинтересован в возникновении необустроенной России, такой России, которая стала бы базаром опасного оружия и технологий или вакуумом, который может втянуть державы в опасное соревнование за ее природные богатства.
Сегодня великой задачей для американской дипломатии является поддержка создания такой международной среды, в которой Россия сможет возродиться в направлениях, отвечающих интересам и ценностям, которые мы разделяем с миллионами россиян. Это означает продолжение американской поддержки и поощрение развития рыночной экономики и более открытого и плюралистического общества. Это также означает то, что нам предстоит вместе работать над строительством новых систем безопасности в Азии и Европе, соизмеримых с достоинством и легитимными интересами России.
Выполнение этой задачи – нелегкое дело, однако оно может стать более легким благодаря одному из значительных и, я думаю, стойких изменений, которое имело дело во внутренних делах России и в ее внешней политике, – утрате идеологии. Вообще говоря, несмотря на все свои проблемы, Россия стала “нормальной” страной, с внешней политикой, корни которой уходят в ясно очерченные национальные интересы, сходные с целями, которые преследуют другие национальные государства. В результате Соединенные Штаты теперь могут надеяться на ведение дел с Россией таким образом, как мы ведем дела с любой другой великой державой. Это означает сотрудничество, когда наши интересы совпадают, и мирное урегулирование споров, когда они не совпадают.
Но, может быть, самым важным является то, что мы имеем общие вопросы, основанные на нашей общей преданности делу построения демократии и открытых рынков, поддержки интеграции России в мировое сообщество и объединения наших усилий для разрешения острых международных кризисов. Это важно, поскольку это создает основу для обеспечения того, чтобы такое соревнование не исключало сотрудничества, служащего нашим взаимным интересам, и чтобы сложные вопросы, требующие длительного диалога, не причинили вреда новым, еще хрупким, но многообещающим отношениям.
Одним словом, это – “нормально” и, возможно, это – лучшее, на что мы можем надеяться спустя несколько лет, которые прошли с момента распада системы периода “холодной войны”. И такую расстановку сил будущие историки скорее всего оценят как важное достижение.
ТОМАС ПИКЕРИНГ Посол США в России
