ГАЛЬСКИЙ УМ
Великий французский мыслитель А. де Токвиль сформулировал закон, который я мог бы назвать по аналогии с “железным законом олигархии” Михельса “железным законом революции”. Суть этого закона, который он сформулировал после тщательного анализа социального и политического развития Франции с раннего Средневековья и до Великой французской революции, сводится к тому, что революция происходит не тогда, когда в обществе плохо и становится еще хуже, а тогда, когда в обществе было плохо, становится лучше, но хочется, чтобы было еще лучше. Для подтверждения этого вывода Токвиль отмечает, что эпоха Людовика XVI была наилучшей для французского народа во всех отношениях, но если французы готовы были мириться с деспотизмом Людовика XIV и воспринимали его как кару божью, то, получив определенные свободы и экономическое благополучие в будущем, они совершенно не хотели мириться с оставшимися элементами этого феодального произвола. Как отмечает Токвиль, в обществе действительно поубавилось произвола и жестокости, репрессий со стороны властей, но несоизмеримо с этим возрастало у народа и чувство гордости и достоинства, желание обрести, наконец, полную свободу и гражданские права. Наряду с этим Токвиль сформулировал еще один очень важный закон политической теории, который, по его признанию, был известен предкам французов уже к XIV-XV вв. Существовавшая тогда французская народная поговорка гласила примерно следующее: “Самый быстрый путь к свободе ведет к наихудшей форме рабства”. Токвиль, анализируя особенности развития французской революции, сделал ряд очень созвучных с этой поговоркой выводов, имеющих универсальное значение при анализе любых революций. Отмечая тот факт, что стремительное и радикальное развитие революции привело Францию к якобинскому террору и чрезмерному усилению государственной власти, которая сравняла все сословия в обществе и сделала их одинаково беспомощными перед государственной властью, Токвиль сформулировал следующий очень важный закон для стран, осуществляющих переход от традиционных форм организации общественной жизни к демократическим институтам и ценностям. Он отметил, что нет ничего опаснее для властей, которые осуществляют реформы по демократизации общественной жизни в странах, где отсутствуют демократические традиции и народ лишен демократической политической культуры, чем проводить эти реформы быстро, не дожидаясь, пока соответствующие порции этих реформ и элементы складывающейся новой политической культуры будут безболезненно усвоены народными массами. Иначе, считает он, процесс реформ может привести к резкой поляризации социально-классовых сил общества и дестабилизации политической власти. Дальнейшие события в различных сферах общества могут выйти из-под контроля и управления тех сил, которые проводят эти реформы. В результате вместо демократических институтов и ценностей в этих странах может установиться еще более худшая форма тиранической власти, чем была до начала реформаторской деятельности прежних властей.
НАШ ЛЮДОВИК XVI
Нечто подобное произошло в России. Царствование Николая II очень напоминало царствование его французского собрата Людовика XVI. Капитализм постепенно развивался, исподволь размывая в стране основы самодержавия. Давали себя знать результаты отмены рабства и свободной миграции рабочей силы. Происходило дальнейшее расслоение общества. Впервые на национальной арене появился образованный недворянский слой разночинской интеллигенции. Усвоение универсальных культурных ценностей европейской духовной, материальной и политической культуры шло как вглубь, так и вширь. Складывались зачатки гражданского общества, шел процесс его институционализации, набирала силу критическая публицистика. Политические и социальные отношения стали носить не полностью закрытый, бюрократически-чиновничий характер, как прежде, а обрели определенную публичность на страницах печати. Статичное общество, одетое в железный панцирь самодержавной власти, начинало крошиться на отдельные самостоятельные или полусамостоятельные образования. Постепенно подрывалась экономическая основа и, следовательно, политическое влияние дворянства. В этой сфере мы также можем найти очень много схожего с ситуацией, сложившейся в дореволюционной Франции, как ее описал Токвиль. В отличие от дворян Великобритании, которые пользовались определенными политическими и экономическими правами и привилегиями, но одновременно несли и совершенно определенные обязательства перед своими общинами или же обществом в целом, французские дворяне при “старом режиме” и русские накануне революции сохраняли все права и привилегии, не неся никаких обязательств. Тем самым как французские, так и русские дворяне сами себя сделали ненужным, инородным, функционально не необходимым, лишним элементом социальной жизни. Они стали громоздкими декорациями, не имеющими функционального значения для общественной сцены. Государственная централизованная бюрократия давно и надежно связывала воедино все общество. Вот почему так легко и безболезненно оказалось возможным убрать этот слой со сцены общественной жизни без ущерба для функционирования общественного организма. Практически к началу века Россия в политической сфере перешла от абсолютизма к авторитаризму, в рамках которого начинали функционировать определенные активные и пассивные политические права и свободы. В экономической сфере при развитии капитализма закладывались основы экономического плюрализма, появлялись автономные центры, независимые от государства источники экономической силы, что оставляло определенную свободу в самореализации отдельных индивидов и социальных групп. От простого, одноклеточного организма, просматриваемого насквозь из единого центра, Россия превращалась в единый организм со многими центрами экономической и духовной жизни. Однако подобный переход от абсолютистской монолитности к авторитаризму, а от авторитаризма – к демократии требует достаточно устойчивого состояния в соотношении социально-классовых сил, наличия определенного консенсуса во избежание фронтальных столкновений и трагических катаклизмов. Мировая война оказалась трагическим катализатором трансформации социально-экономической и политической системы России и привела к ее разрушению. Социально-классовая структура, политическая культура и существующий режим, конкретная внутренняя и внешняя ситуация не дали возможности России без катаклизмов перейти к демократическим формам политической организации. За несколько месяцев Россия перешла от автократии к демократии, затем – к охлократии, а после нескольких лет разгула охлократических вакханалий воцарилась жесточайшая тирания государственной власти, “каленым железом” установленная большевиками ко всеобщей радости и облегчению пресыщенных и уставших от крови, варварства и диктата народных масс. Почему так произошло?
ГОРЛОВИНА БУТЫЛКИ
Дело в том, что при любой модернизации (и с этим мы сталкиваемся и сегодня в случае со странами “третьего мира”), при переходе от традиционных обществ к индустриальному, когда начинается процесс ломки старых институтов и ценностей и становления новых, традиционное общество как бы вступает в узкую горловину бутылки, где происходит острая поляризация всех имеющихся в обществе сил и до предела обостряются экономические, социальные, духовные противоречия. Отсюда возможны три выхода. Первый – это быстрые энергичные меры по заполнению Центра, который может бросить мост между крайностями, создать определенный консенсус в обществе, сгладить острые противоречия и способствовать эволюционному становлению демократических институтов. Для этого необходимо быстрое развитие капитализма, образование массового класса собственников в городе и деревне с автономной экономической основой существования, индивидуальной свободой и политическими правами, которые он стал бы отстаивать при возникновении кризисных ситуаций. Помимо этого в стране необходимо было бы еще наличие довольно большого, демократически ориентированного слоя интеллигенции плюс сочувственное отношение к этим силам и слоям со стороны властей, осознающих необходимость изменений мирным путем, заинтересованных в создании консенсуса и обхождении острых конфликтов и противоречий, совершенно четко осознающих тот факт, что, если политическая система не будет модифицирована, она неизбежно будет сломлена. Все это было продемонстрировано сначала в Англии. Это особый случай. Этот процесс занял там несколько столетий. Французам понадобилось для этого почти 150 лет непрерывных потрясений начиная с 1789 г., пока процесс модернизации политической системы обрел свою законченную англо-саксонскую форму. Немцы так и не смогли самостоятельно прийти к этому. Войны, поражения и победы, демократия, охлократия и фашизм сменяли друг друга до тех пор, пока после поражения во второй мировой войне англо-американская политическая система не была извне навязана Западной Германии и не были созданы как с внешней помощью, так и путем мобилизации внутренних ресурсов экономические основы для поддержания этой политической системы. То же самое произошло с Японией. Политическая система оказалась внешне навязанной. Малые страны Западной Европы трансформировались под влиянием изменений в политических системах Англии, а затем и Франции.
Второй путь перехода от традиционных обществ к индустриальным в классическом варианте прошла Франция. В течение длительного периода времени поляризация различных социальных сил приводила к резким колебаниям политической системы от одной крайности к другой, попутно проходя и через все промежуточные формы организации политической власти: от абсолютизма до конституционной монархии, затем – к якобинской диктатуре, представлявшей собой самую возможную левую крайность в тот период и практически первую форму тоталитарной организации власти в новой истории Европы, до автократического управления директории и вплоть до диктатуры и империи Наполеона. Хотя при всех этих метаморфозах власти народные массы, и особенно третье сословие, получили большие политические и экономические права, однако французское общество не смогло найти приемлемую модель консенсуса между различными классами и социальными группами, что не способствовало установлению стабильного политического режима с устойчивыми буржуазно-демократическими институтами и соответствующими взаимоотношениями между индивидом – обществом и государством, как себе это представляли отцы либеральной демократии. Новые катаклизмы, связанные с развитием французского общества, начиная с реставрации Бурбонов до революции 1830 г. и затем государственного переворота Луи Бонапарта и вплоть до франко-прусской войны, – это все новые и новые попытки французского общества адекватно отразить модификацию социально-классовой, экономической и культурной жизни в политической системе. В течение всего этого периода во французском обществе существовала нестабильность политической системы из-за сильных остатков феодальных отношений в культуре и характере нации, в политических институтах, из-за медленного развития капитализма и наличия большого количества промежуточных социальных слоев, находящихся в состоянии ломки и перехода в новое состояние. В частности, переход мелких собственников в городах и деревнях в разряд наемных работников сопровождался ломкой старых стереотипов, ценностей и установлений и обретением новых. Этому способствовали такие процессы, как становление нового многочисленного класса индустриальной буржуазии и постепенный уход из жизни аристократии, осознающей себе все еще если не экономически, то, по крайней мере, психологически важной социальной силой и претендующей на особое место и роль в обществе. Все эти факторы в совокупности создавали в каждый период французской истории, вплоть до наших дней, угрозу коренного изменения политической системы, так как всегда в истории развития французского общества были достаточно мощные антисистемные силы, которые при благоприятных обстоятельствах, при внутреннем или внешнем кризисе смогли бы бросить вызов устоявшимся политическим институтам.
Практически перемалывание всех этих антисистемных сил, преодоление радикального антагонизма между отдельными социальными силами и классами, создание глобального консенсуса по поводу основных ценностей и институтов буржуазно-демократической политической системы во Франции произошло лишь в 1981 г., когда последняя крупная антисистемная сила (блок социалистов и коммунистов), придя к власти, вместо разрушения сложившейся с таким трудом политической системы ее укрепила, стабилизировала и сцементировала. Франция стала нормальной англо-саксонской страной с двухполюсным электоратом, выступающим за две партии или партийные коалиции, которые составляют широкий и прочный центр в политической жизни и мобилизуют подавляющее большинство общества. В стране есть и другие партии, имеющие немногочисленный электорат и выступающие с крайне левых или крайне правых позиций, но они недостаточно сильны и влиятельны, чтобы бросить вызов стабильности политической системы. Сегодня многие страны в регионах развивающегося мира идут по пути модернизации Франции. Еще недавно по этому пути шли Испания, Греция, Португалия, сегодня – Бразилия, Аргентина и другие страны.
МЫ ПОШЛИ ДРУГИМ ПУТЕМ
Таким образом, этот путь перехода характеризуется тем, что при отсутствии четкой конфигурации социально-классовых сил, разрушении старых институтов и ценностей, резких колебаниях внутри экономической ситуации и влиянии на эти процессы внешних условий, при изменении ситуации в мировом хозяйстве и соперничестве противоположных систем политическая система часто оказывается нестабильной и нередко ломается. Краткие периоды внешне навязанных демократических форм жизни или случайное, в силу взаимодействия определенных кратковременных факторов, образование демократических форм управления, наподобие отдельных периодов развития французского общества, сменяются длительными периодами автократического политического управления в тех странах, где исподволь идет процесс размывания старых институтов и складываются новые конфигурации в духовной, экономической жизни, которые снова и снова пытаются себя выразить в форме организации политической жизни. Короткие промежутки демократической организации власти при первых же небольших потрясениях снова чередуются с длительными периодами автократического управления. Демократические институты для своего функционирования требуют стабильной социально-экономической системы. Периоды перехода от традиционных обществ к индустриальным такую стабильность не обеспечивают.
Новое время на примере России дало образец и третьего пути перехода от традиционных обществ к индустриальным. Эта форма сейчас также становится универсальной благодаря существованию СССР и других социалистических стран. Россия вступила в эту узкую горловину перехода в условиях мировой войны, которая еще больше ускорила процесс поляризации и разрушения старых институтов. Особенность ситуации в России к 1917 г. характеризовалась следующими факторами. В стране еще не произошло глубокого расслоения крестьянства в деревне, отсутствовал многочисленный слой собственников в городе, гражданское общество не подпирало государство. Отсутствовало единство между господствующими классами, дворянством и буржуазией, один из них уже сходил на нет экономически, а другой не обрел еще в полной мере ни экономической, ни тем более политической силы. В стране господствовала моноцентрическая политическая система, при которой все политические и другие жизненно важные вопросы решались в двух столицах, а вся остальная страна была пассивным исполнителем принятых решений и фактически не участвовала в общественной жизни. Определенная часть немногочисленной и раздробленной на враждующие группировки интеллигенции была настроена экстремистски и руководствовалась утопическими идеями радикальных преобразований. Она была убеждена в возможности немедленного установления рая на Земле. Часть либеральной интеллигенции была чужда своему народу и своей культуре, воспитана на основе достижений европейской культуры и ориентирована на эволюционный путь развития России и постепенное установление центристских стабильных политических институтов англо-французского образца. Рабочий класс был относительно немногочисленным, но очень хорошо организованным и концентрировался в столицах и нескольких других больших городах. Ситуация усугублялась наличием еще и громадного количества колониальных народов и необъятной территорией России. Все эти факторы вместе взятые не дали возможности самодержавной власти выдержать напряжение войны и вызванный ею кризис как внутри страны, так и на мировой арене. В этих условиях выход оказался совершенно уникальным. Опыт России впоследствии с различными модификациями использовался в странах “третьего мира”.
Царская власть рухнула. Автократическая власть уже к 1917 г. имела полулегальную оппозицию в лице буржуазии и собственников в городе и деревне. Дворянство – опора самодержавия – было размыто как экономически, так и политически. Наиболее образованная часть дворянства была настроена против архаического политического режима. Армия – основная сила авторитарной власти – была парализована и деморализована сознательными действиями всех антисамодержавных сил: буржуазных партий меньшевиков, эсеров, большевиков. К тому же многолетняя война пропускала все новые и новые миллионы крестьян через армию, которая становилась менее кастовой, менее выносливой, а в результате поражений и позора, развала, казнокрадства и всеобщего хаоса, и менее подверженной дисциплине и повиновению. Практически к 1917 г. не было ни военной, ни социальной дееспособной силы, на которую могла бы опереться самодержавная власть. Крушение самодержавия и провозглашение сразу республики, а не конституционной монархии было одной из самых трагических ошибок имущих классов России. Конституционная монархия – та политическая форма, которая могла бы сохранить союз буржуазных классов с дворянством против рабочих и неимущих классов, усмирить бунты и ввести страну в нормальное русло развития.
Как справедливо отметил Поппер, уже Платон при создании своего идеального государства лишал правителей собственности и права иметь семью и детей, чтобы воспрепятствовать любой возможности возникновения конфликтов внутри правящего класса. Уже древние знали, что стремление к обретению больших богатств и достижению процветания для своих семей и детей является основой конфликтов в любом обществе. Одновременно Платон знал, что никогда низшие классы не побеждают высших, если нет конфликта и серьезных столкновений между высшими, то есть среди правителей. В России сложилась ситуация, когда богатые и просвещенные классы встали по разные стороны баррикад. Правоавторитарный режим Корнилова был предотвращен именно по этой причине. Однако либерально-демократические устремления буржуазии и либеральной интеллигенции, представленные в России партией кадетов, не смогли отлиться в институты и гарантировать стабильность политической системы, потому что слишком ничтожны были в России силы, сознательно выступающие за подобные институты, которые предполагали остановить получившие колоссальное ускорение процессы поляризации общества и динамизма политической жизни. Выходящие из-под повиновения социальные процессы разрушили хрупкие демократические структуры, которые были чужды и неорганичны для масс. Начался процесс политики не лидеров в парламенте, а массовых столкновений на улицах городов и деревень. Инертная громадная деревенская масса постепенно стала подтягиваться к политике, бунтам и выступлениям. Брожение, взбудораженные настроения на местах усиливались в связи с возвращением с фронта в свои деревни солдат.
Дворяне были отброшены. Буржуазия и либеральная интеллигенция не смогли сохранить свою власть из-за стремительного вовлечения рабочих и крестьян в революционный процесс. Малочисленность мелких и крупных собственников и либеральной интеллигенции и отсутствие в стране демократической политической культуры сделали институты и ценности либерально-демократической власти неприемлемыми для народных масс. Опора на крестьянство не дала эсерам ожидаемого успеха. Крестьянство оказалось совсем не готовым стать опорой власти. Рабочие и беднейшие слои населения в городе под руководством радикальной интеллигенции, при поддержке беднейших слоев в деревне и нейтралитете основной массы крестьянства, которой была обещана земля и свобода от долгов и обязательств в отношении прежних властей и хозяев, отбросили разобщенные силы правых, которые так и не сумели добиться единства в действиях дворян, буржуазии, мелких и средних собственников. Хотя власть перешла в руки большевиков и рабочего класса, но на первых порах, вплоть до окончания гражданской войны и установления централизованной власти, в течение нескольких лет по всей России бушевали охлократические страсти. Кровь лилась рекой, анархия, произвол и насилие стали нормой жизни. Россия вступила в гоббсовское досоциальное состояние войны против всех. В результате усмирения сопротивления имущих классов впервые власть полностью ликвидировала частную собственность. Она осуществила идеал абсолютизма, лишив всех собственности, уравняв всех членов общества между собой, сделала их одинаково бессильными перед вновь возникшей властью. Новая власть, одна унаследовав все богатства и могущество всех государственных и социальных институтов предыдущего общества, стала абсолютной силой. Если при втором пути развития, как это было во Франции, автократическая власть устанавливается с целью закрепления сложившегося статус-кво и наведения порядка в обществе, допуская затем медленное эволюционное развитие экономической, социокультурной и политической жизни, то новая власть левого авторитаризма сразу же перерастает в тоталитарную власть после ликвидации имущих классов и полного лишения их собственности. Продразверстка практически превратила деревню в заложницу, оплачивающую выкуп за свое существование. Превращение рабочих в обязательном порядке в солдат революции и стражников новой власти, предоставляя им возможность для вертикальной мобильности по социальной лестнице при проявлении рвения в защите новой власти, делает их будущее зависимым при отсутствии любой другой собственности кроме государственной от их лояльности по отношению к власти и от занимаемого ими места в новой иерархии.
ЛЕВОСТОРОННЕЕ ДВИЖЕНИЕ
Сложившаяся левая тоталитарная система, в отличие от правой авторитарной, как правило, приходит к власти с определенной программой. Она обычно довольно проста и везде примерно одинакова. При старом режиме в обществе существует несправедливое распределение богатств и средств собственности. Левая тоталитарная власть выдвигает очень простые и доступные для бедных лозунги: ликвидация собственности, имущественных и социальных неравенств и привилегий. Деятелей этого направления, как правило, мало волнует вопрос о том, какая будет форма власти при новом режиме и как будет развиваться общество после осуществления этих хирургических мероприятий по перераспределению богатств и ликвидации прав и привилегий. В России, после того как деревня была порабощена, в городе все было перераспределено, власть стала монополией в руках организации, которая опиралась на вооруженные силы и репрессивный аппарат. Очень скоро выяснилось, что общество ничего не производит и нечего больше распределять. Прошла первая эйфория, наступил политический кризис новой власти в 1921 г.
Тотальная регламентация жизни в городе и деревне, бюрократизация государственных институтов власти, отчуждение рабочих масс от власти и собственности, тяжелое экономическое положение в городах, грабеж деревни – все эти действия новых властей привели к образованию мощного антиправительственного фронта рабочих в городах и не только зажиточной части богатых, но и всего крестьянства в деревне. Новая власть в лице Ленина и его окружения осознала, что без политического маневра, только лишь уповая на силу, невозможно удержаться у власти, что волна народных выступлений в городе и деревне сметет неокрепшие новые политические институты. Полностью осознав химеричность немедленной реализации теоретических установок Маркса и Энгельса после осуществления социалистической революции, Ленин пошел на то, что осуществил невиданный до сих пор (не считая процесса, происходящего сегодня в Китае) в политической истории переход от тоталитаризма к авторитаризму.
Государство перестало быть в эпоху нэпа единственным работодателем. Не вся сфера социальной и культурной жизни была строго регламентирована. В деревне вместо грабежа всего имущества крестьян был введен налог, облегчающий их положение, стимулирующий инициативу и предприимчивость. В стране снова, как и в предреволюционный период, возникла независимая от государства экономическая основа у определенных групп населения. При благоприятном развитии событий возможно было бы сближение, а затем и органическое сочетание социалистическо-капиталистических форм собственности и хозяйственной деятельности, складывание полицентризма не только в экономической жизни, но и в политической сфере. В духовной жизни в этот период при наличии частных и кооперативных типографий и относительной терпимости Наркомпроса начинали восстанавливаться прерванные с началом революции связи с прошлым. Однако развитие политической системы пошло по другому пути, что, собственно, и предопределило судьбу экономической и духовной сферы общества. В годы нэпа новая власть получила передышку и укрепила свои позиции. Особенно укрепился репрессивно-пропагандистский аппарат государства. Борьба между изоляционистами, западнофобами и интернационалистами, сторонниками постепенной модернизации закончилась победой изоляционистов-западнофобов. Это не случайно. Путь сторонников модернизации России по западному образцу с сохранением элементов социализма и капитализма предполагал гораздо более высокий общий уровень культуры и образования как населения в целом, так и рабочего класса и интеллигенции. Немногочисленная интеллигенция вообще не имела голоса в решении выбора пути развития. Основная масса квалифицированных рабочих с классовым самосознанием погибла во время мировой и гражданской войн, а часть оставшихся была в основном развращена в новых государственно-бюрократических институтах власти.
В итоге не оказалось союза тех слоев, которые смогли бы вынудить власти пойти по пути развития потенциала, заложенного в нэпе, осуществить модернизацию экономики, социальной и политической системы через развитие гражданского общества и ограничение всевластия государственной бюрократии. Среди руководителей партии и государства взяла верх концепция, согласно которой Россия должна была пройти путь модернизации, в отличие от Европы, за предельно сжатые сроки, чтобы, превратившись в мощную мировую державу, реализовать возложенные на нее мессианские задачи марксистского учения, то есть чтобы распространить социализм на другие страны. Так как эволюционный, органичный путь развития представлялся трудным, сложным, долгим и, главное, требующим отказа от мессианских целей, а соблазн использования государственного аппарата был велик, для мобилизации масс и перебрасывания их из одних районов в другие административными решениями было принято решение уничтожить любую возможную оппозицию и независимую от государства экономическую основу.
СОВЕРШЕННЫЙ ТОТАЛИТАРИЗМ
К 1930 г. практически завершается полная ликвидация элементов авторитаризма власти и начинается этап нового , доведенного до предела, тоталитаризма. Государство становится единственным работодателем как в городе, так и в деревне при формальном существовании колхозов как якобы негосударственных экономических образований. Происходит фактически новое порабощение всех классов и социальных слоев государством, над которыми одерживает верх бюрократически-репрессивная система, над которой возвышается фигура харизматического лидера-полубога – Сталина. Как остроумно отметили некоторые бывшие революционеры, в этот период при тотальном огосударствлении как материальных, так и людских ресурсов страны вместо основного лозунга социализма “Кто не работает, тот не ест” фактически появился лозунг “Кто не подчиняется, тот не ест”. Если любое нормальное демократическое общество живет согласно принципу “что не запрещено, то разрешено”, то наша страна начинает жить в соответствии с принципом “что не разрешено, то запрещено”.
На начальном этапе перестройки, вплоть до 1988 г., пытаясь легитимизировать политику реформ Горбачева, освящая ее именем Ленина и нэпа, многие наши публицисты и обществоведы в угоду утилитарным целям сиюминутной политики попытались заново интерпретировать политику в период нэпа и сделать далеко идущие выводы на этой основе. Договорились даже до того, что именно во времена нэпа и шел процесс настоящего строительства социализма. Считали, что с тех пор, как свернули нэп, и начались деформации социализма. Из фразы Ленина, что мы теперь должны изменить нашу точку зрения на социализм, выводили чуть ли не целостную концепцию демократического социализма, которую сформулировали только лишь в 50-60-е годы социал-демократические партии на Западе. Договорились даже до того, что через нэп как раз и предполагалось увеличение сферы гражданского общества и достижение контроля над государством и т.д.; То есть все, что хотелось видеть в результате перестройки в 80-90-е годы в нашей стране, представлялось ими реализованным или готовым к реализации в эпоху нэпа. Конечно, в реальности все эти идеи не имели никакого отношения к нэпу, целям и представлениям руководства страны в тот период и к причинам, заставившим вводить нэп. С политической точки зрения, хотя этот подход был полезен, так как ставил политику Горбачева в контекст национальной и партийной истории и был освящен именем Ленина, но на деле не имел никакого отношения к реальности, так как руководство в своей реальной политике того периода и официальная идеология ни в одной из групп или фракций внутри партии не уходили так далеко, чтобы рвать с основополагающими установками марксистской доктрины социализма. Совершенно очевидно, что ни политически, ни идеологически ни Ленин, ни его последователи не могли прийти к концепциям социал-демократии, сформулированным в 60-е годы. Чтобы не останавливаться специально на неизменности магистральной линии в идеологии и политике большевистского руководства вплоть до 1985 г., достаточно отослать читателя к статьям А.Ципко “Истоки сталинизма”, опубликованным в журнале “Наука и жизнь”, местами не совсем последовательным и противоречивым, но достаточно убедительным в части прояснения преемственности марксистского, ленинского, сталинского социализмов. Самой наглядной чертой периода нэпа, показывающей неорганический и временный характер этого явления, было то, что сразу же разбогатев предприимчивый крестьянин, торговец или промышленник превращался из социально близкого в социально чуждый элемент и лишался основных гражданских и политических прав.
ЭРОЗИЯ ТОТАЛИТАРИЗМА
Полное государственное рабство и жесточайшая тоталитарная система без всяких изменений продержались вплоть до середины 50-х годов. После разоблачения культа личности и некоторого ослабления роли и влияния репрессивных органов, смягчения постоянного террора против собственного населения начались некоторые изменения в жизни общества. В принципе, существенных институциональных изменений в системе не произошло. Тоталитарная природа системы сохранилась. Внешне все осталось по-прежнему. Партия и государство безраздельно господствовали в обществе. Индивид и общество полностью продолжали быть поглощенными партией и государством. По-прежнему внешне сохранялась главная черта тоталитарной системы. Народ не только безропотно подчинялся власти, но он непрерывно, по заведенному образцу и в соответствующее время выражал полный восторг и умиление, благодарность и счастье в адрес мудрого руководства со стороны партии и государства и без конца благодарил за возможность жить, дышать, беспощадно эксплуатироваться и погибать в ратных и трудовых подвигах во имя укрепления и усиления собственного рабства и бесправия и еще большего укрепления и развития произвола и беззакония партийно-государственной бюрократии. Однако внутри этого налаженного механизма что-то сломалось после разоблачения культа личности. Произошла определенная десакрализация верховной власти. Под сомнение были поставлены незыблемость мыслей и поступков верховного руководителя. Убрав всевластие репрессивных органов, власть в большей степени прибегала к легитимизации своего существования рациональными доводами и аргументами, которые были призваны в какой-то степени заменить ранее принятые требования слепой веры и повиновения. Хотя внешняя монолитность системы сохранилась и сохранилась внешняя монолитность и официальное единомыслие общества, однако с конца 50-х годов в обществе возникло двоемыслие, четкое разделение мыслей для официального и неофициального потребления. Власти негласно признали и приняли право на внутреннюю свободу слова и совести, если их носители не собирались их публично высказывать или пропагандировать. Произошла любопытная метаморфоза, известная еще из истории христианства, когда массы верующих внутренне отпали от христианства, но остались при церкви. Таким образом при внешней тотальной ангажированности людей они обрели внутреннюю свободу суждений. С этого времени произошло разделение всей духовной жизни, искусства, литературы, живописи на официальную и неофициальную, на санкционированную и неформальную. Даже в среде партийно-государственной бюрократии стали хорошим тоном насмешки и ироническое отношение к существующей официальной доктрине о духовной жизни и организационной модели общества. Таким образом, можно считать, что при сохранении в институциональной сфере полного тоталитаризма системы в духовной жизни мы перешли от тоталитаризма, единого мировосприятия как внутри, так и вовне, к авторитаризму, когда можно было думать и говорить в своей среде все что угодно, но публично выступать и выражать свои мысли только по определенным, заданным образцам.
С конца 50-х годов начался еще один очень интересный процесс, вытекающий из перехода к авторитаризму в духовной сфере. Неформальная культура стала заполнять тот разрыв, который образовался в период сталинского всеохватного тоталитаризма. Все больше и больше в духовную и культурную ткань общества при молчаливом попустительстве властей стали входить культурные ценности прошлого, со снятием “железного занавеса” все более образованная часть населения страны стала приобщаться к культурным ценностям Запада, накопленным как в прошлом, так и за годы полного разрыва между СССР и Западом. По мере деградации экономической и социальной жизни общества и крайнего упадка официальной культуры, истории и духовной жизни накапливала и набирала силы неофициальная культура. Вновь за долгие годы провала мыслящая часть России стала интегрировать и интериоризировать духовную культуру Запада.
Брежневский период в нашей стране стали справедливо называть периодом застоя и стагнации во всех сферах жизни. И это правда. Но это не вся правда. Именно благодаря этому застою в официальной духовной жизни развитие неофициальной духовной жизни пошло вширь и вглубь. Достаточно привести несколько фактов для подтверждения этого вывода. Если в конце 50-х годов, скажем, такие имена, как Кафка, Пруст, Джойс в литературе, театр абсурда в драматургии и сфере театрального искусства, “новая волна” в кино, философия и литература экзистенциалистов, музыка и живопись модернистов, были знакомы лишь отдельным единицам и носили элитарный характер, то за этот период застоя хотя и не были созданы в нашей культуре какие-либо выдающиеся произведения искусства и литературы, однако шел интенсивный процесс усвоения западной культуры во всех этих сферах.
КОНЕЦ ЯЗЫЧЕСТВА?
Состояние нынешнего этапа нашей духовной жизни напоминает канун крушения язычества в Римской империи и проникновения христианства. Истощенные идеи язычества не имели никаких жизненных сил, чтобы стимулировать развитие общества. Нужны были иные духовные ориентиры для развития.
Христианство заменило мертвые формы новым духом, и западный мир снова пришел в движение. Эти годы духовного обогащения и усвоения западной культуры создали благоприятные возможности для перехода от тоталитаризма к авторитаризму и в институциональной системе. В принципе меры, принимаемые на уровне официальной политики по перестройке идеологической сферы и экономической системы, являются необходимыми, но все еще первыми робкими шагами в сторону институционализации гражданского общества по созданию и развитию несанкционированных государством легальных сфер экономической, социальной и духовной жизни. В данном случае экономика, политика и официальная культура могут быть скорректированы и направлены в сторону уже полулегальной неофициальной культуры. Возможное возникновение авторитарной политической, экономической и духовной системы на официальном уровне даст возможность постепенно раскрепостить отдельного индивида и институционализировать гражданское общество. Возможно, что усвоение собственной культуры прошлого и западной культуры, складывание на этой основе нового культурного субстрата сейчас, и в ближайшем будущем, сделают для нас возможным более безболезненное интегрирование в мировую культурную семью народов, а развитие авторитарных тенденций в обществе по мере постепенного реформирования экономической и политической системы сверху наконец дадут возможность России осуществить исторический переход к демократическим формам организации политической, экономической и духовной жизни.
Для того чтобы от авторитаризма в экономической, политической и духовной жизни перейти к демократии, потребуется в самые ближайшие годы при сохранении ряда авторитарных институтов осуществить постепенную реформу политической системы с тем, чтобы шаг за шагом приучить общество к демократической политической культуре. После этого авторитарная система власти сможет уступить место демократическим институтам, созданным посредством свободного волеизъявления свободного народа.
В заключение хотелось бы отметить, что за последние более чем 200 лет Россия делает отчаянные попытки преодолеть псевдоморфозность своей истории и культуры и на равных включиться в единый мировой культуростроительный процесс. Каждый раз она подходит к критической черте, имея более благоприятные объективные предпосылки для ее преодоления. В настоящее время она, как никогда раньше в ее истории, готова для подобного рывка. Как отмечалось выше, идет процесс успешного преодоления культурного разрыва с самим собой и с остальным цивилизованным миром. Никогда она не имела столь многочисленный и могучий поливалентный интеллектуальный потенциал в лице громадного слоя образованных людей страны. Перестройка впервые создала возможности для наведения мостов между интеллигенцией и высшими эшелонами власти, что создает определенные надежды на конструктивное сотрудничество между ними, чего не было в прежней истории нашей страны никогда.
Идущие процессы в стране в сфере экономики и политики дают основание предположить, что мы вошли в зону возможных глобальных трансформаций этих структур, что может привести к разгосударствлению всех сфер жизнедеятельности общества и обеспечить возможности для индивидов надежно защищать свои неотчуждаемые индивидуальные права. Движение по этому пути может привести к созданию и отчлененного от государства гражданского общества, которое станет надежным гарантом прав и свобод отдельного гражданина и защитит его от государственного произвола. Все это дает основание предположить, что, может быть, на этот раз, если процесс не окажется прерванным снова, нам удастся вырваться из порочного круга и доказать, что, хотя пророчество Чаадаева не было лишено основания, но его страна, вопреки всему, может иметь то будущее, о котором мечтало не одно “потерянное поколение” в России. Если не удастся твердо и последовательно провести революционное обновление сверху, то, по всей видимости, России не миновать толчков снизу для ускорения процесса модернизации, что неминуемо приведет к тому, что многие радикально настроенные силы в обществе попытаются с помощью насилия быстро разрешить сложившиеся проблемы.
