Николай ПУШИСТЫЙ
Политика – жестокая игра. Но все же игра. А игре, как известно, присущи мистификации. Второй месяц весны начинается Днем Розыгрышей (1 апреля). Так что есть повод вспомнить политиков, обожавших “розыгрыши”. Да такие, что жертвам этих “милых шуток”, что называется, мало не показалось.
Великим и страшным актером на политической сцене был Иван Грозный – правитель, которого И.В. Сталин считал своим учителем. Осенью 1575 года, когда все подлинные и мнимые противники тирана уже погибли мучительной смертью, он неожиданно сложил с себя царский сан и поставил на “великое княжение” в Москве бывшего касимовского хана Саин-Булата, получившего при крещении имя Симеона Бекбулатовича.
На поклон к “великому князю”, как пишет историк Сергей Цветков в своей новейшей биографии Грозного, Иван Васильевич ездил в простых санях, на приеме сидел далеко от царского места и направлял Симеону Бекбулатовичу челобитные, заканчивавшиеся словами: “Государю великому князю Симеону Бекбулатовичу Иванец Васильев со своими детишками челом бьет. Государь, смилуйся, пожалуй”.
Никто из историков так до конца и не понял, зачем Иван Грозный это сделал. Просвещенные современники усматривали в этом сатанинское лицедейство, направленное на то, чтобы окончательно смешать умы русского народа. Говорили также, что астрологи предсказали в 1575 году смерть русского царя и таким образом Иван Васильевич надеялся обмануть судьбу. Наивный и не очень образованный псевдо-историк от ОРТ Эдвард Радзинский, например, считает, что, “кланяясь этому жалкому татарскому хану, он как бы напоминал Руси, кто освободил ее от татарского ига, кто завоевал Казань и Астрахань, кто превратил некогда грозных ханов в жалкое посмешище, предмет для царских игрищ”. На самом деле царь просто любил пошутить. Не случайно он, лишивший невинности тысячу юных дев (по собственному признанию), в некоторых письмах шутливо называл себя Девственником. Что ж, самоирония для правителя – вещь не лишняя, без нее скучно.
Вскоре спектакль надоел Ивану Грозному и он отправил Симеона в Тверь на “великое княжение”. Теперь уже Симеон Бекбулатович подписывал челобитные Грозному: “твой холоп”. Но по какой-то странной прихоти тирана Симеон казнен не был и даже пережил своего царственного мучителя. Другим повезло меньше. Боярина Ивана Федорова Грозный повелел нарядить в царские одежды и посадить на престол. Затем сказал: “В моей власти тебя на трон посадить, но в моей власти и снять тебя с трона”. Ударом ножа, как пишет Радзинский, он убил несчастного боярина.
Случилось так, что с 1627 по 1661 год Францией последовательно правили два кардинала – Ришелье и Мазарини. Оба преосвященства питали пристрастие к доброй шутке и веселому розыгрышу.
Вопреки распространенной легенде, король Людовик XIII отнюдь не испытывал тайной ненависти к Ришелье, а был готов пособить преосвященству в борьбе с заговорами, коим не было числа.
В начале ноября 1630 года король якобы тяжело заболел. Этим воспользовались участники очередного заговора против всесильного кардинала, который возглавляли мать короля Мария Медичи (бывшая любовница самого Ришелье) и супруга короля Анна Австрийская. “На смертном одре” король угасающим голосом дал согласие на изгнание кардинала. Враги преосвященства уже торжествовали победу и не скрывали своей радости. Однако 10 ноября король неожиданно “выздоровел” и немедленно призвал к себе кардинала, агенты которого уже составили список тех, кто радовался особенно сильно. Мария Медичи была выслана из страны, а за Анной Австрийской установлен строжайший надзор. Этот день вошел в историю как День одураченных.
Преемнику Ришелье на посту первого министра кардиналу Мазарини чувство юмора не изменяло до последних дней жизни. Как пишет его современный биограф Пьер Губер, “воображать, что министр может быть бедным, глупо и наивно, хотя некоторым министрам незаслуженно приписывали репутацию честных людей”. Однако Мазарини, скопивший за годы своей службы только золотых монет общим весом пять тонн (!), по части казнокрадства уступает разве что Александру Даниловичу Меншикову.
…Тяжелобольного кардинала обуревали недобрые предчувствия: мнилось ему, что после его кончины молодой король Людовик XIV, в чьей казне не было ни гроша, наложит свою державную длань на его несметные сокровища. И тогда кардинал разыграл, как пишет Губер, “комедию высочайшего уровня”. Он направил королю завещание, в котором отдавал ему все до последнего ливра, причем попросил своего помощника передать королю это завещание на публике. Зная высокомерие, тщеславие и заносчивость юного монарха, Мазарини не сомневался, что тот откажется. Так и случилось. Правда, в последний момент король чуть было не передумал. Со спокойной душой кардинал передал сокровища своему дальнему родственнику и мирно отправился в страну вечной весны, откуда нет возврата. Надо полагать, в рай.
На его могиле неизвестный шутник написал эпитафию:
Здесь покоится преосвященство второе,
Храни нас, Господь, от третьего!
И лишь потом стало ясно, что оба преосвященства – Ришелье и Мазарини – были величайшими государственными деятелями. И шутниками к тому же. А что до наворованного Мазарини, так оно все равно во Франции осталось: в офшорные зоны тогда капиталы не выводили.
Гениальным актером был и Наполеон Бонапарт. Жертвой его жестокого “розыгрыша” стал однажды русский император Александр I.
В канун битвы при Аустерлице Наполеон через разведку усиленно распространял слухи о тяжелом состоянии своей армии. Слухи эти дошли до русской и австрийской ставок. Окружавшие Александра I молодые офицеры буквально рвались в бой. Но все же Александр решил не торопиться и послал к Наполеону на переговоры своего любимца – 28-летнего генерал-адъютанта Петра Долгорукова.
“Наполеон, – пишет историк Альберт Манфред, – играл роль человека, озабоченного возрастающими трудностями и ищущего путей к миру, угнетенного тягостными мыслями, может быть, предчувствием неудачи”. Зато Долгоруков разговаривал с Наполеоном, по воспоминаниям последнего, “как с русским боярином, ссылаемым в Сибирь”. Наконец Долгоруков обнаглел до того, что потребовал, чтобы Франция вернулась к своим естественным границам, отказавшись от всех завоеваний.
“Как, и Брюссель я тоже должен отдать?” – притворно сокрушался Наполеон. Долгоруков подтвердил. “Но, видите ли, – нерешительно произнес Наполеон, – мы с вами беседуем в Моравии, а для того, чтобы требовать Брюссель, вам надо добраться до высот Монмартра”.
Долгоруков уехал в полной убежденности, что скоро войска коалиции туда и в самом деле доберутся. Теперь уже и у императора Александра не было сомнений: победа близка.
Однако “солнце Аустерлица” взошло для Наполеона. Русско-австрийская армия была рассечена на несколько частей и разбита наголову: императоры Александр и Франц еле унесли ноги с поля битвы.
Тогда Наполеон еще не мог знать, что русские войска через десять лет все же придут на Монмартр, Александр I станет освободителем Европы, а он сам отправится в изгнание. Хорошо смеется тот, кто смеется последним…
