Ну, а теперь несколько слов на тему, с которой мы начинали.
В американском городе Медисон, штат Висконсин, у меня есть давний знакомый, забавный эмигрант-украинец, всегда дрожащий от страха. Он давно живет в Америке, до самой пенсии проработал в Медисоне врачом-рентгенологом, но навсегда переполнен смертельным испугом, наверное, привезенным еще с Украины, через Мюнхен, где он отсиделся в беженских клоповниках и заработал гибельный страх перед любой властью – на всю жизнь. У него никогда не было и нет своей земли, своей страны, он вечно в гостях и всегда боялся разбить хозяйскую чашку.
Человек этот не вызывает протеста, его жалко – и все. И жену его жаль, несостоявшуюся провинциальную львицу, которая внушила себе, что могла бы быть искусствоведом да побоялась ввязываться в систему чужих ценностей, и теперь как бы сводит счеты с прошлым, рассуждая об искусстве с хрущевскими необразованностью и апломбом. Бедные люди. Они давным-давно уже американские граждане, но трясутся и перед Америкой и не любят ее от души, но в то же время боятся, что кто-то заподозрит их в нелояльности, и накажет их или их дочерей, которые уже давно выданы замуж, но тоже боятся неведомо чего. Все они убеждены, что главное – не быть заподозренным в непатриотических мыслях и объясняют это тем, что с эмигрантов спрос жестокий. Их уже никто и за эмигрантов не считает, но они боятся прежнего своего отечества, и нынешнего, готовые угождать кому угодно, только бы их оставили в покое.
В 1982 году, когда я был в США, обстановка была немыслимо напряженной. Первые годы рейгановского президентства были вдохновлены противостоянием советской “империи зла”, и мой знакомый из Медисона дал мне знать, чтобы я не вздумал написать или позвонить ему, ибо это может сказаться на его благополучии. Фиг с ним, подумал я и понадеялся, что никогда уже не буду иметь чести видеть моего испуганного знакомого.
Но в 1987 году я приехал в Вашингтон совершенно иначе, в свите Горбачева, наносившего государственный визит президенту Рейгану. Мой знакомый сам разыскал меня, высылал билеты на самолет, умолял приехать в гости, чтобы все видели, какой у него друг. Он возлюбил меня, зазывая в гости при каждом моем приезде умолял приехать всей семьей. Но тут Украина провозгласила самостоятельность, и бывший рентгенолог вспомнил о своей бывшей национальности.
Бедняга-эмигрант, потерявшийся во времени и пространстве! Я привез ему бутылку “Московской” водки в подарок. Американский пенсионер облизнулся, а затем попросил, чтобы я спрятал водку, но недалеко – как раз холодает и вечерком надо бы ее распить, – водка замечательная, но “ты же сам понимаешь, не дай Бог кто-нибудь из землячков-бандеровцев узнает”, что он пил водку из русской Москвы или держит бутылку такой водки в своем баре.
Бедные люди, изувеченные эпохой и лишившие себя роскоши самой главной борьбы – зажить по-своему и быть самими собой!
…В Киеве я очень уважал одного из руководителей республики, ведавшего сельским хозяйством. Ветеринарный врач по профессии, он питал нежность к моему отцу, на чьих научных работах воспитывался, и время от времени присылал отцу поздравительные письма или какие-нибудь съестные продукты, выпускавшиеся исключительно для начальства.
Решив сделать ему приятное, я однажды привез откуда-то из-за рубежа большую бутылку “Смирновской” водки и решил подарить ее сельскохозяйственному вождю. Мы встретились в парке у редакции журнала иностранной литературы (руководитель сказал, что лучше пусть это будет случайная встреча, и назвал парк, где он прогуливался в обеденный перерыв). Бутылку водки начальник взял с большим интересом, а затем загрустил. “У нас нет такой в спецраспределителе, – сказал он. – Теперь я смогу распить эту водку только под одеялом у себя дома, потому что, если придут гости, я вынужден буду им рассказать, где взял эту бутылку, и наши отношения прекратятся навсегда, так как гости донесут, а меня уже предупреждали, чтобы я с тобой держал ухо востро.”
И все это к тому, что можно чувствовать себя чужестранцем и в национальном Совете министров. Страшно быть отчужденным от свободы, а это ведь внутреннее состояние – право на собственную жизнь и собственное достоинство. Его можно унести с собой за тридевять земель, а можно и не иметь ни дома, ни за океаном.
Когда-то большого русского поэта Осипа Мандельштама Сталин казнил за стихи, начинавшиеся словами: “Мы живем, под собою не чуя страны…”. Вдумайтесь в это.
