На радио MediaMetrics стартовала новая программа – «Мимонот» с Евгением Додолевым и Олегом Дружбинским. Каждую среду в 14:00 в гости к ведущим приходят ветераны шоу-биза поговорить о главном. Первым гостем проекта стал Владимир Матецкий.
«Битловская» тема
ОЛЕГ ДРУЖБИНСКИЙ: Привет, друзья! Сегодня у нас в гостях композитор Владимир Матецкий.
ЕВГЕНИЙ ДОДОЛЕВ: Матецкий, как я помню, всегда был гуру в плане стиля. Чувство стиля – это врожденное или это то, что приобретается в семье? Откуда страсть выделиться чем-то из толпы не клоунски, а именно элегантно и прикольно?
ВЛАДИМИР МАТЕЦКИЙ: Я себя гипермодным человеком – сегодня, по крайне мере, – не считаю. Но я никогда не делал раньше того, что сделаю сейчас − буду стараться найти вместе с вами истоки своей «модности», вспоминая маму, отца, бабушек, дедушек.
Е.Д.: То есть у нас эксклюзив?
В.М.: У нас полный эксклюзив! Думаю, что тяга к моде идет из глубины семьи. У меня была очень стильная бабушка по отцовской линии, и отец был тоже такой, что называется, очень-очень: разбирался в обуви, в рубашках. Носил правильные галстуки. И мама тоже модничала в молодые годы. Всегда бывает интересно рассмотреть повнимательней старые фотографии, да и детские воспоминания у меня весьма яркие по этой…
Но, всё-таки, чтобы и про музыку чуть-чуть у нас времени хватило поговорить, а то пришел, говорил про моду, живопись, книги, кино и так далее. Действительно, это всё в моей жизни существовало и существует, но главным стала «битловская» тема. Дело в том, что когда в Советский Союз начала проникать музыка «The Beatles» и прочих западных групп, мне было лет 12, как раз самый активный возраст для восприятия. И надо особенно отметить, что волна, которая накрыла нас всех – людей моего поколения, – состояла не только, а иногда и не столько, из музыкальной составляющей. Так что то, что вы видите сейчас, это также и отголоски того «волшебного времени». Это воздействие было очень сильным, и меня, можно сказать, прибила и понесла эта битловская волна. Я, например, стал усиленно учить английский язык, причем сам, по своей инициативе. Я учился в знаменитой 57-ой школе. Английский там существовал, но не в таком объёме. А меня интересовало всё – и слова песен в первую очередь. Вот это любопытство, которое, слава Богу, осталось со мной и по сей день, меня, собственно говоря, по жизни тащит. Не сочтите за пафос, но мне интересна жизнь во всех её проявлениях. Мне интересны и вещи, и люди, и песни, и картины, и почтовые марки, и гитары, и так далее. Хорошо это или плохо? Для профессиональных занятий это непросто, я скажу так. Но я не буду говорить – это плохо или хорошо. Это непросто, скажем так, потому что получается, что человек как бы «растекается по древу». Но музыка, всё же, остается по-прежнему главным делом моей жизни.
О.Д.: Владимир, у меня сразу вопрос. Всё-таки это «The Beatles» подтолкнули писать музыку? Я знаю, что вы сначала играли, а потом уже пошли в композиторы.
В.М.: Траектория одна и та же у многих рокеров моего поколения. У меня это выглядело примерно так: московская семья, приличная. Гоголевский бульвар – место проживания. Школа 57. Художественная школа во Дворце Пионеров на Ленинских горах – я любил рисовать и закончил её. Физмат школа при Бауманском институте параллельно – и мне это тоже очень нравилось. Ну и главное – с раннего возраста занятия с педагогом по фортепиано: это была ученица Гнесиной Софья Моисеевна Карпиловская, о которой у меня потрясающие воспоминания.
С музыкой получилось так – когда сложились вместе занятия классикой и «битлами», то все встало на свои места, и я сразу понял, что буду этим заниматься. В каком виде? У меня и мысли не было, что я буду писать песни. В общем, как ни у кого тогда, ни у кого из тех, кого эта волна тоже накрыла, мыслей о том, что этим можно зарабатывать, не было. Никто, уверяю вас, никто в тот момент это всё не предвидел. Да и кто мог это предвидеть, если сами «The Beatles», когда их спрашивали: «Когда лопнет пузырь?», отвечали: «Года два-три, ну, максимум, четыре мы ещё поиграем».
О.Д.: А потом они сказали: «Мы популярнее Иисуса Христа», я помню.
В.М.: Это Леннон в интервью Морин Клив сказал, что было абсолютно не замечено в Англии, а в Америке наделало много шума. Но эта фраза означала переход в другие категории, из подростковой поп-группы в ранг молодежных философов, кому подвластны мировые проблемы. Возвращаясь к тем дням, когда пришла эта музыка, хочу сказать: она для меня пришла не только в виде самой музыки, но и, одновременно, с английским языком, с модой, с прическами, с этим громким звуком гитар, с желанием быть на сцене.
Тут начинаются некие общие места, и Женечка Додолев это всё знает прекрасно: как начиналось формирование бесчисленных рок-групп, покупка инструментов, которые невозможно было просто пойти и купить, потому что это было либо очень дорого, либо просто нельзя достать. Ну и бесконечные репетиции. Забегая вперед скажу, что это удивительно, но когда мне уже гораздо позже довелось общаться с настоящими «фигурантами» рок-движения, такими как Мик Джаггер, Пол Маккартни, то выяснилось, что они проходили абсолютно аналогичную траекторию, только их «накрывали» артисты предыдущей волны. Маккартни просто сходил с ума от Литл Ричарда, и также понял в определенный момент, что должен петь как он. А Джаггер переписывал на свой Grundig пластинки американских блюзовых артистов и изучал их вокальные интонации.
И было в Англии невозможно купить бас-гитару и басовые струны! Я Сэра Пола спрашиваю: «Как это так, не было в Англии?» Он говорит: «Американские стоили жутко дорого, как машина, вообще». Всё одно и то же! А тут недавно Клифф Ричард в интервью вспоминал: «Я купил Хэнку Марвину, гитаристу The Shadows, американскую гитару Fender Stratocaster. Я ее купил за свои деньги!». Большое событие было, даже для него.
А я помню, как купил усилитель Fender басовый (это было уже позже, в 70-е), и ко мне поздно вечером, ночью, приехал Юра Антонов: приехал смотреть этот усилитель. Я ему по телефону говорю: «Всё, пришел усилитель!» − «Сейчас к тебе приеду». И он сразу приехал. Хорошо этот момент помню – стоит посреди комнаты сверкающий усилитель, блестит, пахнет, лампочка красная горит. Радости было!…
О.Д.: Вы знаете, у нас много бывает молодых музыкантов здесь. Они тоже жалуются на жизнь, что ни денег нет, ничего нет. И этот пример о том, что два великих композитора встречаются ночью, чтобы посмотреть новый усилитель – это же просто колоссально.
В.М.: Да, это очень интересно. Это остаётся в памяти. Вообще-то, мне здорово повезло: я лично знаю многих людей, которые являются мировыми знаменитостями в области рок-музыки. Общаясь с ними, понимаю, что все проходили мы примерно одни и те же циклы, испытывали одни и те же ощущения. Один знакомый американский певец и композитор рассказывал мне: «Я ехал как-то с мамой-папой на машине, и вдруг The Beatles по радио, песня I Want To Hold Your Hand звучит. И всё – я понял, что должен быть там, где эта музыка». В одну секунду человек это осознает.
Варвара Визбор. Зарубленная «Голосом»
Е.Д.: Сейчас может что-то так же «вставить», условно говоря? Бывает, что включаете телевизор, радио, и вдруг какая-то мелодия, какой-то ритм, который просто с наркотическим эффектом пробивает, как это было с «The Beatles»?
В.М.: Лучше на «ты» нам общаться. Гораздо проще. Ты знаешь, Жень, я об этом, о восприятии музыки, много думал, книжки разные читал – благо что «за бугром» выходит много книг, которые рассматривают эту тему с точки зрения психологии.
Е.Д.: Уходишь от ответа.
В.М.: Нет, подхожу к ответу! Активным периодом восприятия является как раз период, который пришелся на мои «битловские» годы.
Е.Д.: То есть всё-таки это возрастное?
В.М.: Возрастное. Это 12-18, у кого раньше, например с десяти, у кого позже – тут всё зависит от психофизиологии ребенка, подростка. Но вот он, этот период, когда всё впитывается, всё запоминается на всю жизнь, всё имеет гипертрофированное значение. Потом, как Куприн говорил: «Будут еще вёсны и будут радости от этого, но это уже будут другие радости». Увы! Я это, как человек взрослый – мягко говоря «взрослый», – прекрасно понимаю. Всё, что есть вокруг ребенка в этот период, является основополагающим. Так и у меня было. Я не являюсь в этом плане исключением. Отвечаю на вторую часть вопроса: слышу ли я сегодня, вижу ли я сегодня что-то интересное, что меня по-другому, но «торкает»? Конечно же, да. Всё время я что-то вижу, я что-то слышу. А ещё читаю, хожу на спектакли, смотрю фильмы. И периодически наталкиваюсь на то, что совпадает с моим миром и дает мне стимул.
Е.Д.: Например? Что произвело впечатление из недавно увиденного, услышанного?
В.М.: Из музыки? Я могу сказать сегодняшний простейший пример. Парень, совсем молоденький, ничего в нём особенного вроде нет. Его зовут Нейтан Сайкс. Он из каких-то «войсов» (я не знаю откуда, примерно оттуда), по-моему, или из бойз-бенда английского. В голосе есть вот это нечто. Он молодой, но у него в голосе есть нечто. И мое продюсерское ухо сразу отмечает: «О, у этого парня ЭТО есть». Дальше. Я смотрю «Голос», там поет симпатичная девушка, Варвара Визбор. Её рубят. Классическая история – жюри программы «Голос» рубит её. Я смотрю этот кусочек, где она поет песню своего дедушки, Юрия Визбора, о том, что зима будет большой, и я понимаю, что у неё очень интересный тембр голоса. Вчера я с ней записывал песню для нового сериала, который пойдет на «Первом» канале, потому что меня, как продюсера, привлекла мгновенно необычность ее таланта.
Е.Д.: То есть тебя это сподвигло на сотрудничество с ней?
В.М.: Да, и это очень здорово, как мне кажется. То же самое и во всех других аспектах жизни: я уже говорил, что интересуюсь живописью. Так вот – вижу что-то интересное, и это может меня воодушевить на творчество, будь то песни или картинки.
Кстати сказать, эта изобразительная составляющая меня всегда не отпускала – когда-то давно была даже мысль поступать в архитектурный институт, и я стал специально заниматься рисунком. А так как я жил на Гоголевском, то можно было проходными дворами за пять минут пройти к музею искусств имени Пушкина, что я и делал каждый день, идя в школу. Я шел сзади музея. Все эти улицы теперь переименовали, но я помню их названия в оригинальном варианте, с шестидесятых годов. Так вот, я часто заходил в музей сам. Меня туда никто не водил. Это дорогого стоит, как я сейчас понимаю, потому что эта составляющая, эта тяга, либо есть в человеке, либо её нет.
О.Д.: Владимир, у меня к вам вопрос назрел, который я, честно говоря, всегда стеснялся задавать.
В.М.: Еврей ли вы? (смеются)
О.Д.: Это тоже хороший вопрос, но мы его на потом оставим. Почему стеснялся? Потому что все в своём возрасте что-то пытались писать, рисовать, творить, скажем так. Есть такая точка зрения, что музыка появляется тогда, когда человек словами не может сказать что-то, и поэтому у него получается сочинить какую-то мелодию или симфонию (у кого что). Как у вас получилось? Где вы нащупали эту тонкую творческую нитку, за которую можно зацепиться и начинать творить в музыке?
В.М.: Как там у Ахматовой?
О.Д.: «Из какого сора»?
В.М.: Да. Интересная и широкая тема. Дело в том, что существует огромное количество подтем в этой теме, и люди, которые приходят к вам или ещё придут, каждый будет рассказывать свою историю. Кто-то играет, что-то изображает, кто-то – правду говорит. Это я к тому, что разные есть люди и разные истории. Вот я, например, сразу вспоминаю одного известного нашего музыканта, на которого я смотрю всегда с огромным пиететом, симпатией, но и, в то же время, с каким-то удивлением: он все время играет… Он отвечает: «А вы знаете, мне это всегда сверху приходит». И он имеет полное право так отвечать, и это может быть правдой! Но только он играет, и я ему не верю: просто в его песнях видны куски из каких-то западных песен… На самом деле you never know, говоря по-русски. Ты никогда не знаешь. Зацепкой может быть любая история: вот я смотрю на ваш стол – ребристый, местами не чистый… И вдруг появляется какая-то мелодия: «Ребри-и-и-стый, местами не чи-и-и-стый…» И вдруг всё поехало, ожило, зазвучало, стало выпуклым. Не понятно что триггерировало, запустило это движение. Чем не магия?…
Ностальгия по «золотым временам»
Е.Д.: Всё-таки мы говорим о факторе вдохновения, а не о ремесленнической какой-то истории, когда садишься за этот стол и думаешь: «Мне надо к 19:00 выдать на-гора продукт».
В.М.: Вдохновение существует, конечно же, его никто не отменял! Но вот вам ещё один интересный угол взгляда на эту тему: есть английское слово whatever. «Что бы ни» − по-русски переводится так. Поясню: творческим стимулом может быть что угодно. Расскажу вам одну историю, тем более я просто уверен, что среди ваших слушателей наверняка есть люди, кому интересны истории про песни и их авторов. Так вот, откройте интернет и найдите имя Дайан Уоррен. И вы увидите, что Дайан Уоррен автор, которая сочинила огромное количество хитовых песен. Я с ней знаком, мы с ней тоже обсуждали вопросы вдохновения и заказухи. Так вот, она сочиняет песни только стоя, только на не включенной электрогитаре и только в своем офисе, причем тут же рядом работают люди.
Е.Д.: То есть она не пишет ноты?
В.М.: Она не пишет ноты. Я сейчас говорю о нашем с ней общении, которое было довольно давно, в 90-е. Я ее спросил: «Почему в офисе?», она говорит: «Мне так нравится». Что это, ремесленничество? Или наоборот, вдохновение? Я не могу дать ответ! Жень, вот ты скажи, что это такое? Это психоз?
Е.Д.: Я вообще не понимаю, как может прийти в голову мелодия, потому что это что-то божественное. Поэтому когда твой (и мой) товарищ Градский говорит, что это всё фигня, что это работа: ты сел и, условно говоря «высрал». Он говорит: «Мне бы приносили каждый день столько, я бы вообще музыкой не занимался». Он говорит это в эфире, не в приватном разговоре. Может быть, ради эпатажа. Я его считаю гением, а он себя позиционирует ремесленником, человеком, которому надо сделать, выстругать…
В.М.: Я тебе перебью, извини: а может, он просто устал в этот момент? Или немного кокетничал? Ты сейчас дал экспресс-анализ его поведения, всё это прекрасно видишь. Просто точки не хочешь расставлять, как я понимаю.
Послушай, это его жизнь. Он – успешный артист, и нам с тобой комментировать его modus operandi, скажем так, не корректно, потому что он наш товарищ. Но ты правильно сказал – он и гений, и актер, который постоянно играет.
Е.Д.: То есть он в образе таком?
В.М.: Он удивительная личность. Когда меня спрашивают про Градского, я всегда говорю: «А вы можете себе представить, как бы вам было нелегко жить, когда вы бы вдруг поняли, что вас Господь наградил невероятным талантом? Вы вдруг получили чемодан без ручки в виде этого удивительного голоса!». Саше действительно было не просто. Я с ним знаком с шестьдесят девятого года, и мы порой играли совместные концерты, я тогда был бас-гитаристом в группе «Удачное приобретение». Мы тут как-то с ним вспоминали наши выступления на сейшенах. Кстати, у всех музыкантов того поколения сейчас пошла невероятная ностальгия по «золотым временам». Стали вспоминать – он помнит партии баса каких-то песен, которые мы играли. Я не помню, а он помнит! А я помню, что он в микрофон говорил, слово в слово. Так общая картина и складывается (смеется).
Он замечательный человек, интересный, начитанный. Но ему было очень непросто с этим вокальным талантом всю его жизнь. Представляешь, каково человеку было слушать какие-нибудь жалкие потуги на академическое пение? Хорошо, когда это было от кого-то серого, незаметного. А когда кто-то якобы значимый, осыпанный всякими званиями и привилегиями, изображал пение, то Градскому было очень тяжело молчать. Вот он порой и не сдерживался… Но давайте развернемся от Саши к Москве тех годов.
Ух! Ах! «Маленькая Вера»
О.Д.: Да, Москва тех годов − это же, действительно, удивительное время. Мне приходилось тогда еще бывать на квартирниках, правда, это было уже начало восьмидесятых. Я был на квартирнике с Градским, Гребенщиков приезжал из Питера. Это было такое время, когда открывался совершенно новый мир, и было удивительное чувство того, что приехали гении. Они были всегда где-то там, где-то за стенкой, за экраном или еще где-то в небесах, и вдруг они сели в комнате, где сидишь ты, выпивают стакан вина, начинают петь своё. Это было колоссальное время. Оно до сих пор меня удивляет. У меня к вам такой вопрос по поводу ремесленничества. Если я правильно помню, вы в своё время очень быстро написали саундтрек для «Маленькой Веры», буквально за несколько дней (если это так было). Это же всё-таки ремесленничество было, или у вас есть впрок мелодии?
В.М.: Сейчас не так просто точно сказать. Дело в том, что история с «Маленькой Верой», как история любого феноменального успеха, всегда с трудом разъединяется на составные части – то ли были уже какие-то мелодии в голове, то ли они пришли в тот самый момент… Так вот, про истории успеха! Мне повезло, я был частью многих таких историй. Какие-то инициировал я, какие-то пришли со стороны.
Историю с «Маленькой Верой» инициировал ныне покойный, к сожалению, режиссер Вася Пичул. Я и думать не думал, что звонившие мне и зовущие делать музыку к этому фильму Пичул и Шаферан, являются предвестниками большого успеха. Я прочитал этот сценарий, который на бумаге был не очень, честно скажу. Но сама идея мне понравилась. «The rest is history» – всё остальное уже история. Вот сейчас припоминаю, что я всё делал по наитию, заготовок каких-то не было… А потом, помню, жаркий день. И мы – Пичул, Маша Хмелик, Негода, – приехали на студию Горького на первый прогон картины. И вот все мы бродим в этих полуразрушенных корпусах студии, на подоконнике сидим с Соросом, который, как выяснилось, финансировал частично «Маленькую Веру». Он веселый, болтает ногами, мы о чем-то с ним разговариваем. А я и не знал тогда, что это Сорос, его тогда в лицо-то никто не знал. Он был с какой-то девушкой, с переводчицей, наверное. Всё в жизни так и бывает – просверкало в секунду. Это уже потом: Ух! Ах! «Маленькая Вера»…
Я вам расскажу еще один эпизод с «Верой». Когда картина была уже сделана, и уже были первые пре-вью этого фильма, стало ясно − что-то назревает… Так вот, мне позвонил Вася Пичул и говорит: «Володь, у нас сегодня премьера в Доме Кино, на Васильевской». Я говорю: «Я в курсе». − «Ты будешь?» Я говорю: «Буду. К семи, да?» Он говорит: «Да, но ты приезжай к пяти». Я говорю: «В смысле?» Он говорит: «Потому что в семь ты не войдешь в здание». Я, конечно, отпускаю очередную шутку, что-то типа: «Живешь иллюзиями, Вась. У тебя начался голливудский синдром». Он говорит: «Нет. У меня не голливудский синдром. Хотя бы к шести приезжай». Приезжаю к шести – конная милиция, столпотворение страшное, выдавили стекла. Это была премьера «Маленькой Веры». Вот как это выглядело.
Е.Д.: Все же хотели послушать музыку Матецкого.
В.М.: Разумеется, а что еще? Ну и посмотреть на кое-что у Натальи Негоды!
О.Д.: А как хиты получаются? «Маленькая Вера» – это был хит, естественно. Как ваши хиты получились? «Лаванда» как получилась? Может быть, не любите про неё говорить?
В.М.: Нет, ради бога. Просто старые песни начинают жить своей жизнью: их кто-то поет, они попадаются где-то в эфире, в телевизоре. В этом есть кайф, но есть и элемент некайфа, потому что ко мне, например, прибита табличка: «Матецкий – автор песни «Лаванда».
Е.Д.: Автор Софии Ротару.
В.М.: Да. Именно, и в этом нет ничего плохого! Но только я еще автор многих других песен, тоже популярных, ничуть не меньше «Лаванды». Но народ меня накрепко ассоциирует с Ротару.
Е.Д.: И как сейчас дела у Ротару?
В.М.: Хорошо, но есть политика… Я давно её не видел и не писал для нее песен, но мы по-прежнему в дружеских отношениях. Обожаю её семью, сына, невестку, внуков. Она, по-моему, тоже отвечает взаимностью, относится с симпатией к моей семье, жене, детям. Это уже больше, чем написание песен! Но вот, думаю, какую-то для нее интересную новую песню всё-таки надо написать, идеи уже есть.
О.Д.: Рассказывайте, как получаются хиты?
В.М.: По-разному. Автор и правда зачастую является неким субъектом творческих флюидов, неким их провайдером. Не очень я завернул? (смеется) А порой deadline, то бишь срок какой-то, вносит креативную составляющую. Человеку говорят: «А ну-ка, давай к этому числу песню положи на стол хитовую!». Кого-то эта фраза придавливает, и ему тяжело, а кого-то «раз!» – и мобилизует. Меня скорее мобилизует. Так вот, «Лаванда» – это вещь по заказу и к определенному сроку.
Е.Д.: И трудно сочинять оригинальные мелодии сегодня?
В.М.: Трудно. И с каждым днем становится все труднее! И не потому, что авторы перебрали все возможные сочетания из этих всё тех же семи нот: просто в популярной музыке уже столько всего сказано… Наверное, именно по этой причине популярное искусство сегодня нарочито компилятивно. И эта постмодернистская эстетика касается не только музыки. Помните: «Рабинович, возьмите «До». − «До». − «Плагиат». (Смеются) Есть ощущение, что всё уже было. Покажите мне любую вещь, и я скажу, на что это похоже. Эти часы, этот штатив, эта картинка, эти песни – и так далее. Другое дело, что художник, когда он ХУДОЖНИК, прикасаясь к чему-то, собирает некую вещь, которая даже если и состоит из кусков, которые просматриваются, всё равно становится оригинальным произведением.
Е.Д.: Это то, что я хотел услышать. Это ответ.
ОТ РЕДАКЦИИ «МП». С полным текстом беседы можно ознакомится на сайте radio.mediametrics.ru/mimonot.
