Весной вся отечественная кинотусовка оказалась в эпицентре скандала – создатель фестиваля «Кинотавр» Марк РУДИНШТЕЙН опубликовал рассказ о своих продюсерских буднях, из которого, среди прочего, следовало, что слова «богема» и «Бог» не имеют ничего общего.
Убить звезду
Когда в журнале «Караван историй. Коллекция» появился сюжет про «Кинотавр», Марк Григорьевич стал героем дня. Миллионный тираж разлетелся в момент, а издатели выстроились в очередь с предложением опубликовать книгу воспоминаний автора, ибо текст «Убить звезду» написан по языку так живо, по-человечески так честно, по настроению так точно, что читатель словно проживает вместе с автором один день его сумбурной, фестивальной жизни.
Многие эпизоды описаны МГ с добродушной иронией. Однако за некоторыми просматривается глубокое человеческое разочарование. Разочарование оттого, что жизнь не похожа на сказку и что внешний глянец, как это ни огорчительно, скрывает порой более чем убогую суть. Из опубликованного текста следует, что любой продюсер, хочет он того или нет, вынужден постоянно выступать «свидетелем по чужому делу». Поскольку короли не стесняются сидеть на горшке в присутствии подданных.
Описывая всего одни сутки (вместившие – подобно резиновой таре – угрозу неизвестного бандита убить почетного гостя фестиваля, драму с изнасилованной молодой журналисткой, хамское поведение самодовольного тусовщика, попавшего за наглость под оплеуху охранника, семейные разборки звезд и многое другое) Марк погружает читателя в атмосферу закулисья. Которое есть у любого масштабного мероприятия. При этом он упоминает не только troublemaker’ов, но и тех, кто ему помогал, поддерживал & утешал.
Остросюжетных историй в жизни МГ действительно было много. Помнится, в середине девяностых Рудинштейн обратился к Черномырдину за господдержкой фестиваля, поскольку спонсорских средств не хватало на оплату гостиницы «Жемчужина». Ему удалось прорвать к премьеру на прием, и Виктор-Степаныч подписал письмо. С распоряжением выделить недостающие средства. Но один из членов аппарата премьера спрятал письмо в стол, дабы поднять свой личный рейтинг в глазах заинтересованных лиц (многие кинодеятели сильно переживали, что самый влиятельный отечественный кинофорум носит фамилию одесского пацана без роду без племени…). И в результате письмо исчезло.
За два дня до начала фестиваля (то был крайний срок, когда еще можно было подписать договор об оплате с гостиницей), Рудинштейн сидел схватившись за голову и напряженно думал, как ему быть – отменять или не отменять фестиваль? Ведь бумага растворилась без остатка в недрах неведомого кабинета. На тихий вопрос «Что будешь делать?», он обреченно ответил: «Подписывать». «А если письмо не найдут??? Денег же нет!» – «Значит меня убьют». В тот раз друзья Марка добрались-таки до самого верха, и письмо было извлечено из стола.
Свои проблемы Марк всегда разруливал как умел, часто на грани фола, оттого его рассказ и получился таким увлекательным. Но после публикации некоторые члены артистического мира возмутились настолько, что организовали вполне профессиональную травлю МГ в прессе. Гневные опусы, инициированные одним из фигурантов публикации, стали появляться один за другим, причем порой без подписи. Их авторы брали интервью у кинодеятелей типа Адабашьяна или Панкратова-Черного, которые темпераментно обвиняли Рудинштейна в том, что он вынес сор из избы. Что есмь большой грех в нашей культуре, ибо в избе, вестимо, убираться не предусмотрено. Нигде, что примечательно, не было сказано, что Марк налгал или извратил факты, его просто обвинили в отсутствии этики.
Особое негодование вызвали фрагменты, из которых следует, что любимец публики Олег Янковский был слаб по части женского пола, бывал груб с журналистками, которые отказывались от предложенного им шанса «взять интервью» у народного артиста, что Александр Абдулов собирал с друзей средства на храм, а потом проигрывал их в казино, что Рудинштейну из своих денег приходилось оплачивать хамство любимцев публики, и что он держал в «Жемчужине» пять спецномеров для VIP-самцов, которые любили развлекаться с профессиональными девушками, пока их неискушенные в искусстве эротики жены расслабленно загорали на пляже.
В одной из анонимных публикаций было среди прочего упомянуто, что Первый канал даже снял программу «Пусть говорят», целиком посвященную рассказу «Убить звезду». И что Рудинштейн пришел на экзекуцию и публично извинился перед женами, которых, не желая того, обидел. Объясняя, как ему пришло в голову поведать миру о своем житье-бытье, МГ рассказал о том, как он, скромный одессит с советскими идеалами, приехал в Москву, сделал карьеру продюсера и волею судьбы дотянулся до самых звезд. Правда, попутно утратил веру в человечество… Любопытную реплику произнес ему в ответ Андрей Малахов: «Когда я приехал в Москву, у меня тоже вся комната была увешана постерами… Теперь остался только Том Круз. И то лишь потому, что я с ним не знаком…». Передача не вышла в эфир, потому что дискуссии не получилось – сторона обвинения не явилась на программу, ведь надо было вслух сказать, что Марк налгал, а этого никто не мог себе позволить – слишком много очевидцев было у событий, описанных Рудинштейном.
И тем не менее МГ был подавлен. Ведь грандиозного скандала ничто не предвещало. Хотя бы потому, что никакой новой и/или эксклюзивной информации в опубликованном тексте не содержалось. То негативное, что Рудинштейн вскользь упомянул, и до того было достоянием широкой кинематографической общественности. Да и обвинили его не во лжи или клевете, а в том, что он сказал правду.
И на этом месте проблема встала во весь свой исполинский рост – наша этика поощряет вранье. И кто хочет следовать культурным нормативам, должен лгать.
Голая правда
В русском языке есть знаковое слово «хамство». Его бросают в лицо тем, кто плохо воспитан, некультурен и неэтичен. Понятно, что коннотация резко негативна. Этимологически «хамство» восходит к библейскому Хаму, главный грех которого заключался в том, что бедняга не вовремя зашел в шатер, узрел отца голым и рассказал об этом братьям. То есть поведал об увиденном, вместо того чтобы промолчать. Разбазарил без нужды информацию. За что и получил проклятье в веках.
В нашей культуре говорить правду дурно, сомнений нет. «Моя хата с краю», «ябеда-корябеда», «не судите, да не судимы будете». Все подобные словосочетания подтверждают, что других нельзя обсуждать, что чужой жизнью нельзя интересоваться, следует руководствоваться тезисом: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю, ничего никому не скажу».
Тут вспоминается не только «во многие знания многие печали», но и восточное – «кто ничего не знает, тот не болеет». Минус этой культурной нормы один – допустим, триста лет назад наш человек мог смыться и от Бога, и от Царя за тридевять земель и поселиться в той самой «хате с краю» со своим нехитрым уставом в своем же незамысловатом монастыре. Были сибирские леса, южные степи, восточные дали. А теперь бежать особо некуда. И ценности мы ныне «блюдем» в новой технологической реальности.
Поскольку народ у нас на самом деле очень культурный, мы дружно молчим, наблюдая неправильное поведение окружающих. Давая тем самым возможность творить безобразия и дальше. Репутация у нас ничего не значит – можно поймать человека на чем угодно, что не помешает ему сохранить служебный пост, положение в обществе, уважение если не всех, то многих. Постперестроечная, не лучезарная журналистика, изначально стала подвергаться атакам – ее представители, по меткому выражению гениального Александра Невзорова, говорят о веревке в доме повешенного, что уж точно неэтично. Поэтому Александр Абдулов в свое время (1992 год) предложил медийщиков зачищать, опубликовав манифест «Лицензия на отстрел журналистов»..
Вообще честному человеку в нашем культурном пространстве живется несладко. Лучше закрывать глаза, как это мудро делает Фемида. Иначе сожрут живьем поборники этики. Особенно если озвучивать правду об умерших. Не всех, конечно, – бандиты & террористы в список людей, заработавших право на «парадную биографию», не попадают, как не попадают туда и маргиналы, отказывающиеся играть по правилам системы. Этика стимулирует (словно медсестра в урологическом кабинете…) желание верить в светлые образы сдавших «приличную» профессию на «отлично», то есть популярных деятелей культуры и искусства, которые на радость обывателю должны быть безупречны во всем. Именно с этим феноменом Марку Рудинштейну пришлось столкнуться что называется лицом к лицу. Вслед за вопросом «Зачем?» был брошен и другой «Как можно говорить правду о мертвых?».
На оба эти вопроса МГ попытался ответить, раскручивая историю с самого начала: «Зачем я стал вспоминать свою жизнь? Наверное, потому, что старею. Мысль записать все это… она пришла внезапно. Я угодил в больницу. Разыгрался диабет. Случилось это после провала фестиваля в Санкт-Петербурге… Я вложил туда все деньги, которые получил за продажу «Кинотавра», хотел сделать уникальное, грандиозное действо…. Но из-за… как бы сказать… подковерных интриг, мой партнер… с ним ведь все было подписано, но… в последний момент он отказался от участия в проекте, и я все потерял. Не учел, что скромному одесситу никогда не позволят сделать лучший в стране кинофестиваль…».
Когда грандиозный замысел накрылся бесповоротно, Марк впал в депрессию и, осознав, что жизнь – одноразовая акция, надиктовал, лежа в больнице, свои воспоминания. Так за три месяца и появилась книга мемуаров, рассказывающая историю мальчика из Одессы, который в детстве мечтал о сцене, но вместо этого стал организатором первого отечественного рок-фестиваля в Подольске, а затем знаменитого «Кинотавра» в Сочи.
И вот, спустя почти четыре года, свет увидел печатный «трейлер», смонтированный из тех мемуаров. Опубликован он был, разумеется, с ведома и согласия автора. «Наверное, я был неправ… – говорит теперь Марк Григорьевич. – Знаете… как тот анекдот про блоху, которая перезимовала в голове великого человека… Вернулась она весной к подругам, а они спрашивают: «Ну как???» Блоха отвечает: «Голова как голова…». Мораль: не давайте блохам судить о великих головах. Наверное, так и я… Не должен был вообще о них упоминать, кто я в сущности такой…».
Эти слова Марка Григорьевича вызвали в памяти другой анекдот. Два уборщика в цирке чистят клетку слонов. Один другому задает вопрос: «И не надоело тебе дерьмо из под слонов выносить? Я вот собираюсь бросить все это». И слышит в ответ: «Ты что! Уйти из шоу-бизнеса??!». Для многих продюсеров, директоров, организаторов крупных мероприятий работа с любимцами публики заключается именно в том, чтобы разгребать проблемы, которые они создают своим далеким от этических нормативов поведением. Богема, она и есть богема. Конечно, не все таковы, и из тысячи гостей «Кинотавра» Марк в не лучшем свете показал не более десятка, но эту простую арифметику почему-то никто не учел. Красавец-мужчина Александр Збруев, звезды помладше – Машков, Миронов и другие, не менее популярные артисты, тоже из года в год посещали кинофорум, но не пользовались пятью номерами, не насиловали журналисток и не хамили охране. Тут вспоминается mot великого Ницще: «Не понимаю зачем злословить, когда о человеке всегда можно сказать какую-нибудь правду».
О мертвых либо хорошо, либо правду?
Образ далеко не всегда расходится с реальностью, и Марк особо не фиксировал в своем повествовании этого несовпадения. Просто в случае с Мюнхгаузеном, увы, контраст оказался слишком сильным – благородный лик волшебника из «Обыкновенного чуда» мало напоминал его гениального исполнителя. «Наверное мне не надо было говорить об Олеге, – вспоминает Рудинштейн. – Мы не были с ним друзьями, нас какое-то время связывало общее дело, а с тех пор, как он начал работать на Куснировича, мы и вовсе разошлись… Мне почему-то приписывают дружбу с ним, которой никогда не было… Я всегда в этой тусовке был чужим. Они меня терпели, потому что я им был нужен, но сор из избы… как они говорят… я не выносил. Это была их изба… я туда не заходил, я фестиваль делал».
После публикации закономерно встал вопрос, почему книга, написанная еще в 2006 году, до сих пор не опубликована целиком, и почему именно сейчас, когда не прошло и года после смерти Янковского, появился отрывок в котором сконцентрирован весь негатив о нем. «Это я виноват… – объясняет МГ. – Нервы сдали. Моя дочь работала 18 лет у племянника Олега Игоря Янковского в его рекламном агентстве. А когда начался кризис, Игорь ее уволил. Она открыла собственную компанию, и к ней на работу перешла часть сотрудников. Его это почему-то задело, он стал угрожать. Она прибежала ко мне вся в слезах, я пришел в ярость, набрал Янковскому, накричал на него, а тут в очередной раз позвонили из журнала. Они периодически просили у меня разрешение опубликовать какой-нибудь отрывок… Я не давал согласия, потому что еще тогда, когда после больницы перечитал свои воспоминания, понял, что вся эта правда… она как-то… ну, в общем, я подумал, что публиковать этого никогда не буду. Ну или потом, когда уже и меня не станет. А тут этот разговор с Игорем… я взял да и сказал «валяйте». Они «сваляли»… Как считали нужным… С фотографиями людей, которые были скрыты под вымышленными именами… Но винить некого. Просто, когда я все это писал, и Янковский, и Абдулов были живы… А сейчас… Получилось некрасиво…».
Больше всего Марка расстроила не столько реакция тех членов тусовки, которых дружно презирают, а то, что многие детали повествования задели самолюбие ни в чем не повинных женщин, мужья которых вели себя недостойно. Понятно, что никто лучше спутницы жизни не знает, что представляет собой ее партнер, и едва ли Хилари Клинтон была потрясена оральным эпизодом в Овальном кабинете Белого дома. Просто пока факт не «залитован» в прессе, можно его игнорировать. А когда все точки над «i» поставлены, волей-неволей приходится корректировать линию поведения.
Так, слитые намедни в интернет видео-зарисовки сексуальных подвигов Виктора Шендеровича рискуют обернуться разводом: чтобы спасти лицо, жене придется принимать меры. И лечь на дно, как это сделал смешной гигант небольшого секса, точно не панацея. Увиденное не сотрет из памяти даже лоботомия…
Конечно, не все помянутые в рассказе Марка персонажи обиделись на ее автора. Адекватные богеможители спокойно принимают себя такими, какие они есть, и не держат зла на других за свои ошибки. Негодуют в основном те, что прячут – как скелет в шкафу – несколько биографий: парадную для широкой общественности, фривольную для друзей, романтическую для подружек, трудоголическую для жены, ну и так далее. Таким лучше никого не пускать в свою гардеробную. Аутентичные же люди никогда не оказываются в положении голого короля, ибо всегда одеты. И белье у них чистое. А ведь наша этика требует не лезть в чужую жизнь именно в презумпции того, что оно всегда грязное!
Приятно сознавать, что культура нас порой недооценивает – есть люди, которые способны, не отрубая себе рук, контролировать свое естество. Таким образом, воспоминания Рудинштейна, став очередным звеном в цепочке скандальных мемуаров, позволили наконец сформулировать ряд неприятных вопросов:
имеет ли человек право на свою биографию?
если да, то является ли это право эксклюзивными?
как быть с мертвыми?
Как писал Евгений Ю.Додолев: «Что делать со стандартной установкой «О мертвых либо хорошо, либо ничего»? Ведь, «лицемерие — последнее прибежище добродетели», и эту максиму никто не отменял. Однако очевидным образом многие желают знать не только обстоятельства жизни звезд, но и подробности их смерти. При этом досужие потребители информации почему-то отказывают своим кумирам в элементарном праве – быть людьми. Не желают признавать, что любимцам публики отнюдь не чужды человеческие слабости & пороки; что они = не святые; любят, как и большинство человеков, вкусное, запретное, вредное».
Право на жизнь
Единственный вид творческой деятельности, доступный любому, – это, конечно же, создание биографии. Каждый день homo sapiens конструирует историю своей жизни, выбирая из тысяч вариантов поступков какой-то один, на который впоследствии нанизываются остальные. Сюжетов жизни может быть бесконечно много, что изумительно отображено в рассказе Борхеса «Сад расходящихся тропок». Конечно же, многие повороты судьбы определяет случай. Оставляют свой неизгладимый след и стечения обстоятельств, и поступки других людей, и вызванные ими аффекты, ведь никто из нас не живет в вакууме. Но все же подлинные авторы мы сами. И только от нас зависит, какую историю расскажут внукам наши дети.
Когда речь идет о прошлом, любопытны не только сами события, но и приписываемые другим мотивации. Ибо все мы моделируем мир по себе. Так меркантильные люди основным движущим мотивом считают деньги, завистливые – зависть, страстные – любовь, самодуры принцип нравится/не нравится, тщеславные – жажду пиара. Поэтому по интерпретациям легко судить об интерпретаторе, но никак не об интерпретируемом. Не случайно оппоненты Марка сразу «уличили» его в зависти, в желании заработать, в намерении посветиться. Что говорит лишь о них самих… У Рудинштейна скорее всего были совсем иные мотивы – он лежал в больнице, где никто его не навещал, потому что «Кинотавр» уже находился в руках Толстунова & Роднянского, он чувствовал себя брошенным, несчастным, всеми забытым. Оттого взял да и задумался, как дошел до жизни такой…
Но публикация фрагмента поместила написанное в определенный контекст. Все мы знаем, что после смерти известных людей волной цунами всплывают воспоминания друзей по детсаду и двору, льются рекой откровения одноклассников и однокурсников, сменяют друг друга показания первых учительниц и первых любовниц. Короче, в поле СМИ засвечивается толпа далеких и порой откровенно бредящих людей. Однако МГ – точно не тот случай: во-первых, все что он описал, правда, а во-вторых, в медиа-пространство кинопродюсер попал еще 20 лет назад с первым рок-фестивалем в Подольске, после чего застолбил себе место в истории кино, придумав & подняв самый влиятельный отечественный кинофорум. Кстати, если «Кинотавр», как Канны, протянет еще несколько десятилетий, то имя Рудинштейна будет весить не меньше, чем имена известных ныне артистов – заслуги бывают разными. И ежа с ужом бессмысленно не только скрещивать, но и сравнивать.
Но, возвращаясь к теме: имеет ли человек право публично вспоминать свою жизнь? С одной стороны – вроде бы да, и никто не может помешать ему это сделать. С другой все же – нет. Ведь описываемые события всегда происходят с участием третьих лиц. Упоминать их в открытую, не меняя имен, чревато юридически, ибо в суде можно оспорить любой эпизод, которому не было свидетелей. Упоминать мертвых и вовсе не этично, ибо они уж точно ничего не могут оспорить. Таким образом, авторские права на собственную жизнь и все случившееся в ее мерном или бурном течении у человека оказываются смежными: жизнеописатель должен сначала завизировать фактуру у всех участников событий, а уж потом публиковать. Слово хоть и не воробей, но поймать его можно, а вот написанное пером зарубить значительно труднее, чем словить птицу.
По всей видимости, рано или поздно на смену этическим ограничениям придут какие-то другие. Ведь понятие «клевета» касается только чего-то доказуемого, а факт разговора t?te-?-t?te нельзя ни доказать, ни опровергнуть. И испортить чужую биографию лживым свидетельством легче легкого. Но как быть, если сказанное – правда? В связи с этим вспоминается замечательное высказывание Эльдара Рязанова: «Считается, что о мертвых не принято говорить дурно. С моей точки зрения, это сомнительная поговорка. Особенно в нашей стране!». С этим нельзя не согласиться. Как быть, если события и люди повлияли на характер и отношение к жизни? Ведь Марк продал «Кинотавр» во многом потому, что устал наблюдать жизнь с изнанки, устал от лицемерия, разочаровался в своих кумирах, талант которых не смог их облагородить.
«Я никак не могу договориться сам с собой, – вслух размышляет Рудинштейн. – С одной стороны я писал о себе, своих переживаниях. Не упоминал многого… того, что кроме меня никто не знает. Я рассказал лишь о тех эпизодах, которые не особо скрывались… Но вот нужна ли кому-то такая правда… Об этом я вообще не думал. Я просто вспоминал свою жизнь и пытался понять ее итог. Поскольку она казалась мне законченной…».
Конечно, Марк не первый, кто столкнулся с подобной проблемой. На нашей памяти сквозь остракизм прошли Татьяна Егорова, Андрон Михалков-Кончаловский, Марина Влади, Иосиф Кобзон и многие другие. Никуда не деться от того простого факта, что у каждой биографии есть сотни свидетелей, и не всем удается прожить достойную жизнь, оттого воспоминания ранят. Порой убивают. Тому свидетельство – мемуары Надежды Мандельштам. Уж сколько лет прошло, а битва гигантов все продолжается – правда/неправда, имела право/не имела права, настоящая литература или полный трэш.
Этика решает вопрос однозначно: правда слишком жестока & безрадостна, чтобы ее озвучивать. Кто знает, тот знает, ему не повезло, а остальных надо оградить от тяжелых переживаний. Печально другое – благодаря этике мы получили много серьезных проблем. Например, сталинские репрессии: пока одних забирали, другие тактично молчали, ибо события разворачивались в соседней хате. Пока одни клеветали и доносили, другие не опускались до вмешательства в чужую жизнь и не протестовали.
Так с ведома и согласия культуры одни подонки перебили полстраны, а теперь то, что от нее осталось, бессовестно растаскивают другие. Молчаливое большинство, как велит ему этика, и сейчас брезгливо отворачивается от подлости и гнуси, а ведь еще Бисмарк говорил, что «возможности рождают намерения». Пора догадаться, что мы сами своей этикой предоставляем неограниченные возможности всему неправильному! Нельзя забывать, что культурные стереотипы формируются столетиями, а технологический прогресс всего за сто с лишним лет полностью изменил формат нашего быта, превратив мир в большую деревню. Мы помещены в глобальное информационное поле, и к этому наши поведенческие стандарты явно не готовы.
Разумеется, чтобы никого не оскорблять в лучших чувствах, можно совсем исключить правду из медийной реальности. Любоваться с утра до ночи, как это было в советские годы, балетом, лубочными картинками счастливых будней тружеников страны, парадными биографиями известных людей, слащавыми сериалами и добрым юмором. Можно рядом с магазинами «Интим» открыть магазины «Правды», где за зашторенными витринами, вдали от детских глаз, будут продаваться печатные издания, содержащие правду, – таблоиды, мемуары, дневники да и просто жизнеописания великих людей. Ведь нельзя рассказать о человеке, не упомянув о том, каким он был в быту. Нельзя писать о Пастернаке, не рассказав о его любовнице, нельзя говорить о Чайковском, не упомянув его sex-ориентацию, не получится понять автора «Отца Сергия», не вспомнив незаурядную мужскую потенцию, которая во многом и определила ключевые мотивы творчества Льва Толстого. Но все это грязное белье! А копаться в нем, как выясняется, могут лишь морально-нравственные извращенцы, «некультурные» люди.
Как тут не привести цитату поэта и мемуариста Анатолия Наймана, касающуюся книги Надежды Мандельштам об Анне Ахматовой: «Эта книга – или, я бы сказал так: эти книги, написанные Надеждой Мандельштам, довольно рано открыли шлюз абсолютно безответственного, когда нужно – лживого, по большей части фальшивого и недостоверного разговора. У Ахматовой воспоминания о Мандельштаме начинаются, как мы знаем, таким приемом: с полуфразы, отточия и маленькой буквы: «…и смерть Лозинского оборвала нить моих воспоминаний, я не могу вспоминать то, чего он не может подтвердить». Книги Надежды Мандельштам должны начинаться: «…и смерть Ахматовой развязала мне руки. Я теперь могу объявлять все, что хочу». И далее у него же: «Почему я должен принимать за литературу откровения женщины о том, переспала она с Татлиным или нет? Татлин замечательный художник, Татлин вообще ни при чем. Простите, что я так наивно – не наивно про это не скажешь. Зачем ты это пишешь? Достаточно сказать: я тогда решила уйти к другому человеку. Почему ты вдруг вытаскиваешь Татлина, у которого была жена, живы потомки?».
В приведенном отрывке мы видим весь набор этических ограничений, существующих в нашей культурной среде. Написан текст в 2008 году, хотя касается людей, которых давным-давно нет в живых. Только вот интеллигенция до сих пор никак не может договориться, как квалифицировать подобные воспоминания – как высокую литературу или дешевую бульварщину? Нюанс: Надежда Мандельштам тоже давно умерла, а потому говорить о ней дурно, как это делает Найман, – неэтично… Таким образом, круг явно порочен, и изящного выхода из положения просто не существует.
Так может быть, этика просто требует от нас регулярного приема галлюциногенов? Возможно, мухомор пора объявить русским национальным грибом и прописывать его населению? Возможно искомое – яркие цвета, красивые образы, никакой реальности, только разливающееся по телу счастье? Как бы то ни было, мы уже на полпути к этой цели – мир иллюзий поглотил нас почти без остатка. Политиков нам подают к столу полит-технологи, звезд шоу-бизнеса – готовят пиарщики, на экране люди одних моральных качеств изображают людей совсем других достоинств, девочку допубертатного возраста невозможно отличить от тетеньки постклимактерического – тюнинг без труда подчищает недоработки матушки-природы. Короче, мы и так живем в пространстве глобальной фальши, а этика велит нам продолжать в том же духе!
Но есть и ведь другой выход. Научиться принимать жизнь такой, какая она есть, не судить людей за их несовершенство и пытаться всеми силами сделать окружающую действительность чуточку лучше. Начав, разумеется, с себя. Ведь скоро у каждого в глазу будет вмонтированная камера, посылающая изображение в эфир. И на смену печатным воспоминаниям придут видеомемуары в стиле no comments. Вот тогда обвинять других будет бессмысленно и мотивы не будут иметь значения. Скандальная модель Катя «Муму» Герасимова уже доходчиво продемонстрировала публике убойную силу картинки. Ведь страшно не только то, что сделано, но и то, как это выглядит. Поэтому Шендерович, исполнивший в ее мемуарах роль пелевинского персонажа, оказался в незавидном положении (в «Священной книге оборотня» описаны мужчины, которые под воздействием лисьего гипноза вдохновенно трахаются с виртуальной самкой своей мечты, что выглядит комично, ибо они ползают по кровати в полном одиночестве). Клево смешить, но не клево быть посмешищем.
«Следи за собой, будь осторожен» (© Виктор Цой) – вот каким должен быть девиз человека будущего. Ведь этика в конце концов может одуматься – культура тоже не стоит на месте – и порок защищать станет некому. Не вредно помнить и о том, что беспрерывно фигурируешь в чьих-то биографиях и на содеянное, возможно, придется взглянуть со стороны.
А казус Рудинштейна интересен тем, что его история «многоправдива». Каждого ее фигуранта можно осудить и оправдать, в зависимости от того, что считать большей ценностью: право человека на собственную жизнь, правду, как она есть, или русскую культурную традицию бегства от реальности.
