Одним из внутренних, “наших” скандалов, предварявших юбилейный каннский фестиваль, явилось ставшее уже привычным отсутствие российского фильма в конкурсе. Лишь в последний момент картина Алексея Балабанова “Брат” все же попала в официальную программу, но в параллельную секцию “Особый взгляд”. Обида была усугублена тем, что ни одного русского в составе жюри не оказалось, и величие нашего кинематографа, казалось бы, прочно обосновалось лишь в прошлом, ибо среди открытий Канн минувших лет значились режиссерские дебюты Григория Чухрая “Сорок первый” и Виталия Каневского “Замри, умри, воскресни”, показанные в программе “Кино навеки”.
Парадокс на самом деле состоял в другом. Как говорится, прогони черта в дверь, он тут же влезет в окно. На конкурсном экране Канн русские все же были весьма заметны. Так, во французском фильме “Вестерн”, получившем утешительный приз жюри, два героя: один испанец-серцеед, другой русский (с нерусским именем Нико) – неудачник, до поры до времени не пользующийся успехом у женщин.
Восторженный прием этого фильма французской критикой объяснялся конъюнктурными соображениями. В рамках фестиваля проводилась кампания в поддержку нелегальных, лишенных документов иммигрантов, и судьбы испанца и русского в Бретани, одной из наиболее традиционных провинций Франции, были своеобразной иллюстрацией плодотворности взаимодействия культур на ниве взаимопонимания между полами и народами. Симпатичный щупленький русский в финале даже одерживал победу над испанцем, ибо пристроился к многодетной матери и тем самым обрел довольство, любовь и новый дом.
Еще более жизнеутверждающим было русское (точнее, даже советское) начало в итальянской картине патриарха политического фильма Франческо Рози “Перемирие”. Поставленная по знаменитой автобиографической книге Примо Леви, она рассказывала о метаниях в первые послевоенные месяцы узников концлагерей, которые через Польшу и Белоруссию, все же возвращались на родину. Весьма характерно, что отечественные критики, привыкшие к чернухе и Примо Леви не читавшие, предполагали, что “Перемирие” обозначает перерыв между двумя лагерями – фашистским и сталинским – и с нетерпением ждали, когда же поезд, наконец, отвезет героев в Сибирь. Каково же было их разочарование, когда в конце концов маршрут приводил вовсе не на просторы за Уралом, а в мирный Турин.
К тому же победившая Красная армия была показана не в мрачных разоблачительных тонах, а в добрых старых традициях соцреализма: с красотами души и тела, революционными патриотическими песнями, высоким жизнеутверждающим пафосом… Синтез культур особо акцентировался в эпизоде, где в День Победы советский солдат имитирует на эстраде знаменитого американского танцовщика Фреда Астера.
Такого ощущения величия народа-освободителя давно уже не давало не только постсоветское, но и позднесоветское кино. Достоинство нашей культуры на конкурсном экране защищалось не отечественными, а зарубежными режиссерами и писателями. Быть может, в этом тоже своеобразный урок времени.
В конкурсных фильмах фигурировала и традиционная русская культура, в частности, классическая литература. Правда, ее упоминание носило ироничный характер. В удостоенной приза за лучший сценарий ленте китайца Анга Ли “Ледяной шторм” (его действие происходит в штате Коннектикут в 70-е годы) в одном из ключевых эпизодов упоминалось имя Ф.М.Достоевского: хорошенькая студентка ссылкой на русского классика производила впечатление на профессора. В свою очередь, неравнодушный к ней сокурсник решил опереться на автора “Преступления и наказания” в налаживании будущих отношений и спросил, как ей “Идиот”. В ответ прозвучало: “Что за идиот?” – и было ясно, что изящный ход на семинаре отнюдь не означал хорошего знания первоисточников.
Дальнейшее сближение героев шло под знаком парадоксальных психологических состояний, столь свойственных творчеству Федора Михайловича. Явившись на свидание к той же подруге, герой обнаруживал там своего заклятого конкурента. Чтобы вывести его из игры, он предложил другу попробовать новый сильно действующий наркотик (на самом деле снотворное). Шутка бы вполне удалась, если бы любительница Достоевского не потребовала тут же свою долю и в момент решающего объяснения не рухнула, сраженная сном, носом в ширинку своего неудачливого воздыхателя. Вот до чего доводит увлечение русской классической литературой!
Кирилл РАЗЛОГОВ,
специально для Издательского Дома “Новый Взгляд”
