ПУЭРТОРИКАНЦЫ
Пуэрториканские подростки с мускулистыми телами и ровной смуглой кожей похожи на диких грациозных животных, источающих сексуальность. Постоянно проверяя рукой, все ли на месте между ног, они имеют особую привычку выставлять свои трусы на всеобщее обозрение, приспустив джинсы и шорты так, что они еле держатся на бедрах.
Уже в 18 – 20 лет пуэрториканцы превращаются в агрессивных мачо, начинают спиваться, дурнеть, толстеть, мускулы заплывают жиром. В 25 – 30 лет в этом пузатом многодетном отце семейства невозможно обнаружить ничего грациозного и сексуального. Такова судьба большинства из них.
Пуэрториканцы любят собираться в толпу, в стаю. Каждое воскресенье они сбредаются со всей округи на пикники в East River Park и тусуются там до поздней ночи, размахивая маленькими пуэрториканскими флажками. Их патриотизм иногда переходит в массовую истерию, как было во время пуэрториканского парада, когда неистовство толпы вышло из-под всякого контроля, грозя перейти в массовые беспорядки.
“ПЛАЧИ И КРИКИ ИЗ РОССИИ”
– так я решил назвать свою будущую книгу. “Почему именно так?” – спросил мой литагент Юрий. “Потому что в последнее время из России можно услышать или плачи, или крики. Никто и не ждет оттуда ничего другого”, – ответил я.
Юрий – латыш, его родители эмигрировали в Америку. Когда мы встретились впервые, я спросил его, почему у него русское имя. Он оскорбился до глубины души и гордо ответил: “У меня не русское имя! У меня – латышское имя!” “Странно, – сказал я. – А я и не знал, что мой папа латыш. Он тоже Юрий. Интересно, как насчет Юрия Долгорукого и Юрия Гагарина?”
НАРКОТИКИ: АМЕРИКА И АФРИКА
Гордон рассказывает о своем наркоманском прошлом. Когда он жил в Сан-Франциско, его доктор, старый наркоман, выписывал ему любые лекарства, о которых Гордон его просил. “Конечно, большую часть таблеток я продавал и жил на эти деньги, но мне самому хватало сполна. Когда я приходил в аптеку за очередной порцией с рецептами от этого доктора, тетки-аптекарши смотрели на меня презрительно, потому что все знали, кого он “лечит”. Потом этого доктора посадили, и наша веселая жизнь кончилась…”
Слава Богу, что меня никогда не привлекали наркотики, иначе соблазн был бы велик, живя в центре драгбизнеса. Все детство я просидел на димедроле, борясь с аллергией. Мне было достаточно одной таблетки, чтобы смотреть мультики на стене. Димедрол выводится из организма очень медленно, так что я еще долго был под этим делом. Потом, став частью московской “богемы”, где каждый второй сидит на “кислоте”, невозможно было оставаться в стороне. “Травка” была самой невинной забавой, но на меня она не действовала.
Однажды на вечеринке, устроенной французским посольством, Африка (Сергей Б., исполнивший главную роль в фильме Сергея Соловьева “Асса”), в которого я был тайно влюблен (и, кажется, небезответно), заговорщически позвал меня в ванную и угостил кокаином. У меня в то время был легкий насморк, и кокаин застрял в носу так, что у меня онемело все лицо, и я чувствовал себя деревянным солдатом Урфина Джюса.
Корин, атташе французского посольства по культуре, спросила Африку, как он умудряется всегда выглядеть так свежо. “Я часто хожу в ванную!” – смеясь ответил он.
Корин не поняла его юмора и подумала, что речь идет о душе. Кажется, Африка сидит на коке беспробудно, не пьет и курит только марихуану. Может быть, в этом – секрет его мальчишеской свежести.
ДЕТИ И ИХ “РОДИТЕЛИ”
В Сентрал Парке неожиданно для себя я замечаю, что гуляющие там дети не похожи на своих родителей. Дети белые – родители черные, дети одеты хорошо, родители – так себе, но главное различие – в поведении: дети ведут себя как хозяева. И тут я понимаю, что “родители” – это не родители, а прислуга. Это же Америка! А родители в это время “делают деньги”.
МОКРЫЕ ДЕНЬГИ
Поехав навестить родителей Роберта в Индиану, мы провели замечательное время на Мичиганском озере, по своим размерам напоминающем море. Пробыв в воде несколько часов, я вдруг обнаружил, что забыл вынуть деньги из кармана плавок. Это были все наши наличные. В панике я выбежал на берег и стал раскладывать купюры на солнце. Окружающие с недоумением наблюдали, как я сушу баксы, которые оказались настолько прочными, что даже после длительного пребывания в воде ничего им не сделалось.
ИНДИАНА
Родители Роберта живут в маленьком городке Вальпарэйзо в часе езды на поезде от Чикаго. Этот городок, застроенный однотипными домами, настолько тих, чист и безлюден, что напоминает правительственную дачу времен застоя. После 8 часов вечера жизнь здесь останавливается – люди ложатся спать, и едва ли можно заметить свет в чьем-то окне. Просыпаются в 6 или 7. И так живет большинство американцев, – размеренная, меланхоличная жизнь без потрясений и неожиданностей.
МАРГО, ПОДРУГА ГРЕТЫ ГАРБО
Подруга Роберта и Гордона Марго – известная в прошлом художница, чьи картины находятся в крупнейших музеях Америки, в том числе в Метрополитэн музее. В молодости Марго была хороша собой, и даже сейчас, в свои 80 с лишним лет, она сохраняет шарм и обаяние тех лет. На своем долгом веку она знала многих знаменитостей, в том числе Грету Гарбо. Известно, что Гарбо была лесбиянкой. Но чтобы узнать, какие у них были отношения с Марго, я спрашиваю: “Сейчас многие говорят и пишут, что Гарбо была лесбиянкой. Ты думаешь, это правда?” Марго чуть-чуть помедлила с ответом: “Я думаю – да, она была лесбиянкой”.
“КОМПЛЕКС ЧИСТОТЫ”
Мой московский приятель Леня приехал в Нью-Йорк на месяц и поселился у своего друга Чарльза. Чарльз работает целыми днями, в то время как его любовник сидит дома и сходит с ума от безделья. Чтобы чем-то заняться, он постоянно что-то чистит и скоблит. Бедный Леня боится прикоснуться к мебели, потому что Чарльзов любовник тут же подбегает с тряпкой и начинает вытирать отпечатки Лениных “жирных пальцев”. Чтобы не нести грязь в дом, он заставляет всех снимать обувь при входе, на русский манер, чем шокирует американцев. Видимо, у него развился какой-то комплекс неполноценности из-за того, что он живет за счет Чарльза. Когда Чарльз приходит домой, любовник начинает долго и нудно отчитываться о проделанной работе: “Я работал весь день, все вымыл, все почистил. Ползал на коленках весь день! Леня видел, он подтвердит!” Чарльз терпит все это только потому, что тот грозит покончить жизнь самоубийством, если он его бросит.
ЖИЗНЬ В МАШИНЕ
Многие американцы проводят в машине большую часть своей жизни. Существуют специальные рестораны, в которых можно есть, не выходя из машины (заказ подают прямо внутрь), специальные кинотеатры, в которых можно смотреть кино, не выходя из машины (на громадном экране демонстрируется фильм, и каждому автомобилисту выдаются наушники), и даже специальные церкви, в которых можно молиться, не выходя из машины. Именно в машине многие американские подростки впервые занимались сексом. Машина для американцев – нечто большее, чем просто средство передвижения.
“МУСОР ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА – СОКРОВИЩЕ ДЛЯ ДРУГОГО”
– очень американская пословица. Если вы видите типа, ковыряющегося на улице в мусорных баках, это вовсе не обязательно нищий, голодный или бездомный. Это может быть вполне добропорядочный американец, занимающийся этим в сугубо исследовательских, даже научных целях.
Garbology (мусорология) – новая наука, захватившая умы и сердца многих американцев. Я видел репортаж об основоположнике гарбологии, авторе книги “Моя жизнь гарболога”, пользующейся популярностью среди собратьев-некрофилов. Этот тип неприятной наружности сколотил состояние на отбросах разных знаменитостей. Иногда ему попадались личные вещи звезд, их письма, содержание которых могло бы их скомпрометировать, даже чеки на крупные суммы. Он не видит ничего предосудительного в своем увлечении, напротив – говорит о нем с гордостью и азартом. Репортерша задавала ему вопросы без тени иронии или осуждения, наоборот – с некоторым пиететом и уважением. Репортаж был сделан перед домом Боба Дилана, одного из “объектов исследования” некрофила-гарболога.
КАРА И ПАТРИСИЯ
Кара – чернокожая девушка, с которой я познакомился еще в Москве, где она снимала фильм о черных русских. Ее подруга Патрисия, колумбийка по происхождению, похожа на изящного и тонкого мальчика. Кара рассказывала мне, как однажды они пришли в гей-бар, и Патрисию стал “снимать” какой-то педик. Сначала это их веселило, но потом стало надоедать, и Патрисия сказала, что она женщина, лесбиянка. Все закончилось тем, что Каре и Патрисии пришлось уйти из бара, но педик преследовал их до самого дома и отвязался, поняв наконец, что он – лишний на этом празднике жизни.
ПИРСИНГ: МОДА НА ДЫРЫ
Еще в бытность мою комсоргом Уваровской сельской школы, когда я проколол ухо, мне часто приходилось слышать: “Еще бы в нос кольцо вставил!” Здесь, в Нью-Йорке, я бы непременно сделал это, если бы мне не приходилось заботиться о соблюдении выбранного мною имиджа политического беженца, диссидента.
Piercing (“протыкание, продырявливание”) – новая молодежная религия, пришедшая на смену моде на кельтские татуировки. Два года назад, когда я последний раз был в Америке, местные тинэйджеры не продырявливали себя так усердно и обильно, как сейчас. На улицах Нью-Йорка можно встретить тысячи и тысячи подростков с серьгами не только в ушах, но и в ноздрях, губах, бровях, сосках и пупках (страшно даже представить, как с этим обстоит дело ниже пояса!). Молодежь носит на себе и в себе тонны серебра, золота и стали.
Отчасти это увлечение связано с садо-мазохизмом, отчасти – с популярностью постпанка, всяких этнических течений, своеобразного “нового дикарства”. В то же время это форма социального протеста, открытая манифестация сексуальности, непохожести на благополучных, лощеных американских яппи. Однако всякий бунт на Западе со временем превращается в бизнес, индустрию.
Жан-Поль Готье, Кальвин Кляйн и сотни менее известных фирм используют татуированных и увешанных сережками моделей для рекламы одежды. Такие же образы можно видеть во многих клипах на MTV. Заголовок статьи в “Нью-Йорк Таймс” гласит: “Даже люди с продырявленными языками – разновидность клише”.
Сильное впечатление произвело на меня посещение салона пирсинга с характерным названием “Gauntlet” (что-то похожее на наше “пропустить через строй”) на Бродвее. Удивляясь способности людей терпеть такие муки за собственные деньги, я просмотрел каталоги и журналы с фотографиями наиболее отчаянных и самозабвенных “дыроколов”. По виду сотрудницы салона можно было определить, что ей довелось пройти через строй не раз и не два. Она говорила как-то странно и медленно, издавая при этом неприятный металлический лязг. Источник этого лязга находился… у нее во рту. Язык несчастной был немилосердно проколот и увешан металлом.
Пирсинг – жестокая страсть, и если вовремя не остановиться, можно зайти слишком далеко.
Ярослав МОГУТИН из Нью-Йорка.
