С Олегом ШЕНИНЫМ я познакомился, кажется, в конце 90-го года. Мой киевский знакомый попросил помочь ему встретиться с Олегом Семеновичем, занимавшим тогда пост секретаря ЦК КПСС. Речь шла о получении довольно крупной денежной суммы (около двух миллионов инвалютных рублей) для проведения долгосрочной благотворительной акции, связанной с жертвами Чернобыля, – дела действительно нужного, стоящего. Валюту уже в ту пору в стране старались экономить со страшной силой, поэтому принятие решения о выделении двух “лимонов” замурыжили где-то в правительственных коридорах. Моему приятелю подсказали, что в этом деле может подсобить Шенин. Пустив в ход журналистские связи, я добился встречи. Олег Семенович принял нас в своем кабинете на Старой площади. Внимательно выслушал, попросил минутку подождать, поднял трубку одного из батареи телефонных аппаратов и сказал невидимому собеседнику примерно следующее: “Валя, у меня сидят хорошие ребята из Киева. Надо помочь, дай им деньги”. Признаюсь, узнав, с кем говорил Шенин, я тихо “поплыл”. Ведь Валей оказался Валентин Павлов – тогдашний премьер-министр Советского Союза. Ничего себе партийное руководство, вот так уровень решения вопросов! Если помните, редакция шестой статьи Конституции уже была изменена… Необходимую сумму приятелю, конечно, предоставили. И вот новая встреча…
– Вы надеялись сохранить Советский Союз с помощью чрезвычайного положения?
– Видите ли, ЧП предполагалось ввести не на всей территории страны. Наиболее сложная ситуация была в Москве (и то лишь вокруг Белого дома, в остальных местах сохранялось спокойствие), в Ленинграде, может, еще в Свердловске. Там и требовалось провести разъяснительную работу, растолковать, чего же хочет ГКЧП.
– Растолковать с помощью танков?
– Неужели вы думаете, что если бы в наши планы входило подавить сопротивление силой, мы действовали бы так?
Нашей главной задачей было не допустить развала Советского Союза. Ответственность за случившееся несут, в первую очередь, Горбачев и инициаторы Беловежского соглашения.
– Но вы должны признать, что тоже способствовали этому процессу. Возможно, даже не желая того.
– Категорически с вами не согласен. Мы делали все, чтобы сберечь Союз. Но его судьба была решена давным-давно – в Вашингтоне, Бонне, Лондоне и Тель-Авиве. Наши оппоненты, включая экс-президента, действовали по указке из этих центров.
– Олег Семенович, не упрощаете ли вы ситуацию, сводя все к всемирному заговору империалистов?
– Речь не о происках империалистов, а о разделе мира. Никому мощный Советский Союз был не нужен. Как, кстати, не нужна и сильная Россия. Развал Российской Федерации – следующий шаг. Все делается для того, чтобы на планете остался один мировой жандарм, один властелин. Кажется, это называют теперь новым мышлением?
– Если бы 20 августа 91-го года состоялось подписание Союзного договора, мог бы быть плохой, но Союз. 19-го объявили о создании ГКЧП – и что в итоге?
– После 20 августа не могло быть ни хорошего, ни плохого Союза. Тот договор подписали бы от силы пять республик. А остальные? Мы предлагали другой вариант. К сожалению, абсолютное большинство людей сразу не смогло разобраться в наших целях, а объяснить все у нас не было уже времени. Ситуацию очень удачно использовало то абсолютное меньшинство, которое взяло на себя право решать судьбу великой страны. В результате мы имеем то, что имеем. Если бы нам удалось все же ввести в отдельных местностях чрезвычайное положение, сохранить на какой-то период ГКЧП, думаю, обстановка быстро нормализовалась бы. Во всяком случае, хуже, чем сегодня, не было бы.
Достаточно вспомнить недавнее прошлое, чтобы убедиться: с 85-го года до конца 89-го шел некоторый подъем в экономике. Как бы ни смеялись сегодня над ускорением, но тогда мы все же двигались вперед. С 89-го активизировались наши недруги на Западе, зашевелилась внутренняя оппозиция. СССР вдруг оказался унитарным, тоталитарным государством, которое необходимо разрушить. Вопрос только в том, кому от этого выгода? Для меня ответ ясен. Экс-президент недавно договорился до того, что родную страну обозвал полицейской державой. Это уже, видно, от маразма, по-другому не скажешь.
Позволю себе еще одно замечание: не родился тот человек, который сумел бы свернуть Русь на чужие рельсы. Шли мы своим путем и дальше им идти станем. Нет такого человека, кто сломает Русь. Нет и не будет!
– Олег Семенович, вы на эмоции налегаете, а мне бы факты. Факты же как бы не в вашу пользу. Вы говорите, что всеми фибрами души ратовали за сохранение СССР. Но ведь такие вопросы не решаются с кондачка, за один вечер, под коньячок на секретной кагэбистской явке?
– Вы говорите: под коньячок… Во-первых, собрались взрослые и ответственные люди. Во-вторых, насколько я понимаю, ни один нормальный человек от пары маленьких рюмок не опьянеет… Если уж на то пошло, в Форосе у Горбачева тоже было спиртное, и в самолете, на котором летели Руцкой и Силаев, имелось, что выпить. На Руси так заведено. Вопрос в том, напиваться ли до поросячьего визга или позволить себе чуть-чуть для настроения.
– Вы же понимаете, я говорю не о количестве выпитого, а о том, имел ли ГКЧП конкретный план действий?
– За основу мы предполагали взять антикризисную программу правительства, которая была утверждена Верховным Советом СССР, но, к великому сожалению, не выполнялась. В нашу задачу и входило добиться реализации программы. Поднимите протокол заседания Кабинета министров от 3 августа 91-го года под председательством этого деятеля Горбачева. Разговор шел об обеспечении страны продовольствием и о кредитно-финансовой системе. Горбачев прямо сказал, что необходимо принимать меры вплоть до чрезвычайных. Это мы и намеревались сделать.
– Но в обращении к советскому народу ГКЧП обещал накормить народ. Каким образом?
– В обращении сказано, как надо действовать, чтобы накормить людей. Мы манны небесной не обещали. Зачем? Мы же реалисты, понимали, что сначала необходимо навести порядок, а потом говорить о еде, питье и так далее.
– Я правильно понял: все шло к тому, что вы изолировали бы Ельцина? По крайней мере попытались бы это сделать?
– Мы – это кто? Если бы президент Союза вел себя так, как того требовала его должность, он давно должен был бы поставить вопрос о смещении очень многих руководителей. Вспомните, как выдрыгивалась и выламывалась Прибалтика, и все ей сходило с рук. А ведь существовал Закон о порядке выхода из СССР. Кто его выполнял?
– Но коль уж вы взялись за наведение порядка в стране, то почему действовали так бездарно, что через три дня пришлось капитулировать?
– Всему виной наш комплекс порядочности. Когда началась вся эта игра вокруг Белого дома, когда мы почувствовали, что может случиться непоправимое и прольется большая кровь, стало ясно: надо остановиться. Каких бы идиотов и монстров ни пытались сегодня из нас изобразить, но мы никогда не пошли бы на то, чтобы допустить кровопролитие.
– То есть вы хотите сказать, что как бы сознательно принесли себя в жертву?
– Поверьте, скажи кто-нибудь мне: тебя мы расстреляем, но завтра стране будет лучше, я сразу бы согласился.
– О роли КПСС пока не было сказано ни слова, а надо бы. Припоминаете нашу первую встречу и то, как вы легко “порешали вопрос” с Валей-премьером?
– Вы подводите под тот факт политическую базу, усматриваете вмешательство партии в государственные дела, на самом же деле все было намного проще. Все решилось на уровне человеческих отношений, моих личных контактов с Павловым. Я, например, знаю секретарей ЦК, которые с Валентином Сергеевичем никогда не контактировали.
– Олег Семенович, не о том ведь разговор. Вы тогда сделали хорошее дело, но вы же не частную просьбу выполняли, деньги-то были взяты из государственной казны, к которой партия, по идее, никаким боком…
– Не усложняйте. Просто Павлов прислушался к моим аргументам и внял им. Это еще не повод усматривать здесь партийный диктат.
– Продолжим политдиспут. Владимир Ивашко, замещавший Горбачева на посту генсека, рассказывал мне, что считает своей величайшей заслугой то, что не дал собрать 20 августа пленум ЦК и выразить поддержку ГКЧП. Этим, мол, партия в дальнейшем была спасена от запрещения. Вас же Владимир Антонович обвиняет в том, что вы настаивали на более решительных действиях и даже в знак протеста против мягкотелости Политбюро заявили 20 августа о выходе из его состава.
– Дело не только в поддержке ГКЧП. Я требовал, чтобы ЦК занял принципиальную позицию. Боитесь солидаризоваться с комитетом – просто дайте оценку положению в стране, помогите коммунистам определиться. Нет, мнутся! Что я сегодня могу сказать об Ивашко и всей остальной компании? Предатели и трусы. Других слов для них нет. Будь эти люди чуть решительнее, они давно должны были бы снять Горбачева с поста генсека, тогда, глядишь, и ситуация стала бы развиваться по-другому.
– Опять на заокеанские козни намекаете?
– Какие намеки? Я убежден, что это хорошо спланированная и проведенная операция. Уверен, у экс-президента давнишние контакты с тамошними структурами. Все эти встречи один на один, на кораблях и за кораблями – это не случайно. Горбачев продавал нас, страну оптом и в розницу. Такой факт. Владимир Крючков рассказывал мне о том, как докладывал Горбачеву о связях Александра Яколева с американцами. Информация осталась без внимания. Почему? Секретарем ЦК меня избрали только летом 90-го года, поэтому времени, чтобы хорошо разобраться в этом человеке, у меня по сути не было. И тем не менее уже в ноябре 90-го на Политбюро я говорил о том, что страна идет к катастрофе, что спасти ее могут только чрезвычайные меры, и предложил Горбачеву вести себя более решительно. На словах экс-президент со мной согласился, но действий не последовало. 2 марта 91-го в “Правде” я писал, что надо определяться с выбором. Конечно, я видел виляния Горбачева, но о том, что кто-то его ведет, старался не думать, очень уж страшной и абсурдной казалась эта мысль. Я представить себе не мог, что человек способен пасть до того, чтобы по чужой указке разваливать родную страну.
– Я всеми силами старался избежать вопросов о Форосе, но, видно, не получится. Все-таки та встреча многое предопределила, и истину знают пятеро – Горбачев и ваша четверка. Вы тогда предлагали Михаилу Сергеевичу лететь с вами в Москву?
– Нет. Мы рассказали ему о положении в стране, сказали, что с введением чрезвычайного положения нельзя дальше тянуть. Он согласился, но настаивал, чтобы решение о ЧП “благословил” Верховный Совет.
– Горбачев действительно поначалу крыл вас нехорошими словами?
– Когда он обнаружил, что связь отключена, занервничал, но потом шел нормальный разговор. Здоровались и прощались за руку…
– А зачем все-таки вы связь отключали?
– Нас из Москвы прилетело вместе с охраной в общей сложности десять человек, а у Горбачева на периметре четыре километра находилось семьсот человек. Надо же было нам о своей безопасности подумать. Но связь-то в кабинете отключили. Остались телефоны в машинах, рации у наружной охраны. У пирса стоял катер…
– И все же, судя по мерам предосторожности, вы допускали негативную реакцию Горбачева?
– Он же человек непредсказуемый.
– А решение о болезни Горбачева принималось уже здесь, в Москве?
– Спасали имидж президента! Мы полагали, что он поймет ситуацию и включится в процесс.
– Вариант с трагическим исходом болезни предусматривался?
– Нет, ни разу это даже не обсуждалось. Так же, как не думали мы физически устранять Ельцина. Поймите, будь у нас такая цель, мы бы ее выполнили. Какие проблемы? Армия, КГБ, все силовые структуры находились на нашей стороне. Мы к другому стремились и прокололись на том, что слишком доверялись словам различных деятелей о любви к Родине… Для них это – тьфу. А для нас…
Андрей ВАНДЕНКО.
