Гастроли балетной труппы Мариинского театра в Москве стали одним из главных культурных событий последнего времени. Очень давно москвичи не видели широкомасштабные выступления одного их ведущих музыкальных театров Европы, а довольствовались лишь отдельными приездами артистов из Петербурга да “патриотическими” заявлениями тамошних радетелей родного города: “Наш балет самый лучший”. В дни гастролей Большой театр, предоставивший свою сцену мариинцам (в то время как его собственные танцовщики выступали в Петербурге), напоминал растревоженный улей. Московские критики, которых часто обвиняют в чересчур строгом отношении к Большому театру и ставят в пример петербургских коллег (“там свой балет защищают, а вы здесь нападаете”), мечтали наконец расставить все точки над “i”, посмотрев и оценив пять “полнометражных” и четыре одноактных балетов плюс концертную программу.
С особым интересом все ждали выступлений балерин, которыми в последние годы особо прославился Мариинский театр. Ожидания не были обмануты: примадонны балета украсили гастроли каскадом темпераментов, феерической “техникой” танца и радостью художественных открытий. Каждая артистка явила собственное женское обаяние – непременное условие балеринского ранга. Танец-размышление Ульяны Лопаткиной; радостные эмоции, создаваемые Дианой Вишневой; тонкая актерская игра Алтынай Асылмуратовой; решительность и молодой задор Светланы Захаровой – придали спектаклям разнообразие “на все вкусы”. Старинные балеты – основа гастрольного репертуара – заиграли всеми цветами радуги.
Безукоризненное исполнение на всех уровнях – непременное условие для получения впечатлений от мариинских балетов. Петербургский театр ставит во главу угла не современные постановочные версии старинной хореографии, но специально сохраняет старые редакции в качестве особого предмета гордости, считая себя главным хранителем классического балетного наследия. “Лебединое озеро” поставлено в 1950 году, “Баядерка” – в 1941-м, редакции “Жизели” и “Дон Кихота” – тоже не “первой молодости”. Поэтому в спектаклях много архаизмов – то трогательных и уместных, “звучащих” современно, то забавно-нелепых. Много “речитативов” – пантомимных жестов, при помощи которых герои спектаклей объясняются в любви, грозят врагам и вообще всячески выясняют отношения. Важную роль играет атрибутика, сценические эффекты с предметами – от старинных арбалетов в “Лебедином озере” до убитого тигра и “живого” слона в “Баядерке”, от кастаньет в “Дон Кихоте” до “полетов” призраков-виллис в “Жизели”. Декорации знаменитых русских художников Головина и Коровина, украшающие сцены так же, как и грандиозные “перспективы” дворцовых интерьеров, – родом из давно минувших дней и сопоставимы по возрасту с хореографией.
Чтобы не заблудиться в этих сказочных хитросплетениях и не устать от обилия “ретро”, – нужно добиться идеального ансамбля как от тех, кто “парит” в классических арабесках на пуантах, так и от тех, кто “выделывает” коленца в характерных плясках на каблуках. Когда такой танец наличествовал – гастрольные спектакли или хотя бы отдельные роли в них полностью оправдывали высокую репутацию Мариинского балета. Сверкал и пенился “брызгами шаляпинского” “Дон Кихот”, когда Китри-Вишнева будоражила своими артистическими находками; блеском “классицистского”, выверенного великолепия поражала Лопаткина в “Пахите”, и она же трогала глубинной лиричностью в “Лебедином озере” и “Баядерке”. Две совсем разные Жизели – самостоятельная в своих действиях у Светланы Захаровой и жертвенная у Алтынай Асылмуратовой – показали, как разнообразны возможности старинного балета.
Гастроли Мариинской балетной труппы подарили много замечательных выступлений, затронувших сердце и воображение. Запомнился Фарух Рузиматов в роли раскаявшегося Альберта в той же “Жизели”. Красивое и (как и следует по “условиям игры” в классическом балете) связующее танцевальные “массы” и прима-балерину исполнение “маленьких партий”, вариаций, “двоек” и “четверок”. Слаженный и почти всегда тщательно работающий кордебалет. Заразительное виртуозное веселье Шута (Вячеслав Самодуров) в “Лебедином озере” и пылающий, “дикарский” танец факира (Николай Зубковский) в “Баядерке”. Бешеная воинственность татарского воина Нурали у Ислома Баймурадова. Удивительные, “зависающие” в воздухе прыжки Игоря Зеленского, главного героя трех показанных балетов.
Неровности и неудачи, которые тоже, увы, были, – естественная часть реальной, а не мифической жизни Мариинского театра. Тот же Зеленский иной раз казался московским зрителям слишком “зажатым” по линии “образного” решения роли. Известные балерины Юлия Михалина и Татьяна Амосова получили много положительных откликов, но и много нареканий – всем понравился их активно “наступательный”, слишком “напоказ” танец. Откровенно старомодным предстал “Бахчисарайский фонтан” – и его музыка, и хореография ныне годятся, может быть, лишь для детских утренних спектаклей (и то, если забыть о лозунге “все лучшее – детям”). Многие балетные аналитики отметили упадок в исполнении характерного танца: не так ярко, как в былые времена, выступили артисты в испанском и венгерском, мазурке и полонезе. Не все ладно в отношениях с музыкой, которую зачастую просто “используют” как аккомпанемент для исполнения движений. Подтвердились в целом слухи о том, что Мариинский театр имеет больше хороших балерин и танцовщиц, чем солистов балета – танцовщиков: мужчины в труппе, за несколькими исключениями, особо радужной картины не явили.
Гастроли такого масштаба очень полезны именно тем, что позволяют творческому коллективу взглянуть на себя как бы со стороны – глазами не только восторженных поклонников (каких немало – и вполне заслуженно – появилось у Мариинского балета и в Москве), но и оппонентов, и критиков. Никакому – даже самому прославленному, с самой великой историей – театру не стоит почивать на лаврах прошлого успеха и прислушиваться лишь к восторгам одобрения. Полезно вспомнить о резервах роста и искоренения недостатков, чтобы несомненные достоинства засверкали еще ярче.
Особенно показателен в этом отношении “Вечер американской хореографии”, ставший финальным аккордом гастролей. К чести Мариинского театра, он уже десять лет осваивает ранее отсутствовавшие на наших сценах постановки иностранных балетмейстеров XX века. Два балета Джорджа Баланчина (“Шотландская симфония” и “Симфония до мажор”), опус Джерала Роббинса (“В ночи”) – лучшие образцы мирового репертуара. Если в последнем спектакле три лирических танцевальных дуэта словно помогают услышать взволнованность и грусть ноктюрнов Шопена, то в сложных неоклассических построениях Баланчина слиты воедино восхищение наследием Петипа и его трансформация в динамичную и жесткую структуру отвечающую духу иных времен, – с отрешением от “повествовательных” привычных приемов старых балетов, от хореографической конструкции без “подпорок” сюжета. Только звуки Мендельсона и Бизе, только смена темпов аллегро и адажио – и взаимодействия всех звеньев балетной иерархии: массовый танец сменяется сольным, а тот, в свою очередь, уступает место танцу “премьерскому”. И если в “Шотландской симфонии” еще можно как-то “опереться” на “местный колорит” (юбки-кильты в костюмах мужчин, настроение романов Вальтера Скотта с их любованием мужеством горцев и т.д.), то в “Симфонии до мажор” нет ничего, кроме переплетений музыкальных и танцевальных форм. И здесь начинаются трудности для артистов Мариинского театра, не привыкших ни к особенностям техники и стиля Баланчина (у него по-другому “поставлены” руки, иначе должны координироваться движения танцовщика, необходима особая беглая “точность” пуантов и т.п.), ни к очень быстрым темпам музыки, ни к необходимости исполнять “балет без повествования”. Баланчин в Мариинском театре заслуживает много комплиментов, кроме одного – верности оригиналу. Оценка спектакля зависит от подхода: правомерен ли такой вольный перевод текста на родной язык, когда точность “подстрочника” уступает место собственной поэтической стихии? Или важнее передача особенностей авторского стиля? Вопросы очень сложные, однозначных ответов, видимо, не имеющие. Если судить по аналогии – то и “свободный” перевод “Фауста”, сделанный Борисом Пастернаком, и перевод Холодковского, “близкий к Гете“, имеют своих почитателей. Точно так же происходит и с “русским Баланчиным”: кто-то ждет от наших танцовщиков новых возможностей, раскрывающихся в работе с новой для них хореографией, а другие, наоборот, радуются привычным танцам, “перековывающим” американские балеты на наш лад.
Увиденные в процессе гастролей спектакли – демонстрация сознательно-консервативного, “охранительного” подхода Мариинского театра к балету, попытки “остановить мгновение” в осмыслении шедевров русской классики. Такой подход заслуживает внимательного отношения, как всякая ярко выраженная художественная декларация. Тем более что с каждым годом – в связи с изменениями “воздуха времени”, неуловимо воздействующими на искусство классического балета, делать “консервацию” становится все труднее и труднее. Если можно спорить о “внешнем виде” и подробностях редакций увиденных спектаклей, то исполнительские таланты в нашем балете не переводятся. И зритель ловит на спектаклях Мариинского балета мгновения своего, зрительского, счастья.
Майя КРЫЛОВА.
Фото Елены ФЕТИСОВОЙ и Александра КОСИНЦА (ИТАР-ТАСС).
На снимках: У.Лопаткина (Никия) и И.Зеленский (Солор) (“Баядерка”); Вишнева (Китри) и Ф.Рузиматов (Базиль) (“Дон Кихот”).
