Человек-кресло
Кристофер Рив, ставший легендой мирового кино после выхода на экраны “Супермена”, увы, не только не летает в жизни, но и не двигается вовсе… Его руки покоятся на черных кожаных подлокотниках подобно рыбам на блюде. Черные крепления фиксируют их на месте. Ремень, прикрепленный к креслу, перехватывает его тело, но он нужен лишь в том случае, когда судорога угрожает выбросить его из кресла. Он составляет с креслом единое целое – рамка человека размером 6 футов и 4 дюйма, которому соответствует хитроумное приспособление из черного металла, похожее, благодаря набору трубок, циферблатов, колес и проводов, то ли на машину времени из фантастического фильма, то ли на обыкновенный трактор.
Это кресло на колесах фирмы Порш, работающее по принципу вдоха – выдоха. Оно имеет шесть блоков команд. Если Рив хочет переместиться вперед или назад, вправо или влево, быстро или медленно, он втягивает или выдыхает воздух через пластиковую соломинку с различной силой. Когда он разговаривает, он должен пользоваться вентилятором выдоха, закончить фразу и успеть произнести хотя бы одно слово последующего предложения, чтобы дать понять слушателям, что он хочет еще что-то сказать.
“Ты сидишь и борешься с депрессией, – говорит он. – Ты находишься в состоянии шока. Ты смотришь в окно и не веришь, что все это правда. Одна и та же мысль сверлит твой мозг: это не может быть моей жизнью, это какая-то ошибка”.
Его травма называется “травмой повешенного”, потому что такой перелом случается тогда, когда под приговоренным через повешение открывается люк и веревка резко затягивается на его шее. Рив откровенно признается: “Такое ощущение, словно меня повесили, разрубили и отправили на восстановление”.
Рив часто говорит о несчастном случае как о “банкротстве”, моменте “унижения и замешательства”: “В первые дни я думал: я разрушил свою жизнь. Но у нас только одна жизнь. Вы не можете сказать: “Я испортил эту жизнь. Пожалуйста, у вас не найдется другой? Вы себя чувствуете существом с другой планеты. Потому что здесь, на Земле, люди ходят и умеют дышать. Но там, откуда я прибыл, люди снабжены трубкой, они сидят в кресле и не могут стоять”.
Прошлое и настоящее
После долгих месяцев, проведенных в больницах, Рив приспособился к своему новому состоянию. Он принял решение помочь как себе, так и 250.000 парализованных людей в США. И в одиночку развернул кампанию по работе с общественностью, успех которой все более очевиден. В январе 96-го Джоан Ирвин Смит, калифорнийская филантропка и коннозаводчица, на которую произвела большое впечатление энергия Рива и тот факт, что он никогда не обвинял свою лошадь в случившемся несчастье, внесла 1 млн. долларов на основание Центра Рив-Ирвин по спинномозговым исследованиям при Калифорнийском университете в Ирвине; государство затем внесет такую же сумму. Она также установила ежегодную премию в 50.000 долл. тому неврологу, который добьется наибольших успехов на данный год.
Все эти целеустремленные действия естественны для Рива, поскольку до несчастья его решимость и дисциплинированность были направлены на умение управлять самолетом, ходить под парусом, заниматься подводным плаванием и ездить верхом, а также на разрешение проблем окружающей среды, детства, прав человека. Кроме того, он принимал участие в работе Государственного Фонда в Поддержку Искусств. Своим успехом как актера он обязан как дисциплине и усердию, так и своим хорошим внешним данным.
“По природе своей я не актер. Я долго учился актерскому мастерству. Мне нужно было понять суть этой профессии”.
Он начал свою актерскую карьеру с 13 лет в Театре МакКартера в Принстоне, куда он ходил после школьных занятий исполнять любую роль, какую только могли дать подростку. МакКартер, по его словам, стал его семьей. Шли годы, и вот ему предложили роль в фильме “Супермен”. При первом знакомстве с ролью он счел ее настолько глупой, настолько ниже театральных ролей, что чуть было не отказался от пробы. На съемочной площадке он подошел к ветерану кино Джину Хэкману, игравшему комически-зловещего заклятого врага Супермена, и спросил его, не нужна ли тому репетиция.
“Да нет“, – ответил Хэкман.
Тогда Рив спросил: “Мистер Хэкман, что вас привлекает в роли Лекса Лютера?”
“Вы хотите сказать, помимо двух миллионов долларов?” – ответил Хэкман.
По ночам ему снится, что он опять здоров. Он плавает на яхте. Он играет со своими детьми. Он летает на аэроплане. Он работает актером. Он даже опять ездит верхом. По утрам он пытается ощутить свое тело, которое было живым во сне.
Он и не собирался участвовать в тех роковых скачках в Калпепере: он уже дал согласие на участие в скачках в Вермонте, но друзья убедили его изменить свои планы. После Вермонта он намеревался поехать в Ирландию для участия в съемках телевизионного мини-сериала “Kidnapped”, который ставил Фрэнсис Форд Коппола. Он подумал, что на этих дополнительных соревнованиях он сможет появиться на своем новом коне по кличке Бак, 12-летнем чистокровном мерине.
Он приехал после обеда в пятницу, накануне дня скачек, чтобы иметь возможность пройти весь скаковой круг пешком. Пройти скаковой путь означает, что наездник проходит на своих ногах весь путь лошади, от барьера к барьеру, чтобы выбрать варианты скаковой езды, приземления с лошадью после перепрыгивания через барьер, развороты и препятствия, отметить неровности земли и тени. Опытный наездник совершает такой обход дважды. Рив делал всегда это трижды или четырежды.
“Последнее, что я помню о событиях в субботу утром: я совершил обход еще раз, экипировался, вывел коня из стойла, проверил подпругу и пошел на площадку разогреть Бака. Следующее, что я помню, это что была уже среда, а я находился в больнице университета в Вирджинии“.
Перед третьим прыжком Бак просто остановился. До этого момента, по словам судей и наблюдателей, у Рива все шло хорошо. Это был легкий, достаточно низкий прыжок. Рив приближался к барьеру на всем скаку. Но затем Бак встал, как вкопанный. Позже судья по прыжкам сказал, что не заметил ничего, что бы указывало на то, что лошадь занервничала перед прыжком. Кто-то предположил, что мимо пробежал кролик и напугал Бака. Это было то, что жокеи называют “подлым стопом” (dirty stop), он случается без всякого предупреждения. Рив перелетел через голову Бака, сорвав с его морды уздечку.
“Я перелетел через его уши так же легко, как футбольный мяч влетает в ворота, и очутился по другую сторону барьера. Бак вернулся на конюшню без уздечки. А я приземлился прямо на голову, потому что мои руки запутались в удилах, и я не мог их высвободить и смягчить свое падение. Если бы я смог это сделать, я бы, самое большее, имел растяжение связок запястья. Люди слышали, как я сказал: “Я не могу дышать”. И оно так и было”.
Кто-то в тот момент сообразил сделать Риву искусственное дыхание, а примерно через минуту приехала “скорая”. Они вставили ему дыхательную трубку и долго и осторожно укладывали его на носилки, стараясь не допустить дополнительного повреждения позвоночника.
“Когда мне сказали о моем состоянии, я почувствовал, что я больше не человек. Потом в палату вошла моя жена Дана и стала на колени у моей кровати. Мы посмотрели друг другу в глаза. Я сказал: “Может, все это ни к чему? Может, мне следует просто умереть?” Она заплакала и сказала: “Но это все равно ты, и я люблю тебя”. И это спасло мою жизнь”.
Когда лошадь сбросила Рива, он мог двигать только головой. Доктор Джейн работал на 1/16 части дюйма стержня головного мозга. Он подвел проводок под обе ламины – костное покрытие спинного мозга. Он взял кусочек кости от бедра Рива и вставил его между первым и вторым позвонком, зафиксировав этот промежуток. Затем титановой булавкой он ввел крошечную скобу и соединил введенный под ламины проводок с первым и вторым позвонками. И наконец, он просверлил дырочки в черепе Рива и пропустил через них проводки, чтобы добиться прочного крепления. Через год Рив уже был способен двигать плечами и самостоятельно дышать в течение продолжительного времени, что означает, что его первый, второй, третий и четвертый шейные нервы начали вновь функционировать.
Но жизнь Рива периодически висит на волоске. Сбой происходит тогда, когда трахейная трубка непрочно зафиксирована. Если пациент не дышит через воздушный клапан, дыхание невозможно.
“Это случилось вечером. Сигнализация звенит в моей трубке, я делаю щелкающие звуки горлом “клик, клик, клик”, а охранник входит и спрашивает: “С вами все в порядке, мистер Рив?” Клапан пищит, а я щелкаю. Ему нужно было только поставить на место трубку, но, думаю, ему была дана инструкция заниматься только охраной, а потому он пошел звать медсестру. К тому времени я уже пропустил четыре, пять, шесть вздохов. Когда это происходит, вы не чувствуете боли, вы паникуете. Я чувствовал только покалывание в коленях. Я вертел головой. Мне не хватало воздуха. Я был, как рыба, брошенная на дно лодки, все еще с крючком в губах. Когда примчалась сестра и укрепила мне трубку, я пошутил, что с этого момента буду всегда следить за тем, во что обуты сестры, чтобы быть уверенным, что они носят обувь на резиновой подошве, так как мне не хотелось бы, чтобы они поскользнулись и упали, спеша мне на помощь. Но в первое мгновение… когда я пытался показать головой, где произошел сбой… ощущение беспомощности. До этого я никогда не был беспомощным“.
Все в его лечении сопровождается разнообразными фобиями. Например, мысль о том, что его поставят под душ, приводила его в ужас:
“Я думал: а что, если вода попадет в трахейную трубку? И так далее. Чтобы отвезти в душ, они перекладывают тебя в нечто вроде гамака, и ты там лежишь, как в сетях. Я боялся, что меня будут трясти при перевозке. Я боялся льющейся на меня воды. Я не знаю, что это был за страх, но я казался себе таким незащищенным, словно отправлялся в огромное, ужасное приключение”.
Даже само инвалидное кресло на колесах пугало его:
“Когда меня впервые поместили в него, я почему-то запаниковал. Я сидел в нем и переживал: “Я не могу в нем находиться. Я не могу этого делать. Уберите меня отсюда. Я не могу. Я не доверяю ему”. Мне закрепили руку так, как сейчас. Меня пристегнули ремнем. Ноги прикрепили ремнем к педалям. Словно меня посадили на электрический стул“.
У Рива были основания для паники. Однажды он чуть не умер от лекарственной аллергии. Ему ввели дозу сигена, и он немедленно начал задыхаться. В течение нескольких минут у него развилась острая аллергическая реакция, его легкие не принимали воздуха. Сердцебиение увеличивалось, тогда как давление падало: в какой-то момент оно было 40 на 20. Он судорожно хватал воздух, но тот не поступал. Было такое ощущение, словно он тонул:
“Моя комната превратилась в своего рода контролируемый ад. Это как если бы вы нырнули слишком глубоко и думаете, что не успеете выбраться на поверхность. Затем в моей голове сформировались какие-то слова. Возможно, я произнес их вслух. Я не знаю. Но я сказал: “Простите, но сейчас мне пора уходить”. Я все время чувствовал эту необходимость извиниться. Я стыдился того, что потерпел поражение, что не смог победить в борьбе. Но пришел мой доктор, мне вкололи большую дозу эпинефрина, и мое сердце снова заработало. Вдруг, резко, мое сердце стало биться, биться, биться. Мое лицо билось. Мой пульс был в моем лице. Я глотками хватал воздух. И за несколько минут меня вернули назад. Уже во второй раз я едва не умер, и этого уже было достаточно”.
Бывали дни без всякого прогресса или регресса. Худшими были дни, когда он учился обходиться без дыхательного аппарата. В Университете штата Вирджиния ему говорили, что он сможет дышать самостоятельно. С ним провели тест, измеряющий мускульное усилие при вдохе. Но ему не удавалось сдвинуть стрелку на приборе. После долгих попыток он бросил это дело, и врачи оставили его в покое. Затем он опять попробовал, сам сделал 10 вдохов и сдвинул стрелку. Каждый день он становился чуть-чуть сильнее: “Я всасывал в себя воздух, глаза мои вылезали из орбит, но в конечном счете я мог самостоятельно дышать в течение семи с половиной минут“.
Семь с половиной минут поднялись до 12, до 15, до 30. Теперь он может обходиться без прибора в течение нескольких часов.
Будни
Он полюбился широкой публике своим очаровательно-неуклюжим Суперменом, особенно в первых двух из четырех серий. Теперь же он стал самым популярным парализованным в инвалидном кресле – даже более популярным, чем Фрэнклин Рузвельт, который скрывал свое инвалидное кресло от взглядов публики. Но Рив не хотел превратиться в живой плакат американского паралитика. Он хотел стать символом потенциального выздоровления:
“Я думаю, что именно то, что вы делаете после катастрофы, придает ей смысл”.
Хотя ученые пока не могут ничего предложить таким пациентам, как Рив, они тем не менее убеждены, что в недалеком будущем парализованные пациенты, хоть и не будут бегать стометровку, но будут в состоянии есть без посторонней помощи, самостоятельно принимать ванну и вести довольно независимый образ жизни.
Но чем дольше продолжается паралич, тем хуже шансы на восстановление некоторых функций, поэтому очень важно, чтобы пациенты не позволяли своим мускулам атрофироваться, с тем, чтобы быть готовым к лечению, когда многочисленные методики лечения парализованных будут, наконец, отработаны. Это именно то, что делает Рив. Его обычная терапия заключается в комбинировании того, что было разработано для него, и того, что он может сделать сам для себя. Каждый день санитары растягивают его руки, ноги и пальцы, с тем чтобы сохранить их гибкость и эластичность. Часто его конечности борются против упражнений:
“Санитар отводит в сторону мою ногу, давит колено вниз, а ступню вверх. Затем он пытается подвести мое колено к груди. Вся моя нога сопротивляется, ступня болтается. Но он продолжает. Можно слышать, как хрустят связки. Это все равно, что смотришь на другое тело. Как будто оно не имеет ко мне никакого отношения. Но я вижу, как настраиваются мои мышцы, потому что мы упорно работаем. Мои ноги действительно становятся крепче, особенно бедра и икры. Санитар вытягивает мою ногу, придерживает колено одной рукой, а ступню другой и наваливается всем своим весом. Я совершенно не чувствую правую ногу, я просто смотрю на нее. Но я чувствую напряжение в левой”.
На ночь ему надевают на ноги шины вроде ботинок, а утром их снимают. Они сделаны из прочного пластика и обхватывают каждую ступню, с тем чтобы предотвратить так называемое foot drop. Без этой поддержки его ступни в конечном счете “упали” бы, а ботинки держат их в нормально положении. С этой же целью шины прикрепляют каждую ночь к его запястьям и пальцам.
На ночь ему надевают только футболку, чтобы санитары могли обрабатывать его раны на спине и осуществлять “желудочную программу”: “Одним из моих унижений стало то, что моя постель служит мне также и туалетом. Мне вводятся свечи, а потом применяется ручная стимуляция, что означает, что медсестра буквально вводит внутрь свои пальцы, чтобы стимулировать процесс опорожнения кишечника. Если это не действует, используют клизму. Я прохожу через это каждый вечер”.
После растяжки начинается физиотерапия. После чего Рив приступает к тренировке шеи: он качает головой вверх и вниз, а медсестра держит ее, чтобы создать сопротивление. Каждое упражнение проделывается 50 раз. Затем он вращает головой в стороны, и опять медсестра оказывает сопротивление. Он опускает подбородок и пожимает плечами, тренируя то малое движение, которое у него есть. Он поднимает плечи насколько можно высоко, а затем опускает их, тоже 50 раз. Он делает похожее упражнение с лопаточными мышцами под лопатками.
“Очень тяжело все время иметь при себе медсестру, – объясняет Рив. – У меня такое ощущение, что я все время навязываюсь. Я все время говорю “извините”. У меня сохнет кожа, и я часто говорю: вы не могли бы взять полотенце и как следует протереть мое лицо. Или: извините, но у меня течет из носа. Но все охотно помогают мне. В начале мне было очень тяжело все время просить. Теперь я чувствую себя свободнее. Но чем больше я могу делать сам, тем лучше я себя чувствую”.
К концу дня к нему приходит терапевт по дыханию. Терапевт проверяет емкость легких: “Когда я в декабре 94-го покинул клинику Кесслера, то моя емкость легких была около 75 кубических сантиметров воздуха, что примерно равняется тому, сколько вдыхает канарейка. Последнее измерение было 860. Это уже кондор. Животному моего размера требуется 1200 кубических сантиметров для независимого дыхания. Так что мне требуется еще какое-то время, чтобы дойти до этого. Я надеюсь дойти до этого числа. Например, вашей бабушке 750 кубических сантиметров вполне достаточно, она будет очень довольна этим. Но я очень большой, мне нужно много воздуха”.
В ежедневную терапевтическую рутину некоторое разнообразие вносят визиты специалистов. Каждые три недели приходит уролог сменить катетер. Другой доктор приходит сменить трубку. Каждые три недели приходит ортопед подрезать ногти на ногах. Это должен делать специалист, потому что вросший ноготь может вызвать инфекцию. Считается, что из-за неподвижности и нечувствительности парализованные больные находятся в постоянной опасности.
“Обычно я засыпаю не раньше полуночи, – рассказывает Кристофер. – Каждые три или четыре часа в течение ночи меня должны переворачивать, чтобы не допустить опрелости кожи. Если санитары хорошие, я даже не просыпаюсь. Я должен спать на боку под углом в 90 градусов. Если я буду лежать на спине, вес моего тела вызовет новые пролежни, а я не хочу опять проходить через это. Иногда у меня случаются судороги, когда они переворачивают меня. Вследствие этого напряжение идет прямо в мою шею. Она твердеет, как ствол дерева. Если я не сплю, я прошу сестер сделать мне массаж мягкой тканью, эффект которого проникает глубоко в мышцы. Мне приходится принимать примерно 12 видов таблеток плюс метамуцил. Таблетки для сдерживания судорог. Таблетки для предотвращения инфекции в стуле. И так далее”.
Судороги могут с ним случиться в любой момент. В ресторане, на публике, его тело может начать сильно трястись. Пока сигнал из головного мозга не пройдет через все тело, он бьется в судорогах, словно изнывая в ожидании приказов, которые не поступают. За три минуты до выхода в прямой эфир во время церемонии вручения Оскаров в марте 96-го, в тот момент, когда его вывозили из гримуборной, сильнейшая судорога навалилась на него и продолжалась три минуты. А когда он поехал в Вашингтон выбивать деньги на научные исследования, он внезапно потерял голос из-за смены трубки, которая была произведена за несколько дней до того. Трубку необходимо менять каждые три недели, с тем чтобы она не обросла тканью. Когда ткань разрастается, она может перекрыть доступ воздуха, закрыв собой отверстие, в которое входит трубка. Каждые три недели все приспособление необходимо выдергивать: “Это один из самых неприятных моментов. Очень болезненно, когда весь прибор выдергивается. К тому же в этот момент я должен дышать сам. Доктора буквально отрезают в моем горле образовавшуюся там гранулированную ткань. Так что это немного жутковато. И самое неприятное, что уходит несколько дней на то, чтобы новая трубка встала в нужное положение и можно было бы нормально говорить. Так что в первую пару дней малейшее движение трубки может вызвать изменение ее положения в горле, и тогда голос исчезает”.
Итог
“Одной из самых больших потерь при параличе является отсутствие спонтанности. Вы не можете делать таких вещей, как пойти и выпить чашку кофе. Когда бы я ни покидал дом, это всегда огромное предприятие. При мне находятся медсестры. Машина должна быть снабжена резервуаром с кислородом, лекарствами в случае срочной необходимости и амбулаторным пакетом, похожим на шар, используемым для ручного накачивания воздухом. У меня был однажды случай, когда я как-то прошлой зимой возвращался из Нью-Йорка, и клапан отказал именно в тот момент, когда мы уже подъезжали по дорожке к дому. Нам пришлось воспользоваться этим пакетом, пока меня не внесли в дом. И мы застряли в снегу на дорожке. Медсестра подкачивала мне воздух, а Дана старалась провести машину по дорожке. Без этого пакета в тот момент у меня были бы большие неприятности,” – спокойно и отстраненно рассказывает Рив о своих буднях. Он теперь больше сосредоточен на семье, чем когда-либо. Он считает, что хороший брак крепнет в беде, тогда как в плохом все пойдет еще хуже. Его же брак был хорошим. Он стал проводить много времени с детьми: “Обычно по утрам я ускользал из дома тренировать своего коня. Я не давал своим детям того внимания, которого они заслуживали”.
Не только свои отношения с собственными детьми пришлось пересмотреть Кристоферу Риву сквозь призму изменившихся обстоятельств. Часто всплывают в воспоминаниях другие дети, обреченные: “Знаете, какое чувство я испытывал, когда навещал больных или инвалидов во времена Супермена. Меня приглашали повсюду в качестве символа навестить смертельно больных детей. Они часто мечтают встретить человека, который играл Супермена. Иногда они даже не делают различия между актером и героем. Я мог появиться в джинсах и все равно оставаться Суперменом для них. И это разрывало сердце. Но я всегда признавался себе, что в глубине душе испытывал облегчение, когда закрывал за собой дверь и возвращался к своей прежней жизни. Уезжая, я думал: “О, слава Богу”. А теперь я сам по ту сторону. И должен оставаться со своей проблемой. И я должен признаться в своей огромной зависти к людям, которые ведут нормальную, обычную жизнь. Знаете, вроде того, как надеть пальто, пройти через холл, открыть дверь и выйти на улицу. Или рыться на кухне в поисках вилок и ножей. Пользоваться телевизионным пультом. Перескакивать через ступеньку. Все эти вещи, которые никогда не замечаешь”.
Рив был необходим для дела спинномозговых травм. Без него на эту проблему не было бы обращено столько внимания. К сожалению, болезни нуждаются в иконах. Рив стал такой иконой: “Кто-то из великих сказал: “Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир”. Я не сравниваю себя с политическими лидерами. И я еще не могу стоять. Но дайте мне место, где я могу сидеть”.
М.ЛЕСКО, “Новый Взгляд”.
