В этом месяце Марк Григорьевич Рудинштейн отметил свое 70-летие. Журналисты Евгений Додолев и Олег Дружбинский расспросили знаменитого продюсера о легендарном фестивале. Нет, речь не о «Кинотавре».
«И тогда им ничего не осталось, как вызвать Дзержинскую дивизию»
Евгений Додолев: Подольский рок-фестиваль, самый первый, это бандитские деньги? Или это комсомольские деньги были?
Марк Рудинштейн: Это вообще не комсомольские деньги и не бандитские деньги. Мы это сделали на чистые деньги.
Е.Д.: «Мы». Когда вы говорите «мы»…
М.Р.: Мы – это я и еще один парень, который знал всё, что связано с рок-группами. Петя его звали. А я организовывал профессиональную часть – билеты, продажа. И здесь ни копейки от государства не было. Мы продали четыре, можно сказать, стадиона, шесть-восемь концертов – зал на четыре с половиной тысячи мест. И когда мы всё это объявили, и приехали в Царицыно продавать билеты в первый день, мы не смогли продать билеты, потому что наш автобус сдавили так, что я вынужден был отдать паспорт, часы и обещать им: «Я приеду завтра на это же место. Только умоляю вас, организуйте продажу билетов». В смысле, чтобы можно было продать билеты. И мы приехали на следующий день, и они организовали очередь. И мы продали все шесть концертов, в то время за немалые деньги – за три рубля.
Е.Д.: Я правильно понимаю, это 1987 год был? Три рубля. Тогда стипендия была сорок рублей.
М.Р.: Это был 1986 год.
Е.Д.: В «Московском комсомольце» у меня тогда 65 рублей зарплата была.
М.Р.: Кстати, «Московский комсомолец» в лице Паши Гусева вначале поддержал наше мероприятие, но за три дня вдруг до них дошло (до горкомов комсомола, обкомов): «Как это можно, кто это организовался?». А «Комсомолец» уже напечатал заметку, что будет такой фестиваль. Это ж начало свободы было. Но не совсем. И, конечно, Паша струсил – быстро тиснул сообщение в «МК», что никакого фестиваля не будет. Но билеты были проданы полностью. И я им объяснял, что вы не сможете справиться с этой толпой, что легче провести фестиваль, чем его отменить. И тогда им ничего не осталось, как вызвать Дзержинскую дивизию. Но всё равно, фанаты все разнесли. Зал. И электрички. Но нам удалось сдержать их самим. Дзержинская дивизия стояла только вокруг.
Е.Д.: Хорошо, опять же, когда вы говорите «нам самим», это вам и мальчику Пете?
М.Р.: Да, нам и мальчику Пете. Помощники мои по «Зеленому театру». В Подольске «Зеленый театр»…
Олег Дружбинский: «Зеленая эстрада», по-моему.
М.Р.: Да, «Зеленая эстрада». Она по сей день стоит. И своими силами нам пришлось отбиваться от этих идиотов-журналистов, извините.
Е.Д.: Вот за это спасибо.
М.Р.: Дело в том, что я им объяснял: «Мы же для вас это сделали. Дайте провести, не обостряйте обстановку». Это же начало всех криков. Выкрикивали, выскакивали на сцену, провокационные крики. Короче, они нам доставили столько хлопот.
Е.Д.: Я вставлю свои пять копеек. Андрей Васильев, культовый журналист, позднее главный редактор «Коммерсанта» и прочее… Помню, что за кулисами он мне сказал: «Нет, так не годится. Второй день нет никакого скандала. Надо что-то делать».
М.Р.: И делали! И с этими рокерами тоже была головная боль. Тот интерес, который у меня был, это было знакомство с роком. Причем оно было очень сильным, я хотел познакомиться.
О.Д.: Марк Григорьевич, вы ведь и до 1987 года занимались продюсерством. Была группа «Здравствуй, песня».
М.Р.: Нет. Всё началось не так. В 1979 году я пришел в «Росконцерт» и взял группу болгарской певицы Стоянки Николовой. Она была из болгарской армии. Где-то в армейской самодеятельности она спела «Белеет ли в поле пороша», и очень понравилась Фурцевой. А так, самодеятельность самая настоящая и была. Сорок два года. Она косила под Лайзу Миннелли или под Лили Иванову. Да, она хотела петь. И я взял эту группу. Я ее умолял все время не танцевать во время своих песен, потому что было смешно. Она же толстушка. А она всё равно танцевала. В результате кончилось тем, что ее уронил танцор, и она на сцене Запорожской филармонии на всю сцену сказала: «Б$@*ь, ты что, не можешь удержать меня?». Это услышали все сотрудники филармонии. Нас сняли. И ее сняли навсегда с концертной деятельности.
И тогда я перешел директором эстрадных программ. Это было даже не продюсерство, потому что мне давали готовые программы – «Машина времени», допустим. Но это не значит, что в чистом виде. «Машина времени» имела право только на одно отделение. Надо было собирать программу. Надо было к Винокуру, к Лещенко, к Лайме Вайкуле – я занимался этим.
А «Здравствуй, песня» была как раз в тот период, когда началось уголовное дело. И, кстати, руководитель «Здравствуй, песни» Хаславский Аркаша уже сидел в тюрьме. Его посадили в тюрьму за дипломы, которые он купил своим оркестрантам, и его увезли на этап.
И в это время я был недолго. Но это не продюсерство, это администраторство. Потому что продюсерства не было как такового. Продюсерством можно назвать организацию рок-фестиваля, потому что все деньги, которые мы заработали, ушли на зарплаты артистам, на организацию концертов, покупку аппаратуры и на зарплату тем, кто всё это организовывал. Кстати, это были немаленькие деньги.
«Зарубежная пресса так его и назвала: Советский Вудсток»
Е.Д.: Мне всегда было интересно следующее. Мы с Олегом беседовали с Гройсманом Дмитрием, продюсером Гарика Сукачева и «Чайфа». Он был таким продюсером, который проникался музыкой коллектива. А вы занимались музыкантами, исходя только из цифр? Вам не интересно было, как Розенбаум поет или «Машина времени»? Вы же роком не интересовались до проведения рок-фестиваля, я правильно понимаю?
М.Р.: Я не интересовался роком, потому что в детстве у меня не было магнитофона, и я не слушал «Битлз».
Е.Д.: Хорошо, а что вы слушали?
М.Р.: Когда я начал слушать, то это, конечно, только советский рок, поэтому я очень проникался «Машиной времени».
Е.Д.: То есть нравилось?
М.Р.: Да, мне очень нравилось – и Бутусов, и «Чайф». Короче говоря, мне очень это нравилось. Но, опять же, у меня не было магнитофона. Поэтому тот интерес, который у меня был, я решил удовлетворить созданием этого рок-фестиваля. Кстати, я рассчитывал, что это будет ежегодный фестиваль. Но когда мы провели этот фестиваль и в следующем году провели второй, то интерес очень спал, хотя и Шевчук был и все остальные.
О.Д.: А на первом фестивале, насколько я помню, Шевчук тоже был.
М.Р.: Да, тот же Шевчук. Нет, все были. Эстонские группы. И, вообще, самое серьезное жюри было, высшего класса, которое решало. Мне больше нравится этот фестиваль, чем «Кинотавр».
Е.Д.: Это такой «Вудсток» наш.
М.Р.: Да, кстати, зарубежная пресса так его и назвала: «Советский Вудсток». Поэтому мне уже нравилось, но после того, что я пережил, организовывая этот концерт, то, конечно, мой интерес превысил то содержание, которое было вне музыки.
Е.Д.: Хорошо, а как к вашей инициативе относились заслуженные деятели шоу-бизнеса и рок-движения, которые специализировались на проведении таких мероприятий, допустим, Стас Намин. Намин, он же был позиционирован, как главный организатор такого рода мероприятий. Вы знакомы?
М.Р.: Да, мы очень хорошо были знакомы со Стасом, хотя в последнее время мы уже поругались, но это из-за киношных дел. Но недавно помирились и улыбнулись, и больше друг на друга не держим зла. Но у Стаса не пошел фестиваль. Ему запретили.
Да, ему запретили, и он не состоялся. А у меня проскочил. Ведь то же самое могло случиться со мной. Направь танки в Подольск – не пускать всех. Как я проскочил, я по сей день не знаю, для меня это загадка, потому что ни у кого не получилось. А на следующий год уже никого это не интересовало.
О.Д.: Удивительно. Надо попасть в точку времени и места.
М.Р.: 1987 год был последним, когда это все проскочило и вызвало не просто ажиотаж, а просто сумасшествие было. Поэтому я считаю, что я это делал из любви к року, но после этого любовь прошла.
О.Д.: И деньги заодно вместе с ней.
М.Р.: Дело было не в деньгах, но любовь просто прошла, и то, что они вытворяли – они разгромили санаторий, где я их поселил.
Е.Д.: Музыканты? Правильно, это же рокеры. Это же закон жанра.
М.Р.: Лучший санаторий. Я попросил чуть ли не мэра, тогда мэров не было, а первые секретари горкома партии, потому что меня вызвали снимать с работы в очередной раз. Но это умора, когда 200 человек горкома партии сидело, один читал тексты этих ребят.
О.Д.: Тексты песен, что ли?
М.Р.: Да, песен. И когда в «Калиновом мосте» он доходил до слова «бля», все поворачивались в мою сторону. И я тогда не выдержал, встал и говорю: «У вас уже всё в порядке? У вас больницы, библиотеки, дороги, питание – вы уже всё решили? Вам только надо сидеть, двести человек мужиков, и этих ребят разбирать».
Дело в том, что, когда вызвали Дзержинскую дивизию, то от первого обкома комсомола, всех секретарей партийных московских, они всех заставили стоять там, потому что остановить фанатов было нельзя. И когда они слышали текст «Мой папа фашист» группы «Телевизоры», они вынуждены были это всё «жрать». А плюс журналюги, которые всё это заводили. Конечно, они мне потом дико отомстили. Они меня в Югославию не выпустили. Дико отомстили.
У нас привыкли (еще в 1987 году), что если пресса пишет, то значит можно. И когда пресса написала, что такого-то числа в Подольске в течение трех дней будет проходить, то все официально поняли, что что-то будет. Но потом до кого-то дошло – до Шапиро, я не знаю, до кого дошло.
Е.Д.: А кем он был?
М.Р.: По культуре в ЦК КПСС. Я помню, с «Машиной времени» эпизод, я один раз организовал сольный концерт, «Макар» должен был выехать на фестиваль чуть ли не в Монголию куда-то (его еще никуда не выпускали), но концерт «Машины времени» запретили. Шесть концертов «Машины времени» запретили. И та же самая ситуация: битком, все продано. И мне говорят, что надо идти к Шапиро – это последний выход, потому что всё, запретили и конец. И директор Московской филармонии говорит: «Надо идти к Шапиро». И я пробился к Шапиро. Я зашел к нему. У него такой длинный кабинет, знаете, в кино иногда сейчас показывают. Такой длинный кабинет, он где-то там сидит. Я зашел к нему в кабинет и говорю: «Вы поймите, что сейчас лучше провести, чем отменить». Он говорит: «Ну и проводите». Я, радостный, уточняю: «Но вы же запрещаете». А он говорит: «Партия не запрещает. Партия советует».
О.Д.: Прекрасно как.
М.Р.: И всё. И партия посоветовала. И Макаревич, который должен был взять на себя решение, потому что они мне сказали просто: «Выступайте», испугался, что его не выпустят в Монголию, и снял концерт.
О.Д.: Но поехал он в Монголию?
М.Р.: Поехал, конечно. Но снял концерт. Вот так было.
«Диктаторство было мне присуще, и, конечно, через меня всё решалось»
Е.Д.: А вы общаетесь с музыкантами с той поры?
М.Р.: «Макар», Розенбаум – все на «Кинотавре» перебывали. У нас была такая культурная программа фестиваля.
Е.Д.: Да, но не вы этим занимались персонально, мне кажется?
М.Р.: Как объяснить? Диктаторство было мне присуще, и, конечно, через меня всё решалось. Одного я любил. Одного я мог не любить.
Е.Д.: А музыканты приезжали на «Кинотавр» отдыхать или все-таки работать?
М.Р.: Они работали. Они давали один концерт.
И Алла Борисовна, и Филипп Киркоров – все были. Но я больше любил такие вечеринки, где Долина. Я имею в виду, что не Лариса Долина, а Вероника. Она, кстати, и забеременела у нас на фестивале.
О.Д.: Деликатная подробность.
М.Р.: У нас очень много детей фестивальных. Нет, но это дети от мужей.
О.Д.: Не зря же Марку Рудинштейну ЮНЕСКО выдало золотую медаль имени Федерико Феллини за вклад в развитие национального кино.
М.Р.: Кстати, я был вторым обладателем в мире этой медали. Первым эту медаль получил директор Каннского фестиваля. Я был второй, кто получил эту медаль. И больше пока ее никто не получал у нас в стране. Даже Никита Михалков за поддержку национального кинематографа не получал эту медаль.
О.Д.: Действительно это круто. Вы же уже заслуженный работник культуры. Сейчас у вас уже есть это звание, правильно?
М.Р.: Это ЗасРаК.
