Что нынче чаще всего встречается на театре: нормальная интерпретация драматургического произведения, согласно замыслу и художественному стилю автора, или режиссерское самовыражение по пьесе с точностью до наоборот? Конечно же, последнее! А иначе чем выделится постановщик из общей массы своих коллег, которых развелось видимо-невидимо, хотя на страницах печати то и дело раздаются стоны по поводу якобы полного отсутствия оных. Сами же режиссеры чаще всего мотивируют свои буйные экзерсисы на классике тем, что молодому поколению хочется видеть собственное отражение в зеркале сцены. А классика в чистом виде – скучная хрестоматия, осточертевшая им, молодым, еще в школе.
“Отелло, мавр венецианский, он Дездемону полюбил,/ Шекспир прознал про это дело и водевильчик сочинил”, – пели в дни моей молодости нищие, собирая дань с пассажиров пригородных электричек. Эта фольклорная интерпретация трагедии великого англичанина мгновенно всплыла в памяти, когда на сцене Театра им. Вахтангова начало разворачиваться действие “Отелло” в постановке Евгения Марчелли.
Мощная звуковая волна “вдарила” по барабанным перепонкам (партитура для ударных инструментов Евгения Полторакова, он же исполнитель вместе с Кириллом Черепковым), как на хорошей молодежной дискотеке, после чего в сумеречном свете на авансцене возникли две фигуры: одна голубая, голубая, вплоть до грима, в короткой юбочке и с веером в руке, оказавшаяся, при ближайшем рассмотрении, венецианским дворянином Родриго, соискателем руки Дездемоны (Филипп Григорьян), а вторая, облаченная в черное подобие американской военной формы, – поручиком Яго (Сергей Маковецкий). Далее, судя по тексту, начало разворачиваться вроде бы шекспировское творение, однако же с явным водевильным уклоном. На разбирательство у Дожа (Евгений Карельских) конфликта в семействе Брабанцио (Олег Форостенко) Дездемона (Анна Дубровская) явилась босая, в мужнином кителе поверх ночной сорочки, откровенно демонстрируя всем свои видом нетерпеливое желание поскорей вернуться в постель с Отелло (Владимир Симонов). Желание понятное при одном взгляде на красавца генерала. Было только совершенно необъяснимо, почему этого высокого, могучего блондина с чистой белой кожей, спокойного, уравновешенного – ну, просто викинга с “нордическим характером” – обзывали страшилищем, уродом, подчеркивая его африканское происхождение.
Говорят, что режиссер этим внешним обликом Отелло стремился на контрасте подчеркнуть черноту его души, на которую медленно, но верно воздействовала клевета Яго. Однако же, на мой взгляд, Отелло следовало “взорваться” гораздо раньше положенного ему Шекспиром срока не от науськивания Яго, а от малопристойного поведения самой Дездемоны. Эта маленькая весьма сексуально озабоченная шлюшка была готова, кажется, повиснуть на любой крепкой мужской шее, без различия табели о рангах. В театре мне опять же объяснили, что Дездемона “уличная девчонка” (??!!), а потому и ведет себя соответственно. Для нее главное – личная свобода, которой она не поступится даже во имя любви. Но, позвольте, а как же “белая овечка”, “само смирение” и прочие возвышенные эпитеты, которыми награждают ее окружающие? Да и вообще, как могла оказаться “уличной” девица, принадлежащая к высшей венецианской знати, воспитанная в строгих правилах своего времени?
Правда, вся эта “знать” во главе с самим Дожем выглядит в спектакле более чем странно: яркие, пестрые карнавальные фигуры, абсолютно безликие, то высовывающие лишь головы из-за сверкающего занавеса, то вышагивающие “гусиным шагом” в одинаковых хламидах и говорящие хором. Все они – лишь фон, антураж, режиссеру абсолютно ненужный, но неизбежный, от которого он стремится поскорее избавиться. Ему, похоже, не нужен даже Кассио (Олег Макаров), запоминающийся только тем, что его долго, взасос целует при встрече жена Яго Эмилия (Лидия Вележева), тоже шлюшка порядочная, вполне подстать Дездемоне. На месте Яго я бы эту Эмилию давно спровадила на тот свет, не дожидаясь финала спектакля. Соответствует двум первым дамочкам и Бьянка (Нонна Гришаева), вертлявая, настырная. Ну, да эта и впрямь “уличная”, с нее и спроса никакого.
Если Евгений Марчелли ставил перед собой задачу свести трагедию Шекспира до банальной семейной склоки с применением кухонного ножа, то он блестяще достиг своей цели. И поколение, выбирающее “пепси”, воспримет его спектакль “на ура”. Только для этого существует драматургия Коляды и можно было бы не тревожить тень великого англичанина.
На сцене Центрального театра Российской армии “Отелло” в постановке главного режиссера Бориса Морозова появился несколько ранее Вахтанговского. Но то, что два крупнейших столичных театра одновременно обратились именно к этой трагедии Шекспира, долгие годы отсутствовавшей на московской драматической сцене (опера не в счет), имеет, надо полагать, свои причины.
На экранах телевизоров – этом окошке в мир, ставшем неотъемлемой принадлежностью нашей повседневности, на сегодняшний день без конца маячат люди в военной форме, первыми в информационных блоках идут сводки с поля боя и мужчины в камуфляже посылают привет своим семьям, мечтая поскорее вернуться к мирной жизни. В спектакле ЦАТРА, при всем соблюдении в нем колорита давно ушедших времен, явственно ощущается сходная с нашей атмосфера близких военных действий. Она в характере Отелло (Дмитрий Назаров), выросшего на войне, воспитанного войной и потому особо дорожащего нежностью и любовью жены; она в твердом решении Дездемоны (Е.Климова) не расставаться с мужем в минуты опасности; она и в строгости тона, с которым ведет ночной совет Дож (В.Стремовский): главное – отпор турецкому флоту, а семейные дела – второстепенное. Привычный к дисциплине Отелло предельно кратко и четко излагает суть своего конфликта с Брабанцио (Г.Крынкин), чтобы скорее приступить к исполнению прямых военных обязанностей.
Солдат, но отнюдь не солдафон, герой Назарова честен и прям. Он привык сражаться с врагом лицом к лицу, хитрости, уловки чужды его открытой натуре. Он статен и красив, его смуглую кожу мавра можно принять за обычный загар сурового “морского волка”, и только взрывной, вулканический темперамент выдает в нем африканскую кровь. Большой, могучий, он как пушинку подхватывает Дездемону, и она белым облачком замирает в его сильных и добрых руках. Тем страшнее, тем разрушительнее действует на эту бесхитростную душу яд подлых намеков, предостережений, подложных доказательств, которыми час за часом отравляет и мутит разум Отелло Яго (А.Михайлушкин). Этот ничтожнейший во всех отношениях человечишко лишен величия зла, он и внешне смахивает скорее на мелкого чинушу, нежели на военного, мечтающего о карьере при генерале. Ни манер, ни выправки, даже бегает этот Яго “трусцой”, словно пенсионер от инфаркта. Кажется, что, творя свое зло, он сам боится его последствий, уже не будучи в силах остановиться. Может быть, когда-то он был иным, и Эмилия (Е.Глушенко) по любви, и не по принуждению стала его женой. Зато теперь она знает ему цену, и нет людей более несхожих, чем живая, обаятельная, полная силы женщина, искренне преданная Дездемоне, с гордым, независимым характером, и мелкий, подлый завистник с черной дьявольской душонкой. Подчиняясь приказу Яго, Эмилия передает ему платок Дездемоны, зато с каким пренебрежением, даже брезгливостью произносит каждый раз имя мужа.
Поразительно несхожие во всем остальном, два спектакля “Отелло” странно сблизились в своем сценографическом решении. В обоих случаях (Владимир Боер – Вахтанговский театр, Иосиф Сумбаташвили – ЦАТРА) местом действия служит палуба корабля, олицетворяющая, надо полагать, зыбкость бытия героев и бездонность пучины зла под их ногами. А в Театре армии палубе-помосту приданы корабельная оснастка, за которую ухватится, на которой повиснет Отелло, наблюдая за диалогом Яго с Кассио (В.Разбегов), и огромная распростертая поверху сеть. По мере приближения к трагической развязке сеть будет постепенно опускаться, а в финале все выходящие на сцену станут словно бы выпутываться из нее. Выпутается и Яго, даже не раненный Отелло и не переданный в руки Кассио для свершения суда над злодеем, как это предусмотрено Шекспиром. В обоих спектаклях о нем попросту забывают. Зло остается безнаказанным, его жертвы неотмщенными. Намек на наши сегодняшние реалии или случайное совпадение?
“Отелло” как типичный, но заурядный факт нашей современности, и “Отелло”, как “трагедия всемирного размаха” (определение Алексея Бартошевича, нашего известного шекспироведа) – два, казалось бы, взаимоисключающих режиссерских взгляда на хрестоматийно известное произведение. К счастью, канули в Лету времена, когда плюрализм мнений, взглядов, трактовок выжигался каленым железом. Сегодня критерий в искусстве – талант художника, зритель сам выбирает, что ему ближе.
Наталия БАЛАШОВА.
Фото Михаила ГУТЕРМАНА.
На снимках: два Отелло, две Дездемоны – В.Симонов и А.Дубровская, Д.Назаров и Е.Климова.
