На подмосковной станции Башкино нас уже ждал дядя Миша, мужик лет пятидесяти, в старой телогрейке и облезлой солдатской ушанке. С застенчивыми и добрыми глазами.
- А я уж думал – не приедете…
Узкая тропинка уводила нас все глубже и глубже в лес. Даже сейчас мы не могли поверить словам дяди Миши, пригласившего нас на необычную встречу. Со старушкой-отшельницей, вот уже больше сорока лет живущей в лесу в послевоенной землянке. Не в сибирской тайге, а всего в восьмидесяти километрах от Москвы и двух – от железной дороги.
Бодро прошагав метров триста, дядя Миша обернулся.
- Ребята, закурить не будет? Махорка-то моя три дня как кончилась…
Взяв сигарету, наш проводник довольно крякнул, чиркнул спичкой и жадно затянулся.
- Да я б вам сто лет не звонил, и никогда не узнали б вы о ней. Да вот беда – ноги отнялись у старухи… Совсем ходить не может. Ей нынче помощь нужна – иначе погибнет. Раньше она грибы-ягоды в лесу собирала, а теперь бедолаге есть нечего. Вот и подкармливаем ее с тетей Таней, соседкой моей. Ну да ладно, отшельница наша сама вам все расскажет…
Затушив бычок, Михаил незаметно сунул его в карман телогрейки, и мы двинулись дальше. Прибавили шагу, и вот за деревьями показалось нечто, напоминающее землянку.
Через заросшее грязью и плесенью окошко свет почти не проникал. Постепенно глаза привыкли к полумраку и смогли разглядеть в углу на лежанке очертания человеческого тела. Впечатление было такое, будто попали в старинный, всеми забытый склеп с покойником.
Старушка недовольно заворчала:
- Да что я, зверь какой, зачем меня людям показывать? Живу себе тихо и спокойно, и ни к чему этот цирк…
- Как звать вас, бабушка?
- Екатериной кличут, можно просто – бабой Катей.
Отшельница зажгла керосиновую лампу, и ее жалкое жилище озарилось бледным мерцающим светом. Напротив лежанки мы увидели небольшую кирпичную печку, рядом – деревянный чурбан, на котором стояли кружка и банка с мутной жидкостью. Тут же лежали засаленные нож и ложка.
Через несколько месяцев бабе Кате исполнится восемьдесят два года. Родившись в крестьянской семье, Катя росла обычной девочкой. А двадцати лет отправилась в город – учиться. Потом работала на заводе. Затем – война, эвакуация в Казань, голод и лишения. Возвратившись в Москву, Катерина вдруг поняла, что осталась без жилья. И вот однажды, бродя по лесу, решила в нем и остаться. Первую ночь провела на дереве (тогда еще под Москвой кабаны да волки водились), потом соорудила землянку. Время было голодное, и лесная пища – ягоды и грибы – показалась Катерине неземной благодатью. Потом привыкла, о масле и мясе совсем забыла. Минуло с тех пор сорок лет, рядом с лесом появился железнодорожный поселок. Жители его узнали о необычной лесной соседке, стали навещать ее и помогать.
Дядя Миша рассказал нам потом по секрету, как попросил поселкового депутата помочь старушке. В существование отшельницы тот никак не хотел верить, а идти в лес побоялся. В конце концов снизошел – дал талон на полкило гречки да килограмм гороха в ближайший в округе магазин. А до него от поселка – аж двадцать километров. Вот и вся депутатская помощь.
- Да что с него, падлы, взять, – сплюнул Михаил.
Формально бабы Кати нет на свете уже лет тридцать. Тогда, в далеких пятидесятых, во время пожара в землянке сгорели паспорт и все остальные катины документы. Впрочем, и до пожара она ни разу не получила положенной по закону пенсии. Да и какая там пенсия, если лес стал родным домом.
Дмитрий БАРИНОВ,
фото Константина ПОЗ(Г/Н)ЯКОВА.
