В наше трудное время на сцене особенно необходим актер радостного, жизнеутверждающего дарования, оптимист по натуре. Именно это свойственно творческой индивидуальности солиста Музыкального театра имени К.С.Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко заслуженного артиста России Евгения Поликанина.
Прекрасный голос – лирико-драматический баритон, несомненные актерские способности, отличные внешние данные, редкое обаяние – вот за что любят зрители этого актера.
…Когда в театр приходит молодой артист, то, как правило, начинается долгий период адаптации. К новичку присматриваются, он присматривается. Готовится первая роль. Чаще небольшая. Если бас, то обычно Зарецкий в “Евгении Онегине”. Первая роль не получилась – не беда. Уже репетируется вторая.
Гораздо сложнее, когда в труппу приглашается опытный артист. Здесь часто возникают конфликты, а прежний успех кажется не помогает, а, наоборот, мешает. Если же в оперный театр приглашен артист, много лет выступавший на эстраде – эстрадник, – быть беде.
Однако ничего подобного не произошло, когда шесть лет назад в Музыкальном театре дебютировал Евгений Поликанин, артист Москонцерта.
На первом же спектакле, а это был “Севильский цирюльник”, и Поликанин исполнял заглавную партию Фигаро, не верилось, что артист впервые вышел на эту сцену. Он чувствовал себя, словно рыба в воде. Удивляло, как свободно и естественно он общался со своими новыми партнерами.
– Почему так произошло? – задал я первый вопрос Евгению Поликанину.
– Действительно, мне было очень легко и радостно с новыми коллегами, встретившими меня на редкость радушно и доброжелательно. Замечу, что тогда – в 1991 году – речь не шла о моей постоянной работе в театре. Меня только пригласили на одну партию – Фигаро. Получится – хорошо. Нет, я не в обиде. И мы расстанемся друзьями.
Многих артистов Музыкального театра я знал и раньше. Часто заходил сюда на спектакли. Бывал на генеральных репетициях.
– Первый “Севильский” с вашим участием прошел с большим подъемом. Все словно встрепенулись в этом старом спектакле. А ведь ваш театральный опыт был невелик?
– Да, жизнь так сложилась, что я пятнадцать лет был отлучен от оперного театра.
После окончания ГИТИСа, где я учился у прекрасных педагогов: по мастерству актера у Георгия Павловича Анисимова, а по вокалу у Павла Ивановича Коробкова, меня пригласили в стажерскую группу Московской оперетты. Но я отказался. Чувствовал, что ролей ждать мне здесь придется очень долго, да и хотел попробовать себя в опере.
Рванул в провинцию – в Куйбышевский театр оперы и балета. За один сезон спел несколько центральных партий. Но личная жизнь сложилась так, что пришлось возвращаться в Москву.
Шла середина 70-х годов. Столичные труппы были тогда переполнены. Я вообще боялся остаться без работы. И вот друзья помогли, организовали прослушивание в Москонцерте. Меня взяли, и началась моя эстрадная одиссея.
Бесконечные поездки. Перелеты. Автобусы, а то и грузовые машины. Российское бездорожье я почувствовал, что называется, своим телом. По-моему, нет на карте бывшего СССР города или поселка, где бы я не пел. Забирались в такие глубинки, где не было электричества. Пели при свечах. Однажды попали в перестрелку.
– На концерте?!
– Случилось это за рубежом. Тогда на территории нашей страны войн и перестрелок еще не было. Концертную бригаду послали в Кампучию, как только там заключили перемирие. И вот во время моего выступления, а концерт проходил на открытом воздухе, раздались выстрелы. Видимо, о мире не все знали. Кампучийцы все такие маленькие, шустрые, в миг разбежались и расползлись. Чувствовался их военный опыт. Я же со своим ростом – метр девяносто два сантиметра, отличная мишень – стою и продолжаю петь: “Калинка, малинка моя!” Слава Богу, все остались живы. Перепугались, конечно, страшно.
– Женя, как вам удалось в условиях такой сложной концертной жизни сберечь голос?
– Да, это были тяжелые времена. Но помогло то, что я всегда берег свою профессию. Я вообще в людях больше всего ценю профессионализм. Сколько бы ни пришло человек на концерт, я хранил в душе глубокое уважение к зрителям и… к себе. Пел с полной отдачей. Ни разу не пел под фонограмму. Как бы ни уставал в поездке, вернувшись в Москву, спешил на урок к концертмейстеру. Постоянно слушал записи любимых оперных певцов. Разучивал новые оперные партии, не понимая, зачем.
В мой репертуар на эстраде входили песни современных композиторов, романсы, русские народные песни. Я много работал над поиском точной интонации. К каждому выступлению относился как к маленькому спектаклю. Подбирал контрастные по настроению произведения. Как правило, без “биса” не уходил со сцены. Пел на самых престижных площадках, даже… на Красной площади. Не раз выступал на так называемых правительственных концертах в Кремлевском дворце съездов.
– Признание пришло к вам на эстраде. Вы стали лауреатом Всесоюзного и Всероссийского конкурсов. Часто ваше имя можно было увидеть на афишах авторских концертов московских композиторов.
– Да, многие известные композиторы доверяли мне первое исполнение новой песни. Это Эдуард Колмановский и Людмила Лядова, Серафим Туликов и Давид Тухманов, многие другие. С авторами очень интересно работать. И радуешься, если песня зазвучала, стала популярной.
– Все складывалось не так плохо и все же…
– И все же в глубине души шевелилось чувство невостребованности. Я мечтал вернуться в оперу.
– Так что кстати поступило приглашение Музыкального театра?
– Да. Я почувствовал себя, что называется, в своей тарелке. После “Севильского” началось возобновление “Евгения Онегина”, и меня пригласили на заглавную партию.
Роль Онегина очень коварная, далеко не у всех она получается. Постановка Константина Сергеевича Станиславского, которая сохраняется в нашем театре, удивительно точно отвечает замыслу Чайковского. Здесь абсолютно органично соединены жизненная правда и тонкий лиризм. Я не знаю лучшей постановки “Онегина”, и счастлив, что выступаю в этом спектакле.
– Сегодня вы один из самых репертуарных артистов Музыкального театра. Вас можно услышать и увидеть в “Эрнани”, “Богеме”, “Иоланте”, “Паяцах”, в премьере оперы Массне “Таис”.
– Да, не могу жаловаться на отсутствие работы. Особенно люблю “Эрнани”. Эту оперу мы исполняем на итальянском языке. Партия Дона Карлоса одна из сложнейших в репертуаре баритонов.
По-моему, интересно получилась у нас и “Богема”. Я пою Марселя. Дирижеру Вольфу Горелику и режиссеру Александру Тителю удалось создать хороший ансамбль. Мы играем этот спектакль действительно вместе. Сегодня на оперной сцене такое бывает не часто.
– Евгений Алексеевич, каждый сезон вы довольно длительное время отсутствуете в Москве. Расскажите о ваших гастролях.
– Регулярно меня приглашают участвовать в постановках Венской камерной оперы. Я уже спел там Онегина, Дон Жуана, был занят в “Вертере” Массне, малоизвестной опере “Четыре грубияна”. Этот театр работает по западному образцу. Месяц-полтора идут репетиции нового названия, а затем играется 12-20 спектаклей.
– Евгений Алексеевич, я раскрою читателям “Московской правды” ваш секрет. В Музыкальном театре вы долго работали на полставки. Чем это объясняется?
– Желанием свободы. Я хочу иметь моральное право на гастроли. Я ведь и на эстраде не перестал выступать, если получаю интересное предложение.
– Получается, что у вас своего рода контракт с театром?
– Да, и дирекция пока всегда шла мне навстречу. Когда я в Москве – мне дают довольно большое количество спектаклей. За сезон я имею не меньше выступлений, чем другие солисты.
– В заключение скажите: о чем вы мечтаете?
– В Вене я спел моцартовского Дон Жуана. Это один из самых интересных образов во всей оперной драматургии. Мне кажется, я только приступил к его пониманию. Было бы прекрасно, если бы наш главный режиссер Александр Борисович Титель заинтересовался этим названием. Мечтаю и о классической оперетте. Когда-то Музыкальный театр был очень силен в этом жанре.
– Спасибо за интересный разговор. Успехов вам в театре и на эстраде, в Москве и за ее пределами.
Беседу вел Игорь КАЗЕНИН.
