Если учесть, что этот вопрос задан в первой половине января 2016 года, то ответ на него будет совершенно однозначный: не хотят.
А почему, собственно, не хотят? Ведь никто не будет спорить с тем, что хороший рок-концерт, сыгранный с изрядной энергетикой настоящими мастерами своего дела — настоящий родник адреналина и положительных эмоций. Значит…
Ничего это не значит. Рок-музыки в стране России не хотят именно потому, что она в нашей стране не интегрирована в повседневную жизнь ее гражданина, как минимум — молодого гражданина. Да и под рок-музыкой у нас подразумевается нечто иное, нежели во всем мире.
Удивительно, но так было не всегда.
Перед бурей
Невозможно поверить человеку, родившемуся позже 1965 года, что в России когда-то не существовало такого понятия, как дискотека. Ибо на танцах до осени 1980-го по всем просторам тогдашнего СССР играли исключительно живые музыканты. А до середины 70-х, когда магнитофонные катушечные записи с фирменных грампластинок «пошли в народ», самодеятельные музыканты выполняли важную функцию рок-культпросвета, донося до ушей публики актуальные иностранные рок-хиты.
Именно иностранные! Сейчас невозможно представить, что публика, посещавшая танцплощадки или вечера в школах и институтах, из отечественной музыки желала слушать лишь «Машину времени», и отрываться под ее песни до упаду. За счет настойчивого магнитофонного и танцплощадочного ликбеза даже отъявленные юные хулиганы предпочитали слушать Nazareth и Slade; высоколобая же часть молодежи тащилась от Deep Purple, Uriah Heep и Pink Floyd. Из отечественного, помимо «Машины времени», признавался еще Владимир Высоцкий (хотя многие кривились — «он хрипит»), а по поводу блатных песен, даже вышеупомянутые хулиганы отзывались так: «Это пусть слушают те, кто срок мотал и нары видел!»
Невзирая на бурный застой, рок-музыка была инкорпорирована в повседневную жизнь молодого советского человека пусть и в гораздо меньшей мере, чем в западном мире 70-х, но она не воспринималась той же молодой публикой как нечто удивительное и асоциальное. Да, в СССР не издавались даже пластинки The Beatles (а западные винилы, благодаря своей запредельно высокой по тем временам цене и крайней ограниченности по количеству завозимых экземпляров, были доступны лишь отдельным жителям двух столиц да портовых городов) — но само имя The Beatles было известно каждому 17-летнему: не то, что сейчас. За счет постоянной перезаписи «у друзей и знакомых» записи западных рок-звезд крутились на магнитофонах всей страны, от Бреста до Владивостока.
Озвучивание танцев именно живыми рок-группами имело еще одно положительное, «западное» последствие. Хотя рок-группы как единые коллективы очень редко становились звездами государственного масштаба (хотя пример той же «Машины времени» был у всех перед глазами), но ничто не мешало ловким «художественным руководителям» (читай — менеджерам) из концертных филармоний выкрадываать в свои профессиональные коллективы самых лучших певцов и инструменталистов, замеченных ими на танцплощадках. Именно таким образом попали на профессиональную сцену все музыканты групп «Динамик» (Владимир Кузьмин & Co.) и «Аракс», певец Сергей Беликов, лучшая ритм-секция СССР Юрий Рыжов — Сергей Китаев и многие, многие другие. За счет интереса публики к живым формам музицирования (а иные тогда не предполагались) профессиональные коллективы ездили в постоянные турне «от Тихого океана до болот Белоруссии» с графиком до 30–40 (!) выступлений в месяц, радовали публику и зарабатывали до 900 рублей в месяц на нос (при тогдашнем окладе ведущего инженера 180 рублей). Причем, будучи выдернутыми из опытной самодеятельности, музыканты демонстрировали на сцене высокий класс владения инструментами.
Но вечно так продолжаться не могло: к началу 1978 года развитие рок-н-ролла в России естественным путем стало причинять известное беспокойство власть предержащим. Очевидно, что где-то наверху было решено принять меры. И меры были приняты.
1980: Мы любим диско!
Итак, власть обратила внимание на меломанские увлечения своих молодых подданных. Как и водится, она не собиралась раскрывать свои намерения: в самой первой публикации «о проблемах молодежной музыки» в «Комсомольской Правде» в марте 1978-го не было ни слова о том, что с поп- и рок-музыкой необходимо бороться. Напротив, там указывалось, что, мол, необходимо развивать сеть студий грамзаписи. Она, простите, и так была развита — московские ровесники автора могут с нежностью вспомнить аналогичные точки на Новом Арбате и в Сокольниках, где в конце 70-х без проблем делались записи на магнитофонные бобины по 4 рубля за альбом.
Но кто бы мог подумать, что первый, самый сильный удар по рок-н-роллу в России окажется нанесен бытовым магнитофоном с хорошим усилителем и стереосистемой и комплектом самодельной цветомузыки, мигающим в такт «новейшим модным записям» ABBA и Boney M? То есть всем тем, что до сегодняшнего дня носит у потребителя имя «дискотека»?
О том, что на Западе существуют какие-то «дискотеки», было известно еще с середины 70-х. Запретный плод сладок: всем мнилось, что дискотека — это нечто необыкновенное, и там, простите уж, «живет духовность». Первые отечественные эксперименты по созданию дискотек были диковинными и сильно национальными: дискотека мыслилась как нечто в двух отделениях. В первом суровый ведущий рассказывал историю какой-либо популярной группы, сопровождая рассказ ее композициями (сам присутствовал в 1979-м на подобном мероприятии, посвященном Uriah Heep), а во втором публика отрывалась в танцах. Зачастую, впрочем, под тот же хард-рок и записи «Машины времени».
Диско-бум на Западе оказался манной небесной для советских культурно-молодежных функционеров: наверху очень оперативно было понято, что танцы под живую музыку ведут к изрядному увеличению количества адреналина в молодом организме и, вероятно, к известным неприятным последствиям для власти. Танцы же под магнитофон были безопасны. А весной 1980-го была выпущена и пластинка каких-то местных умельцев с названием «Мы любим «диско».
К концу 1980 года триумф дискотек на 1/6 части земной суши состоялся, и таковой триумф каким-то непостижимым образом убедил жадную до модных новинок публику в том, что живая рок-группа на танцах — это несовременно и плохо. Именно в расцвет диско-бума стала резко падать посещаемость настоящих концертов, и уже в 1982–1983 годах московские концерты профессиональных рок-групп в залах вместимостью от 800 до 3 000 мест ходили слушать практически одни и те же личности. Вероятно, они делают это и до сих пор.
Рок без танцев
Ну а что же рок-музыканты, профессионалы и любители? Так и сдались на милость магнитофона с цветомузыкой? Сдались, да не все: все-таки к началу 80-х в стране уже сложилась крепкая школа русскоязычного (именно русскоязычного, а не «русского») рока, да и фестиваль «Весенние ритмы. Тбилиси-80» открыл публике глаза на существование отечественного рок-феномена.
Кто ушел в филармонии, кто занялся записью собственных альбомов, а те, кто был пораскрученнее — «Аракс», «Автограф» и «Рок-ателье» — даже приступили к проталкиванию своих работ через худсовет фирмы «Мелодия» — впрочем, безрезультатно. Как бы то ни было, но рок-процесс, хотя и очень вялый, в стране шел. Однако с очень изрядным и неприятным исключением: живая музыка была изгнана с танцев везде, за исключением Эстонии и, отчасти, Латвии и Литвы. Следовательно, молодые рок-музыканты существовали в вакууме: их творческая жизнь начиналась не с непосредственного контакта с публикой и осознания того, что в основе рок-музыки как коммуникативного искусства лежит обмен энергетическими сигналами на уровне рок-группа — слушательская аудитория. Первого опыта эти рокеры набирались не на танцах в клубах или школьных актовых залах, а на репетициях (где публики нет) или в огромных Дворцах спорта, где до публики в эмоциональном плане — миллион вёрст. Представления музыкантов о сценической энергетике и необходимом для ее реализации исполнительском мастерстве стали уходить на второй план, заменяясь мыслью о том, что «в песне текст важнее музыки». Мутная антироковая кампания 1983–1985 годов еще более ухудшила положение: тысячи музыкантов сидели даже без репетиционных баз, записывая альбомы в полудомашних условиях и совершенно не давая концертов. При этом в голове у них свербила одна мысль: их группы запрещают именно из-за смелых текстов. Тут официозные СМИ перехитрили сами себя — они же постоянно рассказывали, какие, скажем, The Beatles бунтари, и как они смело обличают капиталистический строй. Представление о том, что власть запрещает рок именно потому, что он не укладывался в прокрустово ложе «социалистических ценностей», у большинства музыкантов просто не укладывалось в голове. А в городе Ленинграде под зорким оком КГБ и «музыкального критика» с инициалами АК тем временем рос так называемый «рок-клуб», состоявший из весьма амбициозных личностей, едва умевших играть на инструментах, но жаждавших вселенской славы…
Впервые автор этих строк столкнулся с «новой рок-школой» в октябре 1982-го: однокурсник позвал в общагу МИФИ на подпольный концерт лично мне неизвестных групп «Центр» и «Кино».
…В грязноватом подвале («клубе», как я полагал) сидело на лавках человек 50 и мрачно внимали заикающемуся ведущему в убитом свитере (это и был, как вы догадываетесь, АК). Ведущий объяснил, что «Центр» — это лучшая рок-группа страны (!) и вообще «надежда стиля». Надежда стиля заиграла… О боже мой! На сцене было полтора усилителя (почти не работающих), барабаны не были подзвучены вообще, а самая распоследняя и нетрезвая группа, услаждавшая слух автора на танцах в его родной школе в 1978–1980 годах, по сравнению с «Центром» звучала как Yes или Deep Purple. Публика была недовольна: она мрачно метала бутылки из-под портвейна в господ музыкантов. Эта своего рода «открытая репетиция» закончилась преждевременно: перегорел усилитель, и группа, боясь бутылочных увечий, удалилась со сцены. Засим на сцену вышли Виктор Цой и Алексей Рыбин («Кино» тогда было дуэтом) и затянули «Восьмиклассницу» — и это было выдержать решительно невозможно…
Еще можно и нужно вспомнить выступление «Аквариума» 13 марта 1983 года, случившееся в районном «красном уголке», располагавшемся тогда в соседнем с домом автора. Ну и концерт: за вход на него мы отдали с приятелем бутылку портвейна «Кавказ», а Наш Рок-Гуру и Его Команда играли через какие-то бытовые колонки… Аппаратура, в общем-то, была ни при чем: когда на сцену вышли никому еще не известные «Странные игры», они со своей ска-программой произвели впечатление очень толковой и крепкой в профессиональном смысле слова группы. А вот Гуру и Его Команда играли хуже школьной группы на репетиции, будучи к тому же изрядно пьяны: вспоминаю, как грязноватый и косивший под Дэвида Боуи Гуру в процессе исполнения последней песни (из репертуара Вертинского, все должны обрадоваться!) натурально облевался прямо на сцене. Тоже мне, Сид Вишес выискался… И что, всё это — рок-н-ролл? Нет, это — «протест против системы»!
Главным во всей этой новейшей рок-истории оказалось то, что группы «новой русской волны» вбили себе в голову представление о крайней актуальности и смелости собственных текстов — да так и живут с ним до сих пор. Впрочем, этих новичков совершенно не привечали ветераны как минимум московского рок-движения — «продавшиеся», как считалось уже тогда, самодеятельные группы вроде «Мозаики», «Прогресса» или «Полигона», относившиеся к «художественной самодеятельности» иных богатых заводов и НИИ и имевшие вполне пристойные комплекты репетиционной и концертной аппаратуры. Эти музыканты совершенно справедливо полагали, что юная поросль никогда не сможет обеспечить должный уровень сценической энергетики, и следовательно, не составит им никакой конкуренции при выходе на одну сцену. Аналогично пренебрежительно отзывались о «центрах» и «аквариумах» профессиональные филармонические рок-музыканты — кто ж предполагал, что всего через несколько лет борьба за сердца и умы слушателей будет выиграна не на концертных подмостках, но на страницах осмелевших по случаю перестройки газет и журналов.
«Русский рок» — дитя перестройки
Когда грянула перестройка, рок довольно оперативно был объявлен «музыкой в законе». Но что было представлено «советскому народу» под заманчивой и буквально только что запретной вывеской «рок-музыка»? Определенно не то, что он уже мало-мальски привык слышать на концертах «Машины времени», «Автографа», «Диалога» и гастролировавших по всей стране прибалтийских рок-составов. С первых же дней возникновения так называемой «Московской рок-лаборатории» группы именно этого сомнительного объединения вкупе с помоечными командами «Ленинградского рок-клуба» (а впоследствии — и в компании столь же ужасных «музыкантов» из Екатеринбурга, то есть из «Свердловского рок-клуба») были объявлены Единственными Настоящими Советскими Рок-Группами. Причем немедленно было объявлено, что основной отличительной чертой Советского Рока, как Музыки Перестройки, является примат слова над музыкой, а «искренности» — над техникой исполнения.
Именно в момент зарождения «русского рока» в роли могильщиков настоящей рок-музыки впервые в отечественной истории профигурировали так называемые «музыкальные обозреватели», общекультурный уровень которых был, да и остался, известно на каком уровне. Подобные личности уже к осени 1986-го развернулись на 180° и из гонителей рока превратились в его наиглавнейших агитаторов. Компетенция в области современной музыки у этих товарищей находилась на нуле: по всей видимости, информация, которой владели 99% из них, бралась из каких-нибудь «закрытых» комсомольско-методических брошюр. Примеров — не счесть…
Поскольку «новейшая» информация в основном об истории родной страны и ее совсем недавно запрещенных культурных ценностях валилась на головы граждан просто мешками, то в этих головах — как музыкантских, так и слушательских — сложилась интересная логическая схема. Раз рок — это музыка перестройки, а вся перестройка сводится к широчайшему раскрытию информации о былых и современных тяготах жизни, то «рок-музыка» — это песни (не обязательно даже электрифицированные) об этих самых тяготах. Говоря кратко — песни о сталинских репрессиях (будто у нас в иные времена новейшей истории репрессий не было!), наличии бюрократов и отсутствии колбасы. Публика воспринимала такой новый «рок» с восторгом: как же, о запрещенном поют! Отсутствие навыков игры на инструментах слушателей не беспокоила: во-первых, за годы диско-бума публика успела позабыть о том, что такое живая рок-группа в действии, а упоминавшееся отчуждение профессиональных музыкантов от публики в энергетическом смысле на концертах в Дворцах спорта подталкивало их на усиление текстовой составляющей: текст подоходчивее музыки будет, особенно в условиях почти полной музыкальной безграмотности и тотального дурновкусия.
Робкие попытки профессионалов противопоставить текстовому засилью вокальный и инструментальный класс исполнения сурово пресекались в первую очередь теми самыми «прогрессивно мыслящими» журналистами: вспоминаю, каких оценок в тогдашней прессе заслужили вполне пристойные фестивали «Панорама-86» и «Рок-панорама ‘87»: какой ужас, на них выступало мало «злободневных групп»! Да и вошедший было в моду хэви-метал в значительной мере оказался дискредитирован «текстовой» политикой тогдашней сцены: так, «Ария», «Мастер» и «Черный кофе» воспринимались в те годы как остросоциальные, текстовые составы. Именно тогда сложился незыблемый пантеон тех групп, при имени которых положено пасть ниц и сделать «ку», чем большинство журналистов и занимается до сих пор: «Аквариум», «Кино», «Звуки Му», «Алиса», «ДДТ» и, в меньшей степени, «Центр», «Вежливый отказ» и «Зоопарк». Стереотип русского рока сложился окончательно: практически не умеющие играть музыканты с плохими инструментами, не умеющие писать нормальных песен, но зато сочиняющие «социальные и злободневные тексты».
И приходит попса…
К весне 1987-го непрерывная долбежка в раздухарившихся СМИ привела к интересному результату: как-то исподволь начало считаться, что рок-музыка бывает только отечественной. Но хуже всего стало то, что именно в рок-музыке рядовой обыватель стал видеть один из главных источников всех своих бед.
Как так? А очень просто: когда в стране элементарно нечего жрать, любой предмет потребления «отоваривается» с боем (что стало совершенно общим местом даже в Москве на рубеже 1988–1989 годов), а общество живет в условиях постоянного политического кризиса предчувствием гражданской войны, то усиленная, но безграмотная пропаганда местной «рок-музыки» в СМИ приводит к противоположным последствиям: ага, эти умники что-то болтают о роке?! Не хотят ли они отвлечь нас от того, что нам и нашим детям кушать нечего? Неудивительно, что приход на сцену первых отечественных поп-звезд новой формации — «Миража» и «Ласкового мая» — сопровождался таким триумфом, какой ни одному местному рокеру и не снился. Сахариновые песенки о простых радостях и горестях стали прообразом будущих телесериалов. Именно тогда сложилась национальная модель концерта — 20 с лишним исполнителей, «поющих» под плюсовые фонограммы и предоставляющих запредельно радостной публике полюбоваться на себя, родных. Другие для этой цели ходят в зоопарк…
Если бы в те годы жизнь в стране была чуть полегче, а нормальным рокерам были бы открыты двери мелких клубов — мы бы не сокрушались сейчас по поводу отчуждения рок-н-ролла от рядового гражданина. Вот уж более четверти века прошло, а тот самый гражданин воспринимает рок как музыку опасную: все беды конца 80-х и начала 90-х теперь связаны в его сознании именно с разгулом местного «социального рока» и не менее «социального» кинематографа а-ля «Маленькая Вера».
Музыканты, хранившие в ту пору верность настоящей рок-музыке, а не кривым песням про бюрократов и колбасу, были в растерянности: что делать? Ставить себя в оппозицию к «новой попсе»? Но не упрекнут ли нас тогда в симпатии к коммунистам? Неудивительно, что вконец дезориентированные рокеры первыми встали в оппозицию к новой власти, которая, кстати, ничего плохого им не сделала: вспоминается, как на печально памятном тушинском побоище (сентябрь 1991) покойный ныне лидер «Э.С.Т.» Жан Сагадеев пел со сцены: «Осенний ветер демократов качал…»
У разбитого корыта
Бессмысленно говорить о том, что рок-музыка в России сейчас пребывает в каком-то гонимом положении. Собственно, то же происходит во всем мире (пример — граждане Дании совсем непреклонного возраста знать не знают о ведущих рок-группах своей страны Pretty Maids и Royal Hunt), однако там никто не собирается кидать грязью в рок-музыку лишь по причине того, что она — явление неновое и в общем-то немодное.
Хорошо высказался по этому поводу несколько лет тому назад лидер «Автографа» Александр Ситковецкий: «В Америке все, как в России — сплошная поп-музыка и кантри по всем теле- и радиоканалам. Только с одним маленьким «но»: там ни один журналист не посмеет написать, что Led Zeppelin — говно, потому что это группа старая и молодежи неинтересная». Вот до тех пор, пока наши журналисты не перестанут писать о том, что рок — это говно для недоразвитых великовозрастных дебилов, а танцы под магнитофон не будут вытеснены живыми музыкантами хотя бы с пафосных корпоративных вечеринок, русские не будут хотеть рок-н-ролла. С вышеописанной историей приключений рок-музыки в России это неудивительно.
Всеволод БАРОНИН.
Всеволод Баронин — музыкальный журналист, стяжавший за почти четвертьвековую деятельность в СМИ звание «штатного Монстра рока». В ноябре 1991 года он начал вести передачу «Рок-интенсив» на Радио России, а затем попробовал свои силы в печатной журналистике, да так лихо, что на его счету на сегодняшний день — более 4 340 публикаций и 6 910 рецензий на музыкальные альбомы, видеопрограммы и книги. Играл не последнюю роль в творческой составляющей таких печатных изданий, как «Джокер-МК» (1997–2001), «ALIVE» (1999–2007), «Легионер Weekly» (2001–2009), «Легионер» (2009–2011), «PLAY» (2001–2007) и «Music Box» (2014–2015). В настоящий момент — технический обозреватель компании «Музторг».
С исходным вариантом только что прочитанной вами статьи можно ознакомиться в Живом Журнале Всеволода Баронина по адресу: vs-baronin.livejournal.com/33148.html.
