Илья ШАТУНОВСКИЙ
Главный мемуарист ИД “Новый Взгляд”
Случилось это небесное явление в канун революционного праздника. Рабочий день в редакции закончился раньше, а концерт задерживался – артистическая бригада где-то застряла в пути. Чтобы скоротать время, в отделах стали собираться компании по интересам. А мой товарищ Борис Стрельников заглянул ко мне в кабинет и предложил:
– Давай пообедаем на “Савелии”. Ты как?
Мы отправились в ресторан Савеловского вокзала, который славился своими фирменными блюдами: селедкой “под шубой” и бараньими отбивными, посидели часок, вернулись назад, разошлись по своим отделам. Концерт еще не начинался. Я сел отвечать на письма читателей, их всегда было много. Вдруг в комнате появился заведующий редакцией Михаил Самсонович в сопровождении двух бравых молодцов, которых я видел впервые.
– Что поделываете под праздничек? – поинтересовался Михаил Самсонович, подходя ко мне очень близко. Мне показалось, что он принюхивается. – А вы случаем не выпивали? – спросил он напрямик.
– Михаил Самсонович! Такой деликатный вопрос при посторонних…
– Да что с ним время терять! – рявкнул один из молодых людей. – Берем!
Меня привели в кабинет ответственного секретаря. Весь цвет редакции был уже в сборе: два очеркиста, репортер, театральный критик, спортивный обозреватель. В углу на диване скучал международник Борис Стрельников, его забрали раньше меня.
Распоряжался здесь человек средних лет в спортивном костюме.
– А вы что пили? – обратился ко мне “спортсмен”.
– Водку, – честно признался я.
Все остальные, собранные теперь в кучу под секретариатской крышей, тоже говорили, что пили водку.
– А может быть, вино? – все допытывался спортсмен. Пытаясь сбить нас с толку, он начал перекрестный допрос и окончательно запутался сам. Его осенила спасительная идея:
– Тут с вами не разберешься. А ну, рассядьтесь по компаниям, кто с кем пил!
Я плюхнулся на диван рядом с Борисом.
– Наверное, вышел Указ отлавливать по редакциям подвыпивших. Как думаешь? – озорно спросил он.
Я не успел ответить. Группа захвата (наш Михаил Самсонович и два незнакомых молодца) приволокла дежурного литправщика.
– А вы что употребляли? – грозно спросил его “спортсмен”.
В обычное время литправщик заметно заикался, но когда волновался, то его вообще было трудно понять.
– П-п – порт…
– Портвейн! – обрадовался руководитель разборки. – Это уже ближе к делу. А какой марки?
– Т-три сем -м -м…
– “Три семерки”! – хлопнул в ладоши “спортсмен”. – Ты, голубчик, нам-то и нужен! – И приказал своим молодцам: – Спускайте его вниз и сажайте в машину. Да глядите в оба, чтоб не утек!
Литправщик что-то пытался объяснить, но молодцы уже вытащили его в коридор. Следом выскочил “спортсмен”. Никто не возвращался. Мы сидели молча, все еще не веря, что обрели утраченную свободу. Из Голубого зала донеслись звуки музыки, праздник набирал силу.
– Что ж, друзья, пойдем теперь повеселимся, – мрачно сказал театральный критик.
А вот у литправщика веселья не получилось. Праздничные дни он просидел в каталажке и появился в редакции лишь в середине рабочей недели все еще перепуганным и изрядно похудевшим.
– Я ведь тоже пил водку, как и вы, – сказал он чуть не плача. – Но когда увидел, что началась какая-то страшная проверка, перетрусил и оговорил себя. Подумал, что за “Столичную” в рабочее время попадет больше, чем за эти дурацкие “Три семерки”, с которых меня тошнит.
– Ну, а если кто и пил портвейн, так это что, теперь преступление? – спросил я.
Литправщик оглянулся по сторонам и шепотом стал рассказывать, что узнал в каталажке. Оказывается, в тот вечер в “Правду” приезжал М.А.Суслов (недавно секретарь ЦК по совместительству был назначен главным редактором “Правды”). Хотел взглянуть на праздничный номер. И вот когда он заходил в подъезд, вдогонку ему полетела бутылка из-под этого трехсемерочного портвейна. Охрана вычислила, что бутылку сбросили их окна шестого этажа, где размещалась “Комсомолка”.
К счастью, это бутылка пролетела не только мимо , но и мимо нас. А то ведь могли всех нас посадить, как террористов, время-то было сталинское, – шел пятидесятый год.
Дело же закончилось лишь тем, что после несостоявшегося покушения на товарища Суслова в гастрономе напротив редакции перестали покупать портвейн “Три семерки”. Продавцы удивлялись, почему такой ходовой товар вдруг потерял всякий спрос.