ИЛЬЯ ШАТУНОВСКИЙ
Во время Международного геофизического года по морям и океанам ходила советская антимагнитная парусная шхуна “Заря”. На ней не было ни одного железного предмета, который мог бы повлиять на показания чутких приборов, замеряющих магнитное поле Земли. Экипаж шхуны состоял из восьми ленинградцев – инженеров и техников НИИ земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн. А девятым был я, москвич, корреспондент “Комсомольской правды”.
Осенние непогоды настигли шхуну в Северной Атлантике. Чуть ли не каждый день наш радист принимал сигналы бедствия, которые подавали большие океанские суда. А наше утлое суденышко, убрав паруса и потеряв ход, все еще болталось на гигантских волнах. Наконец наступил и наш черед. В Датском проливе, отделяющем Исландию от Гренландии, шхуну изрядно потрепал шторм, мы каким-то чудом доплелись до Рейкьявика и там стали на длительный ремонт.
Делать нам на шхуне было нечего. Мы исходили город вдоль и поперек, часто бывали в посольстве, смотрели газеты, играли в шахматы, в пинг-понг. Словом, на втором месяце стоянки в посольстве мы были уже своими людьми. И тогда посол решил обратиться к нашим инженерам с одной деликатной просьбой.
Он рассказал, что года два назад они приобрели маленькую почти игрушечную телефонную станцию всего на три абонента. Аппараты установили в кабинетах руководства: посла, консула и торгпреда. Но вот однажды прибыло из Москвы высокое начальство с инспекционными целями. Прослышал московский гость про этот телефон, не на шутку встревожился:
— Откуда он у вас взялся?
— Купили в Копенгагене на личные деньги.
— А кто знает об этом телефоне?
— Никто не знает. Сами привезли и установили.
— А может, вас прослушивают?
— Уверены, что нет. Да и зачем прослушивать? Служебных разговоров не ведем, к тому же телефон никаких выходов в город не имеет.
В большой тревоге высокий чин убыл назад, строго-настрого наказав к телефону не прикасаться. А вскоре прилетела бригада из трех специалистов из сопутствующей МИДу организации. Наверное, было проще выбросить эту телефонную игрушку, которая стоила в тысячи раз дешевле, чем командировка на край земли. Но дело сделано, и бригада, засучив рукава, приступила к работе. Прежде всего обстучали стены, полы, потолки на предмет обнаружения “жучков”. Ничего не обнаружив, разобрали телефон, стали копаться в деталях, что-то там крутили, вертели, меняли местами, но собрать уже не смогли. Еще неделю трудились в поте лица, ничего не получилось. Тут сроки командировки кончились, и горе-специалисты улетели домой, захватив с собой схему для дальнейшего изучения.
— И с тех пор от них нет ни слуху ни духу, – закончил свой печальный рассказ посол. – Может, вы сможете поправить этот телефон?
— Надо посмотреть, – ответил Володя Канторович, двадцатипятилетний инженер, конструктор нескольких точнейших приборов, которыми были оснащены магнитные лаборатории шхуны. – Жаль только, что эти специалисты увезли схему.
Он осторожно сложил в коробку изрядно запылившиеся детали.
Три следующих дня Володя вместе с инженерами Алексеем Тихомировым и Вадимом Комаровым безвылазно сидел в кают-компании.
Иногда я заглядывал к ним: – Ну, как?
По их сосредоточенным лицам я видел, что пока никак. Детали разрушенной станции лежали в стороне, инженеры к ним не прикасались. Все трое что-то высчитывали на бумаге. Комкали испещренные цифрами листки, бросали бумажки в корзину и принимались считать снова.
— Чертов аппарат! – сокрушался Володя. – Эх, хоть бы одним глазком взглянуть на схему. Не плыть же за ней в Копенгаген!
Схема обнаружилась гораздо ближе и при следующих обстоятельствах. В Москву должна была уйти диппочта, и я собрался отправить с ней большой очерк о нашем плавании. К материалу хотел приложить свои фотографии. Особенно эффектными мне казались снимки шхуны, когда она в открытом океане идет под всеми парусами. Пленки мои надо было проявить, и я вместе со старшим техником Жорой Лекаревым отправился в город за проявителем. И вот в одном магазине на полке я увидел точно такую же коробку, в какую был упакован и злополучный посольский телефон.
— Узнаешь картинку? – спросил я Жору Лекарева.
— Узнаю. Та самая картинка! – изумился он.
Мы помчались на шхуну.
— Да не может быть! – воскликнули наши инженеры. – Пошли!
Всей гурьбой мы ввалились в магазин. Володя Канторович попросил показать телефон, выхватил со дна коробки схему, расстелил ее на прилавке, вытащил свой блокнот. Отталкивая друг друга, через Володино плечо заглядывали в схему Тихомиров и Комаров. Спокойный, как и все исландцы, продавец не смог сдержать недоуменной улыбки: отчего это русские моряки набросились на мини-станцию, которая пылилась на полках столько времени, разглядывали схему, шумели, что-то записывали, спорили и в конечном счете ничего не купили.
Наутро наши инженеры повесили трубки в трех посольских кабинетах.
— Неужели починили? – обрадовался посол. – И будет работать?
— Телефон уже работает. И будет работать, пока к вам не пожалует еще одна комиссия.
Посол горячо поблагодарил наших инженеров. Часть благодарности я принял на свой счет, поскольку внес свой посильный вклад в общее дело. Сколько бы еще дней наши инженеры ломали свои головы, если бы я не увидел в магазине этот датский телефон!
