“Телескрин получал и передавал одновременно. Каждый звук, издаваемый Винстоном, выше уровня очень низкого шепота, будет услышан им, и более того, так долго, как он остается в поле зрения охватываемого металлической пластиной, он будет виден так же, как и слышим… Было даже допускаемо, что они наблюдают за всеми все время.” (Д.Оруэлл, “1984″ – Ред.)
Они наблюдают все время с колонны на площади Бастилии, там под ногами крылатого гения Свободы установлены две телекамеры. Уже в 1979 г. видеокамер было в Париже 127, установленных помимо Бастилии на Елисейских Полях и Репюблик, над фасадом “Cafe de la Paix” на пл. Опера, на важных перекрестках. Согласно полицейским источникам, камеры служат для наблюдения над циркуляцией автомобилей и позволяют следить за жизнью городских толп из Командного поста Префектуры Полиции, он помещается под землей. (“Наутилус” на полицейском жаргоне.)
Артикль 386, Code Penal определяет, что “запрещено фиксировать или передавать с помощью какого-либо аппарата имидж личности, находящейся в частном месте, без согласия последней”. Однако видеокамеры и Code Penal отлично сосуществуют в современном мире, сойдясь на том, что улица не частное место. Сидя в автомобиле, находится гражданин на улице или в “частном месте”?
Хлопотное же наблюдение “за всеми все время” не привилось, как метод непрактичный, дорогостоящий и неэффективный. Агентство Национальной Безопасности Соединенных Штатов слушает очень многих, но не всех. Телевидение сделалось не средством слежки, но средством воздействия на массы. Великое изобретение, оно действует на принципе подачи, распространения, а не собирания информации. Теле контролирует, внушая. Если Голливуд в период его расцвета называли “фабрикой грез”, то телевидение сегодня с еще большим правом возможно называть “фабрикой ready-made мышления”.
Теле дало возможность гражданину присутствовать в мире и в обществе (в теле-мире и теле-обществе), не выходя из комнаты. Это обстоятельство вполне устраивает work force (т.е. большую часть граждан), нравится им, вынужденным проводить девять, а то и десять часов в сутки вне дома, на рабочем месте и в транспорте. Посему желание части социологов оторвать гражданина от теле, заставить его ходить в театры и концерты – т.е. дополнительно общаться с себе подобными, не вызывает у самого гражданина поддержки. Сознательно или подсознательно, он упирается, не желает удлинения еще на несколько часов “жизни в толпе” и предпочитает нетрудовую часть дня общаться с обществом пассивно – лицезреть его на телевизионном экране.
Посему смиряясь с желанием гражданина сбежать до утра от общества, администрация санатория пришла к нему – узурпировала телевидение. В Соединенных Штатах администрация контролирует телевидение (и другие средства коммуникаций) через Federal Comission of Communications. Во главе FCC стоят пять членов, назначаемых Президентом и утверждаемых Сенатом. Два из пяти членов принадлежат к майноритарной в данный момент партии (сейчас это демократическая партия), и три – к партии мажоритарной (сейчас: республиканская партия). В Санатории Франции за последние пятнадцать лет сменилось три организации контроля за теле и готовится четвертая реформа. В отличие от предыдущей организации, – CNCL (члены ее назначались Президентом и Премьер-министром), грядущая будет согласно проекту состоять из девяти членов, трое из них будут назначены Президентом, трое – Председателем Национальной Ассамблеи, и трое – Председателем Сената. Как видим – хозяин у Телевидения всегда один – Администрация.
Совем недавно, в короткий период двоевластия Ширак/Миттеранд общество французского санатория сотрясали дебаты по поводу приватизации телевидения. Однако сводились они лишь к дебатированию проблемы финансирования. Кто должен делать деньги в телевидении? Будет ли их по-прежнему делать государство или частные money должны поступить в телебизнес, с тем чтобы делать прибыли Бригу или Берлюскони. Но ни разу не зашла речь о необходимости разделения теле и государства.
Среднестатистический гражданин посвящает глядению на голубой экран ежедневно сто восемь минут. Функция телеменю (замаскированная под развлекательную) – снабдить People моделями поведения и мышления. Навязать их в каждые отдельно взятые 108 минут. Потому меню тщательно продумано. Основными ингредиентами являются:
В первую очередь постоянное напоминание об администрации. Плакатики с портретом Большого Брата, трепетавшие на ледяном ветру романа Оруэлла выглядят жалко в сравнении с недавним вторжением Ширака на телевидение (1988) (В случае мэра Парижа, недавнего премьер-министра и кандидата в Президенты, неумеренно частый показ его телезрителям имел противоположный эффект и способствовал поражению Ширака. Овэр-экспожюр банализировал его имидж.) Множество раз в день в различных специальных программах: (L’heure de verite), комментируя ли новости (Sept sur Sept и приглашенные в 13 или в 20 часов теле-журналах), в процессе показа сессий Палаты Депутатов, в Questions a domicile, даже в литературной передаче Apostrophes, лидеры французской администрации являются к гражданину в дом. (В Соединенных Штатах большая часть внимания достается Президенту. Помимо Государственного Секретаря и министра обороны и финансов, министры правительства и лидеры партий мало известны массам. Теле демонстрирует их несравненно реже). Являясь на экраны, администраторы однако говорят на осторожном условном административном жаргоне, этаком языке Алисы из Зазеркалья, где смысл сказанного прямо противоположен значению употребляемых слов. Интерес в телезрителях вызывают их ошибки и срывы, то, что они бросили, не желая сказать, проговорившись, в пылу полемики.
Один из самых интересных актеров административного телеспектакля – Жан-Мари ле Пэн. Представляя сравнительно молодое движение, он еще позволяет себе оговариваться, не удерживается от соблазна, желание “врезать” оппоненту пересиливает в нем расчет. Другие, обыкновенно ухищренные старые актеры менее интересны. Миттеранд, доведший искусство телевизионного выступления до степени, никому, кроме него, недосягаемой, улыбка Джоконды на лице Конфуция; – великолепен, однако никаких особенных подвигов, внутренних или внешних, французское государство под его водительством не совершило. Если наблюдать соревнования различных групп администрации как дэрби или соревнования в риторике, возможно втянуться и смотреть с удовольствием. Но если вспомнить – что функция лидеров санатория не show-business, но управление страной, ежедневные административные представления настораживают. Как и то обстоятельство, что под влиянием телевидения выбор избирателя все более склоняется в сторону good looking и smart talking лидеров, вне зависимости от компетенции в делах собственного администрирования. Интересно, что высмеивая тяжелую советскую церемониальность, пристрастие к многочасовым речам на langue de bois, или же супермаркетовские нравы американской администрации пейзан из богатой провинции; администраторы Франции не стесняются своего позерства, чрезмерности своего высокомерного присутствия в обществе и на телеволнах. Насилуя собой граждан, в праве на телевидение администраторы не сомневаются. В одном контексте с детективом Хамэром (шляпа, усы, бутылка виски Джек Дэниэлс), с намакияженным Бой Джорджем, в одной толпе со статистами вестернов в неудобных шляпах, с национальным Джонни,* женившимся в энный раз, с Доналдом Дак и Микки Маусом,** герои администрации
______________________________________________________
* – Джонни Холидэй. Его личная жизнь – предмет всеобщего внимания.
** – Доналд Утенок и Микки Мышонок – персонажи Уолт Диснея.
______________________________________________________
выглядят карикатурно. Однако принцип “присутствия” срабатывает все равно, в администрации важно, чтобы о ней вспоминали как можно чаще, и всегда, карикатурность ее не смущает.
Тележурнал* – основное блюдо меню. Нафаршированный администраторами, их лимузинами, их речами, интервью, кофе-паузами и рабочими завтраками, их садиками, женами и детьми; тележурнал, если исключить из него мгновенные картинки – иллюстрации стихийных бедствий и беспорядков в несанаторном мире спорт и метео, мог бы называться “Жизнь наших Лидеров”. Французское теле изощряется в формальных решениях журналов: варьируется манера подачи новостей диктором или дикторшей, прическа, костюм, музыка женэрик. Ив Моруззи и Кристин Окрэнт стали высокооплачиваемыми звездами тележурнализма в ущерб самой сути журнала. Телезритель ждет свежих теледокументов высокого качества, но получает ногу Моруззи, заложившего ее подошвой к зрителю “по-американски” (поза торговца готовым платьем из Бруклина). Недостаток теледокументов в тележурналах делает их скорее фильмами о чтении новостей в радиостудии. Уникальная, лишь теле присущая возможность, – дать жизнь en direkt, используется минимально и осторожно. Текст обыкновенно иллюстрируется не живым репортажем о только что случившемся событии, но имиджем архивов, или даже фото! Внимательный телезритель заметит, что один и тот же шиит пересекает бейрутскую улицу уже месяц, иллюстрируя все новые эпизоды положения в Бейруте. (Информация радиожурналов в результате сравнительно лучшего качества). Однако главная претензия может быть предъявлена не к качеству подачи новостей, не к их старомодному театральному стилю, но к тому, что администрация использует теле для навязывания населению своего (и только своего) мировоззрения.
Уже порядок новостей в журнале служит внедрению в сознание телезрителей системы ценностей, приготовленных для него Администрацией. Что бы ни произошло в Польше, даже если Лех Валенса самым банальным образом простудился, польская новость пойдет первой на всех каналах, тотчас после тревожной музыки. (То же сделает английское ВВС.) Ей дадут шанс запомниться, выделяя ее. И в лучшем случае только третьим пойдет сообщение о военных действиях в глубине Африки или Азии. Стихийное бедствие или арест в СССР до самого последнего времени были всегда диспропорционально подчеркиваемы и негативно комментируемы медией. Процесс СССР велся десятилетиями на французском теле в присутствии лишь свидетелей обвинения (вспомним сотни диссидентов, получивших в семидесятые годы неограниченный доступ на телеэкран). Сегодня интересно наблюдать принципиальные изменения в отношении Запада к СССР. Так, французское теле практически не высказало возмущения по поводу жесткого разгона демонстрации в Тбилиси. Двадцать убитых не простили бы брежневскому СССР, горбачевскому СССР – примерному ученику демократии простили преспокойно. Если СССР еще не совсем “свой”, то подает надежды стать своим. А для своих у Запада иные критерии оценок… Если новость касается страны Латинской Америки или Африки, комментатор-спикер всегда принимает сторону, враждебную хунте или диктатору, если у нас с ним плохие отношения, и сторону диктатора, если он “друг” Франции. Мобуту и Бонго (так же, как и Бокасса до своего свержения), судя по французскому теле, – великолепные лидеры. Все это и есть – готовое мышление (ready-made), навязываемое телезрителям. Кем? CNCL? Мадам Дэйзи дэ Галард, ответственной за программы телевидения? Добраться до последней истины, до того, кто непосредственно контролирует журнал (выбирает новости и калибрует их) так же трудно, как получить имена агентов французского service de renseignements в Москве.
Телевидение на всех каналах внушает нам одно мнение. Если воспользоваться опять польским примером, заметь, читатель, что невозможно услышать даже робкого предположения о том, что может быть половина вины за то, что польская экономика – инвалидна, лежит на совести благородного союза “Солидарити”, десяток лет сотрясавшего страну забастовками во имя политических целей. Непредвзятый анализ польского общества исключен из программы волшебного ящика.
Упрощение характеризует информацию о несанаторном мире. Господствуют клишированные объяснения всех проблем недостаточной развитостью экономики. НЕпонимание функционирования чужих миров привело к возникновению мифов о “латиноамериканских диктаторах”, “тоталитарных режимах”, “фанатиках мусульманского интегризма”.
Если вы средний больной, – телезритель не был занят большую часть дня как work force, имея время он разыскал бы труднодоступную, но доступную профессиональную информацию по интересующим его вопросам. Но у него нет времени. И нет желания. Так и не выбравшись из стадии “пипи-кака” и интереса гениталиями противоположного пола, он однако понимает, что взрослому, ему необходимо мировоззрение. Потому он присваивает себе телемировоззрение.
Комментаторы тележурналов, увы, не для того поставлены, чтобы выражать свое мнение, не выражают они и мнения отвлеченно-объективные, как это присуще, скажем, очень добросовестным ученым. Комментаторы или служат впрямую администрации, или (и) являются пленниками общенациональных фобий и предрассудков, то есть сами есть продукт многолетнего влияния ready-made мышления. Опять уместно привести здесь пример исторического пристрастия Франции к Польше, откуда возникает способ рассуждения: все события, могущие привести Польшу в союз западного блока Санаториев, – позитивны (Добро), все акции, удерживающие ее в восточном – негативны (Зло).
Этически присутствие комментаторов в журнале неуместно. Практически они выполняют роль последней цензурной сети, самой мелкой, на случай, если крупицы нежелательной информации все же просочились, комментатор (часто им служит сам диктор) уничтожает и эти крупицы, объясняя. И даже после того, как информация уже выбрана для оглашения, – она продолжает быть объектом манипуляций. Повторить “нужную” информацию во всех тележурналах дня, укрупнить ее к вечеру, урезать нежелательную информацию (или добавить к ней – баланс, – несколько отрицательных объяснений), из главных новостей перевести информацию в мелкие, убрать вовсе, – все эти трюки вместе с комментарием дают возможность, ничего не запрещая, контролировать все. Администраторы Восточного Блока санаториев до сих пор безграмотно истолковывали теорию информации. НЕ понимая даже первого принципа: существенного отличия массовой информации от профессиональной, они глупо запрещали всякую информацию, противоречащую их интересам. Тогда как следовало умело регулировать массовость ее. В последние годы советская медия переживает болезненный период хаотической (почти полной) свободы информации. В сегодняшний период междуцарствия (старое насилие ушло, а новое владеет еще не всеми рычагами управления) – советская медия и телевидение в частности разрушают сознание советского человека, дезориентируют его, давая ему неотобранную ВСЮ ИНФОРМАЦИЮ.
Еще одно постоянное блюдо телеменю – emission или show. У пультов управления больших show стоят звезды и они приглашают к участию в своих show идеальных больных, – то есть таких же звезд, как они сами. “Нормального гражданина” (если следовать санаторной терминологии – “нормального больного”), возможно увидеть лишь на несколько секунд: за рулем автомобиля, застрявшего в “пробке”, свидетелем трагического происшествия, жертвой на госпитальной койке. (Когда-то опрашивал минуту-две, обыкновенных граждан, вызвав их из затемненных рядов, где они терпеливо дожидались, Мишель Поляк на “Droit de reponse”. С тех пор как эта передача ликвидирована, простой человек граждпнин водится только на сцене телеигр. Shows типа “Face a la France” отдают предпочтение не нормальным больным, – но жертвам.) Репортеры, имея перед собой просто больного, обыкновенно с ним не церемонятся, – вопрос, ответ, физиономия, – “Мерси”… Странным образом их, – Большинство, голосующее, плательщиков налогов (содержателей администрации), – телевидение стесняется. “L’heure de verite” для нормального больного не существует. Тележурналисты общества, называющего себя демократическим, не изъявляют желания раз в неделю допросить публично представителя дэмоса, – ЧЕЛОВЕКА ОБЫКНОВЕННОГО. БОятся ли они, что наглядно станет видна посредственность “ординарных” граждан, и это обстоятельство бросит тень на справедливость основного принципа демократического общества? Вдруг станет ясно, что милые граждане беспомощно не имеют своего мнения и потому всеобщее демократическое голосование аморально? Не декларируя этого, санаторная система узаконила статус обыкновенного больного, как статус недочеловека sous-homme. Система функционирует именно на этом принципе и лишь держит его в секрете.
Ведущий show, в смешанном стиле конферансье из кабаре и хозяйки салона, целующийся с приглашенными звездами, обращающийся с ними как с родственниками, и фамильярно и аррогантно, – обыкновенно вульгарен. Вульгарны до невозможности Патрик Сабатье и Мишель Друкер. Вульгарность можно было бы простить за достоинства. Если бы “host”* умели бы, предположим, злить своих приглашенных, работали бы над тем, чтобы их “расколоть”, заставить сказать именно то, чего они не хотят сообщить, обнажить то, что они скрывают. Но нет, мир, гармония и взаимная лесть царят на shows. (Если взаимная лесть очень талантливых людей хотя бы выносима, то взаимная лесть плохих артистов тошнотворна). Звезды наслаждаются звездностью, и с нерасколотыми имиджами, не показав зубов, послушно исполнив свои номера, приличные, как дети в школьном концерте, покидают сцену. Гинзбургу позволяется чуть-чуть припугнуть буржуа призраком скандала, быть или казаться пьяным. Всегда присутствует обязательный имитатор, обязательный гость из-за океана (актер или певец обыкновенно третьестепенный). Количество умных людей среди знаменитостей ничуть не больше, чем среди незнаменитых, потому на teleshows произносятся ничуть не более умные речи, чем в кафе на рю де Бретань. Но коцертные программы безопасны, а главное – полезны. “Если посредственность – норма даже на балу у звезд”, говорит себе Золушка-секретарша, “то все в моей жизни идет как надо. Да останется вечно моим секретарское место в этом самом посредственном из миров.” Огни Шампс-Элизээ гипнотизируют и успокаивают секретаршу у ее телевизора. Если случается легкий скандал (как при вручении премии Цезар – сюрреалистское хулиганство актрисы Анемон) умелый пожарник Друкер, скрывая раздражение, заливает пожар.
В Соединенных Штатах писатель или ученый-звезда смешивается в одной телетолпе со звездами синема, спорта, политики и поп-музыки. Во французском санатории существуют специальные литературные и историко-познавательные teleshows. Так же как и в концертно-эстрадных, охранительная статика и спасительное ханжество – господствующие тенденции и литературно-научно-познавательных программ. Приглашенные мало или вовсе не двигаются, потому что это неудобно для камэрмэнов. Они обязаны избегать определенных тем, потому что ведущие желают их избегнуть. Втиснутые в искусственное пространство, распятые в креслах, мучаются они на фоне “библиотеки” – рисованных (!) полок с книгами; “концертного зала” – пейзажа ванной комнаты – зеркал, лампочек, искусственной лестницы, зеркального пола. Опасность возбуждения у личностей, приглашенных ведущими, невелика, как правило, почти все они известные персоналити, члены эстаблишмэнт, лауреаты премий, профессора, академики, писатели-звезды. Однако Hosts всегда настороже. Нельзя чтобы беспокойство нарушило безмятежную гармонию телемира, – зеркало безмятежной гармонии санаторного мира. Ведущие – инспектора без промедления одергивают отклонение от темы. Углубившуюся в лес овцу вначале оставляют, дабы задать вопрос и перевести камеру на овцу незаблудшую… Если заблудшая упорствует в заблуждении, ее микрофон лишают мощности. (Благородно, т.е. постепенно). Зная отлично о том, что телескандал увеличивает аудиторию следующей эмиссьен, инспектора-hosts все же пресекают скандалы. Идеальная ситуация – скандал неслучившийся. (Интересная встреча: Друкер – Чуччолина, закончилась полной победой Друкера. Профессионал манипулирования, он сумел усмирить даже порно-бомбу.)
_________________________________________
* – т.е. хозяин (англ.) – ведущий телепередачи.
Уже отбранные именно за неопасность, за невозбуждаемость, приглашенные ведут себя на teleshows как обысканные и заколотые транквилизаторами (перед визитами большого начальства) заключенные в тюрьме. Гипнотизируемые hosts, они становятся то безудержно болтливы, то молчаливые, западают в кресло.
В литературе и науке теле уже воздвигло, к несчастью, свои фальшивые параллельные иерархии. Минковский, Шварценберг – лучшие ли доктора во Франции? Нуриссье, д’Ормэссон, Филипп Лабро, – лучшие ли писатели? (Для здоровья литературы было бы полезнее, если бы теле оставило ее в покое.) Тоталитарное теле внушает населению ready-made гениев сегодняшнего дня. Можно было бы не заботиться о сфабрикованных телевидением гениях, но другой параллельно могущественной иерархии не существует сегодня. У гениев теле нет конкурентов. Потому что могущественнее, тоталитарнее теле нет в санатории средства внушения. Старая молва “из уст в уши” и профессиональная критика в прессе способны указать на своих гениев трем-пяти тысячам читателей. Потому можно без преувеличения утверждать, что влияние Бернара Пиво на франц. литературу губительнее постановлений сталинского министра культуры Жданова. 15 лет фабриковал Пиво фальшивых писателей, пятерых в неделю.
В таких условиях именно принцип селекции, личные пристрастия Ведущего, структура и классовость его сознания (это всегда миддлклассовое сознание) приобрели могущественное значение. Как бы не представляли сами себя hosts- инспектора, функции, ими выполняемые есть жандармские функции охранителей средней нормы в культуре в ущерб исключительности, а именно она и есть высшая форма таланта. И гипнотизирующий ящик дал hosts тоталитарные возможности.
Фильмы – следующий этап после фотороманов, иллюстрируемые актерами живые новеллы, пользуются популярностью благодаря своему несложному построению. Именно потому СИНЕМА-развлечение в основном слаборазвитых стран (Китай, Индия, Египет). Большинство телеаудитории так или иначе ассоциирует их с действительностью. Разумеется, реальность синема – это не действительность, но ее подмена, в лучшем случае – точка зрения на действительность разрешенного к работе (администрацией) кинорежиссера. Большинство современных фильмов принадлежит к расплывчатому жанру бытового реализма (“реализм” в кино всегда условен, послевоенный итальянский неореализм также не исключение). Говоря на популярном жаргоне (“boulot”,”nana”, “je te jure”), облаченные в современные одежды, персонажи фильмов есть по сути дела – условные типы условной реальности, и это заранее известно зрителю. Условностей за без малого сотню лет активной истории синема обнажилось такое множество, что они саморазрушили фундаментальную иллюзию – иллюзию реальности фильма. (Телеинтервью с актерами и актрисами добавили немало ложек дегтя в бочку с надписью “Синема”). У современных зрителей не осталось и минимальной доли способностей предыдущих поколений – плакать, восхищаться или негодовать. Наши дедушки и бабушки знали, что Голливуд – фабрика грез. но их неиспорченное еще визуальной инфляцией воображение с удовольствием предавалось этим грезам. Современный зритель катастрофически теряет способность грезить глядя на движущиеся картинки по техническим причинам. Смысл демонстрации фокуса потерян, ибо аудитория давно знает секрет. Потому с сюжета фильма интерес зрителя переместился на детали. Откровенно условные фильмы о Джеймсе Бонде или первые фильмы Спилберга смотрятся лучше. В них зритель не должен верить в правдоподобие и отдает свое восхищение экзотическим пейзажам, эффектам и техническим игрушкам. Телезритель выродился в охотника за редкостями, он целый вечер обыкновенно переключает каналы, ища чего-нибудь особенного. Так же как в performanceлидеров на экране, в фильмах его интересуют случайные детали, – предмет его гурманства. “Le petit detail”** в речи Ле Пена соответствует неожиданно свежий показ отрубленной руки в полицейском фильме или фильме ужасов. Можно лишь догадываться о степени безграничного удовольствия, какое получил бы зритель, если бы Ле Пен (или Миттеранд или Рейган) заговорил бы с ним нормальным, “открытым языком”, каким он говорит со “своими”. А в фильме ему показали бы, не жалея его, всю серьезную мрачность убийства, так же как убийства запечатлены на фотографиях в полицейских архивах. Однако, несмотря на реки крови в полицейских фильмах и фильмах ужасов (а может быть именно благодяря рекам крови и карикатурному изобилию револьверов и выстрелов_ – насилие подается зрителю как ребенку, в облегченном, разбавленном, уже высмеянном виде. Даже порно-фильмы, парии культуры, не избежали чистки, несерьезность – в них заранее заданный элемент. Телезрителя твердо и уверенно воспитывают, скрывая от него возможность мужественного взгляда на жизнь. Прогрессизм, легкий гуманизм и оптимизм без принуждения создают искусственный санаторный климат, в котором фильмы выполняют те же функции, что нормандский пейзаж для коровы, в то время как она, жуя траву, производит молоко и увеличивает свой вес. Фильм развлекает ванаторного больного, избегая его раздражать. (Почему нельзя его раздражать? Считается, что граждане не созрели для взгляда на жизнь в полную силу? Их-таки относят к недочеловекам?). Жанр художественного фильма находится в кризисе не потому ли, что даже самые невинные больные потеряли интерес к условным облегченным историям? Фильмы одинаково неинтересны и в кинозале и на теле, но телеэкран в нескольких метрах, возможно выбрать один из нескольких фильмов, разогреть телеобед и жевать, а синема находится на бульваре Монтпарнасс или на Мэйн Стрит, до него нужно еще доехать или дойти.
_________________________________________
** – небольшая деталь (франц.) Речь идет о нашумевшем высказывании Ле Пена по поводу того, что газовые камеры уничтожения были всего лишь небольшой деталью истории.
_________________________________________
Теле пришло, чтобы остаться с человеком. Вынуть телезрителя из кресла невозможно. Теле часто противопоставляют жизни, но оно есть всего-навсего добровольная замена гражданином части жизни, разглядыванием движущихся картинок. И гражданин больной будет добровольно отказываться от части жизни для теле до тех пор, пока жизнь не станет интереснее, экзотичнее (или суровее и страшнее) чем теле. Качественные, изобретательные фильмы еще прочнее привяжут телезрителя к креслу. Телевидение – невиданное в истории явление даже в его профанированном, примитивном виде, и человечеству не избавиться от его волшебства.
Общность же телеменю сплачивает общество санатория и санатории. Сидя в деревне нормандской, возможно видеть на экране тот же фильм, что и в деревне американского Среднего Запада. Теле – более могучее средство юнификации мира, нежели некогда было христианство. И теле-скорость ослепительна. Теле-коллектив более реален сегодня, чем реальные соседи по улице или соседи по деревне. Он реальнее нации.
Теле-паблисити, развившееся в отточенную и острую форму, так или иначе воспроизводит грезу производителя продукции об идеальном клиенте. Идеальный покупатель должен со взрывчатой энергией радоваться эффективной марке нового стирального порошка (потому вскоре погрузив в воды Северного моря ступню, возможно будет вынуть ее без кожи), быть бездумен, красив, зловеще молод… Паблисити (так же, как и музыкальный видеоклип) довольно часто – маленький шедевр и оставляет фильмы далеко позади по качеству выполнения. Тем сильнее его влияние на население, вполне невинное, если паблисити призывает потреблять персики или виноград, и куда более зловещее, если речь идет о продуктах, заражающих среду. Герой же паблисити – идеальный потребитель, без сомнения, это – сумасшедший. Улыбчивый и энергичный, красиво одетый, но абсолютно больной. Устаревший интеллектуализм выбрал паблисити в символ “коммершиализации” теле в ущерб “культурному” теле, однако это заблуждение, как если предположить, что в смертной казни виновна деталь гильотины. Концепция человека-машины, а паблисити скорее скрашивает скучное потребление.
Если бы санаторное общество соответствовало его же претензиям, являлось “демократическим”, средство массового гипноза должно было бы принаджлежать People. Но оно принадлежит администрации и продающей свои продукты касте бизнесменов. На экранах появляются те, кому по занимаемому ими положению в санатории разрешено появляться. Рупор администрации, выражая лишь ограниченную часть всего спектра общества, – теле, могущественное средство внушения, образования и воспитания, служит в жалкой роли, игнорирующей его суть. Мощь телевидения намеренно сдерживается. Как если бы прекрасный супер-современный автомобиль, игнорируя мощный его мотор, владелец-самодур, стал бы использовать, запрягши в него лошадей, для прогулок в окрестностях деревни.
Казалось бы, лучшее средство дискредитировать Аксьен Директ, или корсиканских экстремистов, вообще любую экстремистскую группу, – засадить их за теле-стол дебатов с социологами и философами. Но в санаторном обществе, где из девяти кандидатов в президенты, четверо появились на экранах теле впервые лишь за пару недель до выборов, Аксьен Директ, дебатирующая свои идеи на теле, может привидеться, перефразируя Шекспира, лишь “в тяжком сне после обеда”.
Выпустить теле из рук администрация не может. Из боязни создать аппарат коллективного мышления, отдать трибуну дискуссии иному, нежели администрация, органу, – самому населению. Теле без сомнения тотчас превратится в супер-клуб якобинцев, – возбуждающихся” и благодаря способности проникновения сквозь стены непосредственно в семьи – сделается мгновенно непобедимым. Посему администрации выгодно насильственно удерживать теле в деревянном веке, употребляя лишь несколько процентов его мощности.
Можно услышать мнения, что начавшаяся Satellite Revolution угрожает теле-монополям местных администраций. Это было бы верно лишь при двух условиях: если бы существовала subversive страна, телепрограммы которой, будучи уловлены и распространены сателлитом, представляли бы опасность для стабильности санаторных режимов. И второе условие: если владельцы Интернациональных телесателлитов (Руперт Мурдох, Берлюскони, Бриг, Максвелл и люди их типа) не будут препятствовать распространению программ subversive страны. Оба условия невыполнимы. Такой страны нет на глобусе, а если возникнет, Мурдох/Берлюскони станут злейшими врагами ее.
