СОФИЯ РОТАРУ: “МНЕ МОГУТ НЕ ПОВЕРИТЬ, НО Я ГОВОРЮ ПРАВДУ”

В Колонном зале Дома Союзов гуляли новые короли жизни. Ничего не попишешь – их время. На презентацию новоиспеченного банка слетелись те, кто числит себя высшим светом, и те, кто туда стремится. Чужих не пускали. Плотно покушав и в удовольствие попив, гости проследовали в зал, чтобы посмотреть на пришедших их потешить актеров. Благосклонно прослушали оду во славу банка, вежливо похлопали Геннадию Хазанову, морально добивающему последних коммунистов. После выступлений Эсамбаева, Толкуновой, Никулина и Шифрина потихоньку потянулись к выходу, и тут на сцене появилась ОНА – о, организаторы знали, кого приберечь на десерт!
Ведущий срывающимся голосом объявил:
- Суперзвезда советской эстрады София РОТАРУ!
И – овации, цветы, поцелуи, опять цветы, опять поцелуи…
Когда все это закончилось, вместе с постоянным в последние годы партнером Ротару композитором Владимиром Матецким и супругом Софии Михайловны по жизни и худруком по работе Анатолием Евдокименко мы зашли в артистическую. Едва успевшую переодеться Ротару вместе с Матецким именинники утянули за свой стол, Анатолий Кириллович идти категорически отказался. “Я не в форме, да и вообще…” Пока ждали возвращения Софии Михайловны, я выяснил, что ради этого выступления перед банкирами Ротару пришлось перенести концерт в Архангельске, где у нее проходили гастроли, в пять утра вставать, чтобы успеть на самолет, тащить за собой в Москву музыкантов, балетную группу… Сейчас после концерта – в гостиницу, а рано утром опять на самолет и снова в Архангельск, продолжать гастроли. В мозгу сидела одна мысль: “Господи, ну Ротару-то это зачем? С ее славой, возможностями – лететь через полстраны, чтобы ублажать денежные мешки. Ради чего?” Решил, что если подвернется случай, обязательно спрошу. А пока же вслед за отбывшей положенное за столом Ротару мы садимся в предоставленную банком “Хонду” и, совершив круг почета до Пушкинской площади, возвращаемся обратно, чтобы остановиться напротив Дома Советов у входа в гостиницу “Москва”. В заказанном организаторами презентации роскошном люксе на пятом этаже Ротару устало падает на подушки дивана. Борюсь с угрызениями совести и в то же время понимаю, что следующая возможность для интервью может представиться не скоро. Верх берет журналист, я включаю диктофон.
ДЕВЧОНКА-ХУТОРЯНКА
- Я скажу, что прожила жизнь хорошую…
- А почему так печально, в прошедшем времени?
- Знаешь, как-то на душе тоскливо, скучаю по тем временам. Молодые годы… Я стала часто вспоминать детство, юность, молодость. И мне кажется, что это происходило с разными людьми, будто я прожила не одну жизнь. Кто бы мог подумать, что все так будет? Когда я начинала, все выглядело простым. Я не стремилась к славе, богатству – просто любила петь. У нас еще село такое… В самодеятельность ходили. Когда мне говорят о фонограммах, я думаю: кто-нибудь попробовал бы столько попеть живьем, сколько я пела. Я не знала, что такое микрофон… Все райцентры, все клубы – какие микрофоны, откуда? Первый раз я его увидела в Кишиневе – “Бик”. “Бек”, как он назывался? Но ты этого, конечно, не помнишь. Из самых первых, которые получало наше государство. Спела тогда и говорю: а зачем голос? Я привыкла без всяких усилителей работать. Было это году в 69-м. Боже, как давно! Только не подумай, что мне сто лет. Я запела очень рано, со школьной скамьи. Буковина – вообще очень музыкальный край. То, что именно я добилась такой популярности, объясняю своей счастливой звездой. Когда я только начинала, уделяли большое внимание художественной самодеятельности, лозунг такой был: “Подъем национальных окраин”, меня и заметили. Да разве я одна тогда на Западной Украине взошла? “Смеричка”, Вася Зинкевич, Назарий Яремчук, Володя Ивасюк со своими песнями. Нам просто повезло, время было хорошее.
- Брату и сестрам вы помогли выбиться на эстраду?
- Я старалась помочь в их становлении. Брат и средняя сестра выступали у меня в программе, но Лидия недавно родила дочку, пока ухаживает за малышкой. Зато со мной поет наша младшая – Аурика. Девочки никак не пользуются моим именем. У них свой стиль, свои песни. Они торят собственную дорогу.
Мы очень дружны. Нас в семье шестеро, много. Четверо поют, брат остался в колхозе. У него там свое дело. Он говорит: попоете, попоете, все равно сюда вернетесь. Мой брат трудяга, пашет день и ночь. Когда комиссии в колхоз приезжают, к нему ведут. Те ахать начинают: кто вас научил да что вы закончили? А у него и образования-то нет.
- Почему
- Сейчас расскажу, хотя об этом пока мало кто знает. Было время, когда не то что за религиозные, а даже за старые народные праздники строго наказывали. Толя, брат, только вернулся из армии. Ну ты знаешь, как – каждый вечер гулял с ребятами. Однажды взял и притащил огромную елку, выброшенную из клуба, установил во дворе отцовского дома, украсил огнями. И надо же, это попало на старый Новый год. Толю засекли, по селу ездила милиция, специально смотрела, кто как празднует. Отца прямо ночью разбудили… Папу в течение недели исключили из партии, сняли с бригадиров огороднической бригады, брата выгнали из комсомола. Пришлось ему забирать документы из Черновицкого университета. Недавно папу реабилитировали, предложили восстановиться в партии…
- Какой, ее же уже нет?
- Тогда еще была. Отец отказался, сказал: меня люди уважали и продолжают уважать. Но тогда это для него был страшный удар. Мы-то во все свято верили – и в лозунги, и в светлое будущее.
- Когда же это было?
- А не так и давно – году в 76-м. Это послужило одной из причин, что мы переехали в Крым. Говорили, что из-за моего здоровья, мол, астма и все такое. Но после того, что сделали с отцом, мне трудно было оставаться в Черновцах. Я ходила тогда к первому секретарю обкома на прием, буквально на второй день после случившегося. Мы просили прощения, а он единственное что сказал: “Вы, София Михайловна, личность известная, но надо было вашему отцу вести себя по-другому”. Я говорю: “Да он же спал…” Но все без толку. Мы уехали, крымчане нас приютили.
- С родителями?
- Нет, куда же они от земли? Я без них целый год потом вот такими слезами плакала, не могу без дома, такой человек. До сих пор душой и сердцем я на Буковине, хотя в Крыму ко мне прекрасно отнеслись.
В КРЫМУ БЛАГОСЛОВЕННОМ.
- Были люди просто удивительные, такие, как Николай Карпович Кириченко. Земля ему пухом. Сегодня партийных функционеров принято ругать, и моя семья вроде бы от них несправедливо пострадала, но я не люблю смешивать все в одну кучу. Кириченко, первый секретарь Крымского обкома, окружил нас заботой, вплоть до того, что когда мы ехали на гастроли за рубеж, звонил и предлагал помочь с консервами в дорогу – знал, что на суточные не проживешь. Были хорошие люди, но были и отпетые негодяи. О них я и говорить не хочу.
- Вы обмолвились о здоровье. У слухов были какие-то основания?
- Были. Мне и врачи Крым рекомендовали. А из-за чего? Лежу больная, температура 39, вдруг звонят – ответственный концерт. Что делать? Я к врачу: выручайте! Раньше такие обкомовские больницы были – лечсанупры. Там и врачи, и аппаратура получше. Но люди ведь не волшебники. Однажды, помню, зовут на концерт, а у меня ангина. Я лора убеждаю: ну хоть что-нибудь придумайте, чтоб хоть вполголоса петь, а он руками разводит… Никогда не забуду, как лежала в институте Сеченова с воспалением легких, а меня в Киев вызвали по распоряжению правительства. Не поверили, что больна, велели ехать. Села я в поезд, посмотрели на меня в Киеве и отправили на следующий день обратно. Вернулась в Симферополь, а через неделю уже двустороннее воспаление. С той поры я очень часто болела. Но я никого не виню и зла не помню. Предпочитаю говорить о тех хороших людях, с которыми меня судьба сводила. Их было больше.
- А Щербицкий вам покровительствовал?
- Лично я с ним не была знакома, но говорили, что он ко мне хорошо относился. Я мало кого из руководства близко знала. Вот Петр Кириллович Лучинский, бывший секретарь ЦК КПСС, мы еще по Кишиневу, по комсомолу знали друг друга. Я тогда только-только начинала.
- А тот шикарный особняк, на берегу моря, о котором столько говорят, вы с помощью Кириченко получили?
- А о том, что прожив 15 лет в Крыму, мы десять лет репетировали в 14-метровой комнатке, а потом арендовали зал у ялтинской ГАИ, не говорят? Я так счастлива, что наконец смогла арендовать дом… Заметьте, за свои деньги. Я ведь последний год зарплату от филармонии не получаю, все туда вкладываю. Почему, например, сегодня выступили?
- Это отдельный разговор.
- Нет, давай сразу выясним, я же вижу, тебе хочется спросить. Да, мне нужны деньги. Спонсорские, любые. Ремонт здания, оборудование, мебель – нам никто этого не оплатит. А за аренду 308 тысяч? У филармонии денег нет, значит, все приходится делать самим. Знаю, что никто мне не поверит, но это абсолютная правда: я два месяца подряд жила там в коридоре, в фуфайке варила рабочим обеды в неотапливаемом помещении.
- Что за особняк без отопления?
- Господи, это бывшая поликлиника, идущая под снос. Одно здание успели снести, во второе мы незаконно въехали и сказали: сносите вместе с нами. С большим скрипом нам его уступили. А как только мы дом отстояли, сразу объявилось столько претендентов на него, что мы еще несколько лет вынуждены были бороться. Сегодня половину дома арендуем мы, а другую – ялтинское радиовещание. Вот вам и весь знаменитый особняк Ротару, за который я якобы заплатила миллион. Да я оттуда мусор ведрами выносила!
Однажды бабы пришли, спросили: “Когда же Ротару откроет свой магазин, старыми платьями торговать будет?” Я как раскричалась, а мои ребята говорят: “Через полчаса приходите!” Разложили свои рабочие комбинезоны, перчатки, сапоги, бабки возмущаться стали, что над ними издеваются. Я даже знаю, кто сплетню о магазине пустил – ялтинское отделение АПН, занимавшее ранее 2 комнаты в этом доме…
Понимаешь, я устала 20 лет скитаться без студии, репетировать, где придется. И когда сегодня банк, организовавший презентацию, платит мне гонорар, я рада, потому что знаю: теперь смогу рассчитаться до конца года за свет, воду, отопление. А как по-другому?
О ВЕЩАХ ПРОЗАИЧЕСКИХ
- Вот ты говоришь: особняк. Господи, да я живу в обычной квартире в девятиэтажке. Таких полно. Когда к нам в гости приезжал Андрей Вознесенский, он даже не пытался скрыть разочарования. Ему рассказывали о какой-то сногсшибательной даче с бассейном с морской водой. А мы недавно у себя только в первый раз ремонт сделали.
- Ну а машина у вас хотя бы есть?
- Да, “Ниссан Патрол”. Ее выбрали потому, что заправляется дизтопливом, которое, в отличие от бензина, пока не в дефиците.
У нас любят поговорить о высоких заработках артистов. Но при этом почему-то не учитывают, что рядом со мной 30 человек, которым надо платить – музыканты, балет… Все, что на мне – сценическая одежда, обувь, это тоже куплено на собственные деньги. В мае везу отчетную программу в Киев. Нужны новые костюмы, а где взять ткани, где пошить? С ума сойти можно!
- Поэтому вы и заломили в Мурманске по сто рублей за билет?
- Подошли перед концертом в Мурманске к моему администратору два подвыпивших мужика и стали возмущаться, что мы дорого берем. Значит, за бутылку водки 180 рублей отдать можно, а за концерт, где я полтора часа живьем работаю, жалко? А с другой стороны, думаешь, мне приятно, что простой трудяга не в состоянии купить билет? Но ведь и себе в убыток выступать не станешь. В этом и заключется абсурдность нашей жизни. Поешь для людей, стараешься ради них, и ты же вынуждена назначать такие цены. Раньше на концерты семьями ходили, а сегодня это многим по карману? Ладно, завтра я пущу билеты по червонцу, но тогда пускай и в гостиницах восстанавливают прежние расценки, и в ресторанах, и на транспорте. Этого же нет! И все-таки я решила для себя, что дороже 50 рублей на мои концерты билетов не будет. Неловко просто перед людьми. Я всегда помню, что артист без зрителя – никто. Молоденьким девочкам, которые рядом со мной работают, всегда говорю: главное, чтобы зал полный был, а звания, регалии – ерунда. Я раньше даже запрещала, чтобы меня народной артисткой называли. Считаю, что звания давали, чтобы денег не платить. Когда мне дали народную Молдавии, министр культуры Украины сложил дулю и сказал: “Вот она у нас теперь народную артистку Союза получит. Будет ждать, как все”. Ну, не присваивали 5 лет, и что? Думаете, я сильно пострадала? Вот если бы люди на мои концерты не ходили, тогда – да.
- А какое Киеву дело до молдавского звания?
- Ревность большая. Так всю жизнь было, перетягивали, чья я певица – украинская или молдавская.
“РОТАРУ, ТЫ ЕЩЕ ПОЖАЛЕЕШЬ!”
- Я ведь чистокровная молдаванка. Да, я родилась на Буковине, но украинского языка не слышала ни дома, ни в школе. Дома у нас говорят на молдавском, в школе учила русский и французский. Украинский я узнала от мужа-украинца. Украинская песня стала для меня родной благодаря Володе Ивасюку, замечательному композитору. С его “Червоной руты” я по-настоящему и прославилась.
- И все-таки о вашем молдавском происхождении в Киеве не забыли?
- Как сказать. Находились люди, которые мне постоянно об этом напоминали. Им хотелось досадить, уколоть меня.
Сейчас я постоянно работаю с Володей Матецким. Понимаешь, я не могу петь песню одного композитора, потом песню другого. Мне нужно хорошо знать человека, понимать его. Так вот, из-за того, что я пою сейчас на русском, меня обвинили чуть ли не в измене украинскому народу: забыла родное и продалась москалям. Некоторые деятели из Руха к этому руку приложили. Кампанию в прессе, на телевидении против меня развернули. Незадолго до поездки в Австралию мне пришлось из-за этого расстаться с ансамблем “Червона рута”. За три недели с новой командой отрепетировали программу. Прилетели в Австралию, в украинскую общину, а нас там встречают ксерокопиями статей из киевских газет, что я москальская певичка. Кто-то же это организовал, хотел сорвать мои гастроли.
Мы с ребятами год жизни отдали, чтобы восстановить аранжировки двадцатилетней давности. Сегодня у меня одно отделение – песни Матецкого, а другое – украинские и молдавские. Современные украинские композиторы показывают мне свои работы, но я не могу найти среди них таких, как делал Ивасюк. Не петь же посредственность только потому, что она украинская?
- А что за обструкцию вам устроили во Львове во время гастролей?
- Концерты проходили на стадионе “Дружба”, и на трибуны пришла часть зрителей, настроенная против меня. Было очень обидно видеть плакаты “София, тебя ждет кара!” Немало нашлось и моих поклонников. Чуть до драк не доходило. Неприятно… Но я глаза от зрителей не прятала. Меня засвистывают, а я пою. Дулю скручу и в нос им! Мне телевизионщики кричат: отойди от трибун от греха подальше, не дразни гусей. Ничего, на третий день переломила, аплодировать стали. Я знала, что права, ибо никогда не лгала публике, не лгала себе.
- И тем не менее после тех львовских концертов – а прошло уже года три – вы на Украине почти не выступаете?
- Есть где-то моя вина. Но не могу же я все время доказывать свою лояльность, требовать любви к себе. Впрочем, в этом году я выступлю и в Киеве, и в Черновцах.
И В КАКОЙ СТОРОНЕ Я НИ БУДУ…
- События последнего времени, распад Союза на географии ваших поездок отразились?
- Конечно. Например, сейчас сложно поехать в некоторые регионы. Не так давно тогдашнее Министерство культуры СССР обязало нас совершить гастроли по горячим точкам. Сперва мы отказались, а потом подготовили программы “Друзья остаются друзьями” и “Караван любви” и поехали – Вильнюс, Рига, Таллинн, Тбилиси, Баку, Ереван. Особенно Армения запомнилась. Неотапливаемый, но битком набитый зал, мы выныриваем из теплой одежды, переодеваемся и – на сцену. К концу концерта забывали, где мы, что мы. А по ночам перестрелки на улицах… В Баку как принимали, в Грузии. Потрясающе! Правда, потом я два месяца лежала в больнице с воспалением легких, но ни о чем не жалею. До сих пор глаза зрителей помню. Меня предупреждали: не спускайся в зал, мало ли что. Даже охрану приставили. А я считаю: с чем к человеку идешь, тем и он тебе отплатит.
- В Москву вы теперь приезжаете как за границу?
- Нет, я еду как к себе домой. “Московский комсомолец” назвал меня иностранной певицей, но я не чувствую себя здесь чужой. У меня масса друзей в Москве, я пережила в этом городе столько радостных и светлых минут. И вообще: мои родители – на Буковине, брат и сестра – в Кишиневе, мы – в Крыму, друзья – по всей стране. О каких границах речь? Все равно мы будем вместе, как бы это ни называлось – СССР, СНГ или еще по-другому… И, скажем, Кремль для каждого из нас останется Кремлем. Ну как я могу забыть такое: на одном из торжественных концертов в Кремлевском Дворце съездов я выступала вместе с родными сестрами – Лидией и Аурикой. Представляете, три девушки из молдавского села на Буковине поют с кремлевской сцены? Это надо пережить…
- Вы так поэтически говорите и тем не менее своего сына из московского вуза забрали…
- Тут возникли проблемы несколько иного рода, чем то, на что ты намекаешь. Руслану было очень тяжело, он скучал вдали от дома. И здесь все равно: Москва, Ленинград или Киев – все далеко. К тому же в Москве бытовые неурядицы одолевали. Общежития ему не дали, приходилось в Москве снимать угол то там, то здесь. Знаешь, каких денег сегодня квартира в Москве стоит?
- А что вы сыну в Севастополе обеспечили?
- Ни о каких дополнительных льготах мы для него не хлопотали. Учится в приборостроительном институте, живет в комнате общежития вместе с еще двумя ребятами. На субботу и воскресенье приезжает домой, иногда мы с мужем к нему ездим. Ялта и Севастополь рядом, это Москва за тридевять земель… Так и Руслану удобнее, и мне спокойнее.
- Материально сына поддерживаете?-
- Разве сегодня на стипендию проживешь? Правда, последние несколько месяцев нас Руслан кормил. Мы гастролировали за пределами Украины, и, естественно, купонами нам не платили. Когда приезжали домой, даже хлеб купить не могли.
- Вот что значит гастролировать за границей! Кстати, о ней самой. Знаю, что после ваших концертов в Канаде в 83-м году вы на пять лет стали невыездной. С чем это связано?
- А нам никто не объяснял. Просто когда приходили в Госконцерт вызовы на нас из-за рубежа. отказывали под предлогом того, что мы не выступаем. Нас же даже не ставили в известность. Обычная практика, так тогда со многими неугодными поступали. Меня за что-то невзлюбили.
Но тут нужно сказать, что мы никогда не стремились очень много работать за границей. Мы могли собрать полные площадки в Союзе, иногда по 30 концертов с аншлагом в одном городе проводили, меня это вполне устраивало. Когда ты видишь, что тебя любят, встречи с тобой ждут, то мысль ехать куда-то, завоевывать другую аудиторию просто не приходит в голову. Тем более на Западе ведь выступать приходилось перед эмигрантами, а это публика иная.
- Но зато и платили там не деревянными.
- Там нам ничего не платили, только суточные от Госконцерта. Я получала, как и рабочий в нашем коллективе. Всем поровну, а сверху абсолютно ничего, я вам слово даю. Тащили за собой чемодан с консервами, чтобы хоть что-то сэкономить. Были и анекдотические ситуации. Записывали мы пластинку в Германии. Наши мне назначили ставку 6 рублей за минуту звучания. Немцы должны были заплатить 156 марок. Они не поверили, перезвонили в Москву. На следующий день переводчица подходит, мнется как-то, стесняется: “Наш шеф решил сделать вам маленький презент, потому что Москва повысить ставку не разрешает”… Да что говорить! Жалею об одном – что на это выпали молодые годы, когда так много можно было сделать. Помню, в Мюнхене, на фирме “Ориола” записала пробную пластинку, предложили выпустить диск с итальянскими и французскими песнями. Итальянский язык мне очень близок, так же, как и французский. Нашли композитора, звали в Америку озвучивать кинофильм. А потом из Госконцерта пришла директива петь только советские песни. Меня немцы еще немного поуговаривали, но что значило в той обстановке нарушить приказ? Я тогда одновременно с Амандой Лир начинала… Ей тот же композитор песни писал, что и мне для миньона. Но… Не повезло.
- Сегодня-то вы вольны?
- Да, конечно. Контракт – и еду. Но было бы мне лет на 20 меньше… Теперь нашей эстраде подняться на уровень западного шоу-бизнеса очень сложно – время упущено. И потом, если раньше готовы были нас поддерживать, в звезды выводить, то сегодня Запад стремится завоевать восточный рынок, сплавив туда своих певцов, от которых самим уже не протолкнуться. Когда пишут в газетах, что после выступления наших артистов западная публика была на ушах, ты этому не особенно верь. Ходит-то на концерты эмиграция, а Запад нас не знает и знать не хочет. Без серьезной раскрутки туда соваться нечего, а кто это сделает, ради чего?
ТЬФУ-ТЬФУ, ЧТОБ НЕ СГЛАЗИТЬ!
- Вы суеверный человек?
- Да, очень. Я все знаю, что со мной будет, – и через день, и через два. Знаю, когда ждет провал, когда успех, верю в Бога. И то, что я предсказываю, всегда сбывается.
- Что может вам испортить настроение?
- Да очень многое. Сейчас это очень просто делается. Тот же швейцар, тот же милиционер в аэропорту – хамство у нас отнюдь не перевелось. Обычно стараюсь промолчать, чтобы не заводиться – не знаешь, на кого нарвешься.
- А приметы свои у вас есть?
- Обязательно. Особенно перед выходом на сцену. Постучать по дереву, сплюнуть через плечо, еще многое другое, о чем сказать не могу. Всегда Бог со мной, перед выходом на сцену должна перекреститься. Раньше я это скрывала, а сейчас открыто говорю. Я ведь еще школьницей пела в церковном хоре, а потом пришлось уйти по идейным, так сказать, соображениям – как же, в пионеры поступать. У нас все в семье верующие – и мать, и отец.
- Вам взятки когда-нибудь приходилось давать? Например, чтобы песню показали по Центральному телевидению, в конкурс включили?
- Боже упаси! Чего-чего, а этого не было. Может, потому, что я, как говорится, сто лет на эстраде? Ну, бывало, с цветами придешь, но это ведь не взятка. Наоборот, мне даже помогали. Перед одним из новогодних “Голубых огоньков” у меня не было песни. Редактор посоветовал послушать “Лаванду” незнакомого мне Матецкого. Я упиралась, отказывалась, а потом как услышала… С той поры работаю с Володей.
- А телевизор вы смотрите? Коллег-исполнителей?
- Вот не хочу говорить об этом ничего! Коммерция это, коммерция… Хотя молодежь у нас талантливая, я даже им завидую, что они могут позволить себе то, что хотят. А у меня уже имидж. Когда я два года назад выступала с концертами в Прибалтике, там были все в шоке: Ротару держали за флаг партократии, а я оказалась другой. Но ломать стереотипы трудно.
- А о том, что пели, скажем, “Я, ты, он, она”, не жалеете?
- У меня случайных песен не было. То, что не нравилось, никто не мог заставить меня спеть. Я ни от чего не отказываюсь. Вот, например, песня “Красная стрела”. Кому-то она не приглянулась из руководства: “Почему красная?” Песню выкидывали из концертов, из “Песни года”, а я назло пела.
И когда возьму свои старые пластинки, послушаю, нет, все мое. Даже о Родине.
- А в партию вы вступали?
- Нет, никогда. Хотя мне говорили, что это помогло бы поскорее получить звание. Я не стала. Вообще, пресмыкаться, юлить – не по мне. Помню, когда выдвинули на Госпремию Украины, предложиди спеть для членов комиссии в камерной обстановке под рояль. Но я не люблю “дачных” концертов. Прислала всем приглашения на сольные выступления во Дворец культуры “Украина”. Ни один из комиссии не пришел. И премию не дали… Так же и с Госпремией СССР. У меня были концерты в “России”. За неделю до вручения – презентация. Все меня поздравляли. А потом – ничего. Опять не спела на даче…
Но не звания главное для меня. Хочу, чтобы в залах у меня было полно людей, чтобы меня провожали словами: “Приезжайте еще”. Я думаю об одном: Господи, сделай так, чтобы это продлилось, для меня нет ничего страшнее, чем потерять голос. Пока могу, я буду петь.
Все. Выключаю диктофон. Около часа ночи. Боюсь опоздать на пересадку в метро, да и Ротару утром на самолет. Благодарю за интервью, выхожу из номера и последнее, что слышу: “Толя, предупреди дежурную, чтобы разбудила завтра в семь”. Жизнь продолжается.

Андрей ВАНДЕНКО.