Михаил Козаков покинул Советский Союза за два месяца до его распада. В конце лета 94-го он приехал в Россию – изменившуюся и ставшую еще более непонятной, чем бывший СССР. Наверное, не случайно Козаков на протяжении всех десяти дней пребывания в России, говоря о ней, употреблял словосочетание “ваша страна” в разных склонениях. Козаков чувствует себя гражданином Израиля. Новую Россию он воспринимает как бывшую родину, продолжая любить ее по-прежнему: Ленинград, в котором родился и прожил около двадцати лет, Москву, где состоялся как актер и режиссер. Потому и приехал, что любит.
Михаил Козаков не вещал, не пугал апокалипсисом и не раздавал прогнозов, а вел просто диалог с публикой. Играл отрывки из спектаклей, сыгранных в Израиле и записанных на видеопленку, читал стихи поэтов XIX и первой половины XX веков. И рассказывал о своей нынешней жизни, сравнивая ее с прошлым.
Уезжая в Израиль, Козаков знал только два слова на иврите: “шолом” – “здравствуйте” и “бэкваша” – “пожалуйста”. Последнее запомнил лишь потому, что “есть такой артист – Кваша”. Иллюзии, что в Израиле можно жить, не говоря на иврите, развеялись уже в первые недели. Работы в русском театре было немного. Предложили играть в еврейском камерном театре. Согласился и – стал учить роли. Слова записывал так, как они звучат по-русски, стараясь хотя бы произносить их, словно истинный еврей. “Я понял, что если хочу нормально жить в Израиле, то должен, даже не умея плавать, нырнуть в воду, а вынырнув, доплыть до берега самостоятельно”, – признался Козаков. Смекалки и сил хватило. Подстегивало желание самоутвердиться в Израиле, но в еще большей степени обеспечить нормальную жизнь не только себе, но и своей семье – молодой жене и сыну – еврею по матери. Сам Козаков – еврей по отцу, что в Израиле в зачет не идет, поскольку там национальность устанавливают по материнской линии. Михаил привык при знакомстве представляться “папой еврея”.
Вместе с Козаковым в театре играют русские Валентин Никулин и Ирина Селезнева. Ирина стала исполнять роли на иврите гораздо раньше Михаила и даже помогала ему заучивать отдельные выражения, фразы из ролей Тригорина, Трефина в спектаклях “Чайка” и “Чествование”. Правда, книгу своих воспоминаний Козаков выпустил в Израиле на русском. Называется она “Рисунки на песке”, а помог Михаилу художественно оформить мысли его друг Станислав Рассадин. По словам Казакова, артисту из России в Израиле жить непросто. Уже и русский театр “Гешер” перешел на иврит. И все же приятно, что на спектакли – как русские, так и “ивритские” – приходит нормальный зритель – московский, санкт-петербургский, киевский. Эти люди, ставшие гражданами Израиля совсем недавно, спрашивали Козакова, когда он уезжал в отпуск в Москву: “Михаил, ты приедешь назад, ты вернешься?” Михаил Михайлович, будучи человеком сентиментальным, прослезился. Да, он без Израиля уже не мыслит свою жизнь. Лучше ли ему в Израиле? Козаков говорит, что лучше его сыну, молодой жене, а значит, и ему тоже. А вообще, “хорошо там, где нас нет, а мы – везде”, – цитирует он Жванецкого. Козакову очень неприятно, когда об Израиле говорят люди, никогда там не жившие. Сам он о многом до сих пор не хочет рассуждать, считая себя некомпетентным в этих вопросах. Например, об “израильской душе”. Уехал он на “землю обетованную” не из-за душевных порывов, а потому, что не стало денег на съемки фильмов, молчал телефон. Уверенности в себе уже не было. Михаил испугался, что в России он не сможет работать по профессии.
Мечта Козакова – работать и в Израиле, и в России. За три года он снялся в двух фильмах – “Роковые яйца” и “Красная Жизель”. Кроме театральных репетиций, занимается и репетиторством – обучает ивриту детей новой эмиграции.
Козаков уехал из России. И, кажется, не жалеет об этом.
Андрей КНЯЗЕВ
(“АиФ” – специально для “НВ”).