Заместитель министра по делам печати Российской Федерации исправно платит налоги, не имеет проблем с криминальным миром, не путает толлинг с петтингом, но каждый week-end ожидает с нарастающим ужасом.
– Владимир, надо полагать, у вас есть машина?
– Вас какая интересует – личная или служебная?
– Обе.
– От служебного автотранспорта я отказался, так что говорить тут не о чем, а из личных средств передвижения у меня имеется BMW.
– Машина в угоне не значится, растаможена по правилам?
– Покупал ее в автосалоне, проверял: все документы в порядке.
– За свет, газ вовремя платите, за квартиру не задолжали?
– Не волнуйтесь, все нормально.
– Как не волноваться, если даже с вашим непосредственным начальником не так давно такой ляпсус приключился: его задержала бдительная московская милиция, обнаружив, что джип господина Лесина зарегистрирован с нарушениями. Коль министра не пощадили, в участок препроводили, то с заместителем и подавно чикаться не станут. А вдруг, к примеру, вы налоговую декларацию подать забыли?
– Будьте спокойны, я прошел восемнадцатимесячную комплексную проверку всех налоговиков и признан чистым перед державой… Похоже, мы уверенной поступью идем по пути итальянской демократии: там давно считается, что карьера предпринимателя или госслужащего не может быть признана состоявшейся, если он не имел проблем с органами правосудия либо силовыми ведомствами.
– Словом, ваша биография вполне соответствует итальянским стандартам: вы ведь, кажется, проходили подозреваемым по делу о неуплате налогов?
– Было и такое, но потом обвинения с меня сняли.
– Это случилось до того, как вас утвердили в министерской должности?
– Разумеется. Уверяю: сюда я шел не в поисках защиты от фискальных органов.
– А зачем?
– Чтобы решать вопросы, находящиеся выше уровня компетенции руководителя частного издательства (“Вагриус”. – Ред. ИД “Новый Взгляд”), которым я был до недавнего времени. Это первое. Есть и второе. С некоторых пор я взял за правило раз в три-четыре года устраивать челленджи самому себе, бросать вызов – справлюсь или нет. Поэтому и согласие поработать в должности замминистра можно рассматривать как мое желание проверить силы на новом месте.
Хотя, если говорить до конца откровенно, мой приход в Минпечати был в известной степени вынужденным шагом. Здесь явно не хватало человека из книжного бизнеса, способного лоббировать интересы отрасли. Можно выстроить прекрасную издательскую концепцию, собрать чудесную команду авторов и даже выпускать отличные книги, но все будет сведено на нет при столкновении с безумной системой реализации, беспределом бумажного рынка, хаосом полиграфических услуг, удавкой налогового бремени…
– Вы забыли упомянуть еще криминализацию книжного бизнеса.
– И эта проблема существует, но сегодня, к счастью, она стоит не так остро, как несколько лет назад. Тогда и убийства случались, и регулярные, как принято говорить, «наезды» на издателей. Сейчас рентабельность книжного бизнеса столь низка, что не идет ни в какое сравнение с оборотами ликероводочных и табачных королей. Словом, крутым ребятам нет резона мараться с книжниками. Если уж обращать внимание на рынок массовых коммуникаций, то на телевидение – оно выглядит куда привлекательнее.
Нет, отношения с криминальным миром – не самый острый вопрос, который заботит сегодня книгоиздателей и который намеревался решать я, идя в министерство.
– Кстати, об этом приходе. Вы уже сказали, что отказались от служебной машины, не удивлюсь, узнав, что и зарплатой госслужащего пожертвовали в пользу бедных.
– Вы правы: ставка заместителя министра – не то, что могло прельстить меня в должности. С материальной точки зрения я существенно проиграл.
– Хотите заставить поверить в свой альтруизм?
– Я же объяснил, что пришел отстаивать интересы бизнеса, налаживать цивилизованные отношения в области книгопечатания и книготорговли.
– На мой взгляд, вы выбрали не самое подходящее время для решения подобных вопросов. Перед министерством Правды сейчас стоят иные задачи.
– Заметьте, это ваше определение, а не мое. Не считаю, что работаю в министерстве Правды хотя бы по той причине, что в романе Оруэлла это ведомство занималось идеологией и контролем за информацией, мы же не делаем ни того, ни другого. У нас весьма технологичная структура, решающая вполне конкретные вопросы и не лезущая в идеологические баталии. Да, нам приходится обозначать позицию в информационных войнах, но лишь для того, чтобы добиться строгого соблюдения Конституции России и законов в области СМИ.
– Полагаете, вам удается оставаться над схваткой, не приняв сторону ни одной из противоборствующих сторон?
– Мы стремимся к этому.
– Стремление похвально, но это, согласитесь, не есть результат.
– Приходится учиться на марше. Не только нам, но и всему обществу. Например, уже очевидно, что федеральный закон о выборах сыроват, и это породило массу проблем перед 19 декабря (1999 г. – Ред. ИД “Новый Взгляд”). Значит, в будущем стоит подредактировать документы так, чтобы в них не оставалось узких мест. Хотя история Романовской империи, Советского Союза да, в общем-то, и новой России доказывает, что у нас всегда были слишком суровые законы, и именно поэтому их никто не выполняет в полном объеме.
Впрочем, это не оправдывает информационный беспредел, который заменил предвыборную агитацию и пропаганду. Спору нет, телекиллеры прекрасно сделали свою работу, но это только усилило негативный заряд последствий. Убежден: случившееся столь разрушительно и деструктивно, что обществу придется в течение долгих лет собирать разбросанные камни.
– Давайте будем конкретны. Камни, разбросанные кем? Доренко?
– Хотел бы воздержаться от обвинений в адрес конкретных телевизионных или пишущих журналистов, это не входит в мою компетенцию.
– Но вы вправе выразить личное отношение?
– Если говорить о еженедельных аналитических телепрограммах, то по уик-эндам я по привычке стараюсь посмотреть и «Зеркало», и «Итоги», и программу Доренко. Не могу сказать, что увиденное доставляет мне удовольствие как зрителю. Скорее, сегодня это уже повинность чиновника, обязанного быть в курсе событий, знать, с чем придется завтра столкнуться в работе.
Слава Богу, министерство наше не политизировано, никто не проводит партсобраний, не требует от меня демонстрации верноподданнических чувств.
– Насколько понимаю, это было бы трудно даже технически: Михаил Лесин принадлежит к кремлевской команде, вы не скрываете, что поддерживаете московского мэра …
– Я работаю в команде Лесина и могу только повторить: в министерстве нет политических группировок, мы не занимаемся выяснением политпристрастий подчиненных. Нынешнее руководство Минпечати я рассматриваю именно как команду молодых, мобильных интеллектуалов, которым небезразлична судьба страны. В свое время мне уже приходилось состоять на госслужбе, и за те девять лет, что я был вне системы, в чиновничьей среде произошли изменения не в лучшую сторону. Надежда на новых людей, которые идут во власть.
– То есть на вас?
– В том числе. Говоря о команде, пришедшей в министерство, я сознательно употребил слово «интеллектуалы». Новые чиновники должны руководствоваться не революционным сознанием, а знанием. Знанием законов, в первую очередь.
Мы говорили сегодня об информационных войнах. Допустим, мне не нравится то, что делает Сергей Доренко, но я не мог поддержать радикальные требования закрыть передачу, лишить журналиста эфира, иначе сработает принцип домино, последует цепная реакция. Нельзя создавать прецеденты. Например, многие считают, что Россия спокойно проживет без нескольких островов Южно-Курильской гряды, но отдавать их Японии мы не имеем права из принципиальных соображений. Понимаете?
Нет, я не пытаюсь любой ценой защищать журналистов, а призываю вспомнить, откуда мы все родом: из коммунистических штанишек выросли, а новую демократическую одежду справить по фигуре еще не успели. Печально, что у общества пока нет действенной юридической защиты, что не работают гражданские общественные механизмы. Но, перефразируя известное заявление Сталина, приходится признать: у нас другой политической элиты нет. Значит, нужны законы, обязывающие вести агитационную борьбу против программ соперников, а не против личностей. Пока же, увы, принцип свободы слова многими трактуется слишком вольно. Кто-то размахивает дубиной компромата с экрана, кто-то монополизирует право на размещение наружной рекламы в Москве. И то, и другое свидетельствует о низкой правовой, политической культуре в обществе.
– Воспитывайте, повышайте. На то и посажены.
– А вы на полном основании прилепите нам ярлык министерства Правды? Воспитательный процесс оставим семье, детсаду и школе. Наша задача – обеспечить технологический цикл, создать равные условия для всех игроков на информационном поле.
Я упоминал сегодня московскую наружную рекламу. Тут много вопросов, но две встречные рекламные акции по толлингу (одна в защиту, вторая – за отмену) я расцениваю как образцовые, проведенные по всем правилам PR-кампании. Правда, при этом общество так до конца и не поняло, что же такое толлинг и чем он, к примеру, отличается от петтинга, но это уже второй вопрос. Главное, наши люди лишний раз доказали, насколько они талантливы. Проблема, повторяю, лишь в том, что у общества нет защиты от демонического таланта, от выброса гениальных идей с отрицательным зарядом.
Вы спрашивали мое мнение о Доренко. Считаю его выдающимся телевизионным анкором, с точки зрения пропаганды феноменально владеющим своим искусством. Другое дело, что в прежние времена у нас были не меньшие мастера.
– Зорин, Калягин и иже с ними?
– Безусловно! Советская пропагандистская машина была одной из лучших в мире, правда, тогда объект критики находился не внутри страны, а вне ее. Мы клеймили позором американский империализм, израильский сионизм, агрессивный блок НАТО и тому подобные загнивающие язвы капитализма, как, впрочем, и новый уклонизм с постмодернизмом. Сегодня те же приемы используются для внутреннего потребления. Если раньше советские мастера пера и микрофона оттачивали стиль, измываясь над «тупыми янки» и прочими недоумками, то сейчас объектами «наездов» становятся политические оппоненты внутри страны. Чем пассажи Сергея Доренко отличаются от блестящих памфлетов Томаса Колесниченко или Валентина Зорина? Да ничем!
– Если не считать того, что взрыв, направленный внутрь, становится еще более разрушительным.
– Я об этом сегодня постоянно вам говорю: меня охватывает ужас при мысли, сколько потребуется времени, чтобы собрать воедино ошметки общества, разбросанного думской предвыборной кампанией. А ведь впереди 26 марта, выборы президента… Парадоксальная вещь: клановые разборки, выяснения отношений между различными политическими группировками внутри страны привели к тому, что наш, так скажем, домашний компромат получил широкое хождение за пределами России. Для меня очевидно, что скандалы со швейцарскими счетами кремлевских чиновников, с разоблачениями в BoNY имеют российские корни. Опять-таки вспомним опыт двадцатилетней давности. Английская газета Morning Star публиковала соответствующий материал, который затем переводился на русский и перепечатывался «Правдой». Сегодня нужную статейку можно перевести из какой-нибудь Correrе della serra. Ничего нового на рынке политической пропаганды нам не предлагается, всего лишь отрабатываются и доводятся до совершенства испытанные технологии.
– Как полагаете, пик в военных действиях преодолен?
– Хотелось бы верить, но ощущение, что у противоборствующих сторон есть пока порох, ресурсы не исчерпаны. Чем ближе президентские выборы, тем горячее будет становиться.
– Но и так уже бьют ниже пейджера, куда еще метить?
– Вопрос в том, кто выигрывает от этих войн. На мой взгляд, этот тот случай, когда в минусе оказываются все. Понимаете, все попытки вернуться к идеям гуманизма и просветительства, которыми была переполнена российская интеллигенция в девятнадцатом и начале нашего веков, пока ни к чему не приводят. Это отбрасывается за ненадобностью. Над всем довлеет сиюминутность: мол, пройдем выборы, а потом уже подумаем о вечных ценностях. Но так не бывает, нельзя жить надеждой на внуков, которые будут лучше нас и решат то, что мы не решили. Это самообман.
– Вот на этой оптимистической ноте давайте, Владимир, и закончим наш разговор.
– На самом деле, я верю, что все образуется. В противном случае не пошел бы в министерство, а пересидел бы смутное время в издательстве. Не знаю, смог ли внятно объяснить причины, побудившие меня сделать этот шаг. Признаться, мне и самому порой трудно понять, зачем я пошел на это. Сопротивление ведь приходится преодолевать очень серьезное. Не сомневаюсь, в самом скором времени против меня начнут бороться. Ко мне ведь не раз уже подкатывались предприниматели, делали предложения, от которых, в их понимании, сложно отказаться. Я без обиняков посылал всех по известному адресу. Люди пока не докумекали, что во власть приходит новая команда – с иными принципами, воззрениями, целями. Не понимают, значит, будем объяснять…
Конечно, я не собираюсь до смерти сидеть в правительстве. По закону, кабинет министров обязан подать в отставку после избрания нового президента. Но во мне достаточно честолюбия, и я не уйду отсюда, пока не реорганизую книжный бизнес в России. По-хорошему, мне надо на все про все года два. Впрочем, при известном старании и раньше можно поспеть.
– Значит, надо стараться.
– Значит, будем.
Андрей ВАНДЕНКО
От редакции: Интервью с Владимиром Григорьевым, записанное известнейшим российским журналистом Андреем Ванденко (начинавшим, кстати, свою карьеру в “Новом Взгляде” 10 лет назад), представляет собой квинтэссенцию нескольких бесед ВГ и АВ.
В силу постановочного характера данной публикации, в нее не включены фрагменты, “отработанные” другими собеседниками отечественных СМИ (скандал вокруг Андрея Бабицкого, угроза Минпечати лишить ОРТ и ТВЦ возможности вещать, гибель талантливого журналиста и видного медиа-магната Артёма Боровика etc.).
