Игра в правду с Гошей Куценко

Рубрики: [Интервью]  [Кино]  

Я помню, как Гоша Куценко начинал свою карьеру. Ровно 20 лет назад продюсер «ТВ-6» Елена Демидова пригласила его + Леру Кудрявцеву вести новый проект — «Партийную зону». Это были никому не известные лица, и выбор Лены многим показался странным & рискованным. У обоих были проблемы с речью: у Леры — говор, у Гоши — заметный дефект дикции (в детстве картавил). Однако генпродюсер канала Иван Демидов доверял своей жене, как профессионалу. И не ошибся. Демидова сотворила очередной телехит: дискотечная «Партзона» стала мегапопулярной. И у телеведущего Куценко появились $$$ и амбиции. Ну и серьезные предложения появились. Стал много сниматься. Многие отмечали схожесть его лика с Михаилом Козаковым, и Гоша всячески поддерживал версию о своем якобы внебрачном происхождении. Сотрудничать стал с вполне серьезными режиссерами.

Однажды он уехал на заграничные съемки, поставив в известность руководство. То есть Лену. Однако курировал всю развлекаловку на канале Александр Горожанкин. И хотя «дискотека в прямом эфире» выходила еженедельно, летучки Саша проводил каждый день, муштру он любил. Отсутствие напарника

Кудрявцевой было замечено, и несмотря на то, что Демидова пыталась прикрыть Куценко, объясняя, что тот, мол, «прихворал» (это означало очередной запой), Горожанкин узнал об «измене» и оперативно заменил ведущего на Отара Кушанашвили, к досаде многих коллег.

Нет худа без добра (©). Так Гоша получил свободу и возможность сниматься в кино столько, сколько душе + продюсерам угодно. И воспользовался этой возможностью. Его фильмография измеряется трехзначным числом. И хотя «любови-моркови» — это никак не в большей степени арт, чем «Партзона», то, что Куценко делает на театральных подмостках, — в высшей степени достойно (по мнению независимых экспертов). Об экранизации заметной театральной постановки мы и беседовали с ним в студии «ПРАВДЫ-24». В качестве реквизита Гоша принес настольную рулетку. Для игры в правду. Которую актер и пиарил (игрушку, а не истину, конечно).

Кампания vs компания

– Я так понимаю, что предмет нашей встречи — это премьера фильма «Игра в правду». Я прочитал все, что есть в интернете. Трое друзей, которые когда-то были влюблены все в одну женщину, они встречают…

–… Встречают ее 15 лет спустя. Да, там сюжет прост. Один из них приводит ее в компанию. И я не буду открывать сюжет до конца и так далее. Пусть все-таки хоть небольшой флер какой-то останется. Но тем не менее они приходят к поворотному событию, как в пьесе, так и в фильме. И наверное, многие люди задумываются. Последнее время, мне кажется, вообще весь мир начинает задумываться о том, что до какого-то момента он жил так, а сейчас начинает жить иначе. Они вдруг понимают, что они очень сильно изменились. Потому что, когда они были молоды, они были правдивы, они говорили, не задумываясь, они говорили правду друг другу. А сейчас они отдалены этим 15-летием. Они не знают, о чем говорить, не знают как. Они юлят. Они закрылись. И они в шутку начинают играть в правду.

– У меня такой вопрос. Они при этом что-нибудь выпивают?

– Да, конечно. У них отпущены немножко тормоза.

– Ну, французы, конечно.

– Ну, французская игра, правда, отличается, наверное, более игривая. Вообще, там у них другая культура общения за столом. Они иначе общаются. Они могут сесть и говорить на любые темы.У них меньше барьеров.

– У французов меньше барьеров? Чем у нас?

– Да. Они действительно более говорливы. Французский театр, современный театр, он немножко впереди бежит. Они вообще поактуальнее, я вам скажу. Мы более закрытая культура в этом смысле. И мы сделали нашу пьесу не то что более тяжеловесной, мы ее посвятили все-таки русским, нашим проблемам и нашему менталитету. Он разительно отличается. В этом, наверное, прелесть: мы люди с разных планет. Но понимаем друг друга.Поэтому эта пьеса, она так как-то всколыхнула нас семь лет назад. Мы написали свой вариант.

– «Мы», вы кого имеете в виду?

Виктора Шамирова. Режиссера. Костю Юшкевича. Диму Марьянова, Иру Апексимову и себя. Эта компания.

– Вы тоже участвовали в работе над сценарием?

– Да, мы все пишем. Вот мы, наша компания, она как бы известна тем, что мы пишем. Начиная со спектаклей «Мужской стриптиз», «Упражнения в прекрасном».

– Это очень удобно, потому что вы, когда уже пишете сценарий под кого…

– Здесь мы тянули спички. Насколько я помню. Когда пишешь, то ты уже придумываешь себе персонажа, ищешь. В общем, ты борешься за него, отбираешь шутки, подслушиваешь у друзей. Это реальное такое рубилово позитивное, творческое. Кухня у Вити Шамирова, наверное, нас так всех объединила. И в тот

момент, когда ты чувствуешь себя маленьким лысым Стругацким,ты придумываешь, это твоя территория — территория воображения. И территория правильного подхода к профессии и к роли. Потому что ты сейчас не сдержан временем. Нет какого-то служения. И ты приходишь, выкидываешь, выбрасываешь, исповедуешься. Познаешь жизнь. Потому что, когда идет такого рода работа, тут же нет правил. Ты играешь правду, потому что перед этими людьми ты безбожно откровенен. Нечего скрывать. На самом деле в такие секунды на репетициях очень часто мы обзывали даже друг друга. «Ты что, дурак? Ты что, идиот? Ты что несешь?» То есть нужно не стесняться, действительно выговаривать, открываться.

– А в чем механизм, побуждающий персонажей говорить действительно правду? Потому что они хорошо друг друга знают, они почувствуют, где ложь?

– Они знали хорошо друг друга. А когда они встретились, возникла странная ситуация. Я не буду описывать причины, которые послужили тому, чтобы они замкнулись и испугались. Они опустились до уровня игры. Они поняли, что это рефлексы, которые ими двигали когда-то. Шуточно, но двигали. Скорее, игра в правду стала выходом из неловкого положения, в которое они попали.И эта игра вытащила их на откровенные разговоры. Эта игра начинается во втором акте в театре, первый акт, он развлекательный. Это «Comedy club», это «О чем говорят мужчины». Мы говорим правду.

Россия vs Франция

– А лексика достаточно свободная?

– Нормативная лексика абсолютно. Это интеллигентные люди. Я играю ученого физика и математика. Один раз во втором акте я чуть-чуть ругаюсь. Но это нужно для того, чтобы обмануть ожидание зрителей. Это эффект такой бомбочки небольшой. И когда во втором акте начинается «игра в правду», зритель получает очень неожиданный удар. Потому что мы из хорошего, полуэстрадного существования вдруг переходим в достаточно опасную игру. Потому что мы начинаем задавать друг другу сильные вопросы. В том числе и об изменах. Я вам скажу, наступает такой момент, когда все понимают, что эти вопросы, они актуальны, они летают по залу. У нас лет пять назад, когда ездили подальше от Москвы, в провинции играли, бывали драки. Да, женщины чуть-чуть ловили друг друга. И когда зал в течение последнего часа пребывает в состоянии откровенности, по крайней мере с самим собой точно. Потому что, когда ты слышишь, о чем говорят люди, на сцене присутствующие, ты автоматически сопереживаешь им, становишься на их место, ведешь диалог со своей совестью, с самим собой, со своим прошлым, с будущим. Ты находишься там же. И эта атмосфера постепенно всех уравнивает, соединяет. Мы мечтали снять кино на эту тему, у нас была всегда проблема. Мы думали, почему мы пишем пьесы, имеем успех на протяжении 12 лет; одна из самых успешных театральных компаний, однако в кино, играя в чьих-то картинах, будучи наемным актером в хорошем, светлом, талантливом кино, мы, тем не менее, не можем сделать от начала до конца продукт, который пользовался бы по крайней мере таким же успехом, каким он пользуется на театральной площадке. Были успешные комедии. Вот, например, о себе говорю. Но все равно тот успех, который был в театре (мы сыграли этот спектакль почти 400 раз), был несопоставим с той реакцией, которая в зале.

Того эффекта бомбы, который присутствует в театре, никогда нет в кино. Разве что на премьере. И когда мы написали пьесу, мы сразу захотели снять кино. Филипп Леллуш увидел нашу версию, когда приехал в Москву смотреть спектакль: у нас в договоре было отмечено, что мы не меняем ни одного слова. Французы играют в зале на 300–400 мест, играют в течение года каждый день. С одним выходным в неделю и двумя спектаклями в субботу. Вот такая у них технология. Там можно и закусить во время спектакля.

– Это клубная постановка?

– Маленькая сцена. И в разговоре так между кофе пролетает час десять, вся пьеса. Вот что такое пьеса. Она мобильная. Она французская. У нас же он попал в зал на полторы тысячи человек на два акта, час и час десять. С паузами. С хорошей чеховской, так думаю, инсценировкой. По существованию сценическому — это в чем-то Чехов. К сожалению, я не могу нас приблизить к Антону Павловичу. Это я говорю о театральной форме. По идее, по развороту, по открытию персонажей. По существованию сценическому, по тому, как люди говорят, слышат, о чем говорят, каким тоном. Современным хорошим, саркастическим, трагическим, ироническим тоном. Леллуш попал именно в такой театр, важно звучание. Мы много отдавались именно такому, Чеховскому театру. И он слушал без переводчика, сказал: не надо мне переводить. Он слышал зал. И, будучи талантливейшим актером, драматургом, режиссером, он увидел эти реакции. Он сказал: я вам даю карт-бланш, делайте, что хотите. Но права на кино не давал пять лет. Люк Бессон продюсировал эту картину. Но наступил кризис. Они остановились. Я все эти годы охотился, как продюсер, за этой лентой. У меня была мечта вытащить ее на экран. И я нашел новых друзей. И появился в жизни Леллуша совсем с другой стороны. Зашел вообще через знакомых.

– Через каких знакомых?

– Через знакомых французских бизнесменов. Я оказался в компании неожиданно с Леллушем, заговорил с ним, атаковал. И убедил его продать права.

– А как вы с ними общаетесь?

– На английском. Причем я летал к нему на спектакли. Он видел меня. Ну он приезжал в Москву, я его принимал, мы водку пили. Он приехал в 40-градусный мороз в курточке легкой. Я снял с себя дубленку. И сказал: «Французы всегда мерзли в Москве». И мы расстались друзьями. И когда я прилетел к нему на спектакль, он меня представил хорошо. В конце спектакля сказал: русский Бред Питт. Как бы издевался надо мной, но потом я его дожал. И мы купили права, официально, за хорошие деньги. У нас нет прав на европейский прокат. Но скажу по опыту. Мы снимали «Упражнение в прекрасном», разговорное кино, в котором четверо ребят сидят на кухне и говорят здесь и сейчас…

– То есть там нет никаких ретроспекций?

– Никаких. Там сделано все суперчестно. Это было сложно для Виктора Шамирова, операторской группы и постановочной группы. Потому что там была такая декорация, которая трансформируется очень непросто. И ведь у нас было много идей. Вывести и сделать ретроспективы и отъезды, выходы. «Ирония судьбы» — это же тоже пьеса, которую модернизировали в кино, сделав сцену в сауне, уличных несколько сцен, дописав сценарий.Но мы пошли самым трудным путем, и пошли честно. Если сделать перевод, то автоматически зритель превращается в читателя. От этого не уйдешь.

Я сопродюсер этой картины. Но я не линеен, я не верховен. Я тот продюсер, который соединил талантливых людей. Я кастинг-директор, так скажем. Я понял, что мне нужен продюсер особый. Мне нужен был продюсер с заграничным менталитетом. Это Тимур. Как казах, как американец. Мне нужен был человек, который бы не тянул на себя одеяло. И не тащил нас в те рамки российского кинорынка, которые якобы есть.

– Якобы?

– Все говорят, якобы есть. И пытаются воспользоваться этими законами. И мало у кого получается. Я считаю, что такие картины должны пускать кровь в хорошем смысле. И они должны быть законодателями вкуса российского зрителя. Он есть. Тому подтверждение 12 лет аншлагов всех спектаклей, которые мы играли.

– Все-таки публика, которая ходит в театр, и подростки, которые делают кассу в кино, это немножко разная история.

– Абсолютно. Это публика, скорее, которая ходит на картины. Во-первых, это публика картины «Любовь-морковь», на которой выросла. Это публика картины «О чем говорят мужчины» — ребята из офисов. Это публика, не скажу, уже преклонного возраста, думаю, что это 25+ легко. Вот с «Дикарями» у меня была такая же тема. Мы вышли: триста копий (это было шесть лет назад, рынок был достаточно шаток). Вышли в страшной конкуренции. Плохо сработали. Плохо сыграли. Собрали. А потом мы вышли на ТВ, получили признание. Вот объясните мне этот парадокс. Когда кино называют арт-продуктом, и в привычном мейнстримовском течении киноиндустрии он стоит действительно в позиции арт. Когда оно выходит на телевидении, оно собирает лучший рейтинг. Его любят и смотрят. Его смотрят в интернете. Его любит простой народ. Вот что тогда арт-картины и что такое мейнстрим? Я думаю, что российский мейнстрим — это надуманная погоня пока за той формой американского рынка, которая задала тон в нашем кинематографе. Очень сильный тон. Нас подчиняют их драматургии, кинодраматургии. У меня такая проблема была с «Джентльменами удачи», когда мы выпускали картину.

– Вы имеете в виду ремейк?

– Да. Его назвали ремейком. Это была наша ошибка. На самом деле оригинальный сценарий «Джентльменов удачи» в Лос-Анджелесе не был воспринят. Они сказали, это арт-хаус, его не будет смотреть народ. Картину, которую посмотрело более

70 миллионов человек.

– Но в другом культурном контексте они смотрели, в советское время.

– Понимаете, это разные вещи. О том и речь. Вообще идея «игры в правду» кроется в сюжете, они начинают задавать откровенные вопросы друг другу. Тем самым открываясь. И в конце это приводит к весомым потерям, соединениям, разрывам. И в итоге к светлому финалу.

– Катарсис такой. Понятно.

– Катарсис, но который определяет их судьбу. И отвечает на многие вопросы. Мне кажется, весь мир — этот парень, который из Штатов прилетел, Сноуден. Люди начинают играть в правду. И не только у нас. Викиликс. Люди начинают играть в правду, реально говорить о ней. Мне кажется, американцы неплохо начинают играть в правду. Весь мир завелся. Это такая игрушка, которую придумали для того, чтобы люди, сидя на кухне в обычной компании, могли поиграть, как когда-то играли в настольные игры. Лото ушло. «Монополия» затихла. Тут появилась новая игра, в которой можно рискнуть и сыграть. Предупреждаю, штука опасная. Там есть четыре полоски. Самая опасная — красная.

Рулетка vs жизнь

– Я думаю, надо продемонстрировать зрителям, что это такое. Потому что, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Крутаните.

– Подождите. Сначала нужно договориться. Мы будем откровенны? Степень откровенности?

– Я точно нет.

– А-а!

– Мне не положено. Но мне просто хочется продемонстрировать вообще, как это работает. Давайте вы.

– Давайте вы, у вас хорошо получится.

– Я сам себе задаю вопрос.

– Да, да, да.

– «Что вы хотели бы, но не решаетесь сделать со своим партнером в постели?» Ну на этот вопрос я могу ответить честно. Я все, что хочу, то и делаю. Просто вообще проблем никогда не возникало.

– Ха-ха-ха. Сейчас я крутну. Синенький. Читаю. Вопрос. «Пробовали ли вы мясо животного, которого не принято есть?» Какого?

– Животное. Человек тоже животное.

– Что же я ел такого, чего, чего? Надо подумать. Чего не принято есть.

– Пауза. Я вот недавно с Никитой Михалковым беседовал, на вашем месте сидел. Он сказал, главное у русских актеров — это пауза. Умеете держать паузу.

– Главное, имеет право на паузу. Ну, ел ли я какое-то животное, которое не принято есть.

– Ну, вы пили наверняка кровь у своих партнеров. Это тоже, в общем-то, считается.

– Вот! Вот. Я в детстве съел однажды муху. Было дело.

– Мух не принято есть. У нас точно. Не знаю, как во Франции. Ну что ж, мы продемонстрировали зрителям, во всяком случае, о чем речь.

– Ну да.

– И что ж, ну пусть все играют в правду. И пусть это помогает как-то, на самом деле.

– Ну да. На самом деле нужно быть аккуратным, потому что правда, она бывает разная. И иногда правда разрушает иллюзии прекрасные. Вы понимаете, я говорю, весь мир сейчас пронизан вообще ощущением правды.

– У нас, кстати, программа называется «ПРАВДА-24», потому что мы на улице Правды, 24, находимся. У нас хронометраж 24 минуты. И канал — «Москва 24». Хочу, чтобы для финального кадра вы просто так крутанули.

– Давайте.

– А я думаю, что мы ответим уже вне эфира на кое-какие вопросы. Опять синяя.

– Интересно. И они засиделись до следующего эфира. «В детстве вы отказывались дружить с толстыми или некрасивыми детьми?» Да.

– Ну кто же не отказывался…

P.S. На самом деле я хотел после эфира поговорить с Куценко именно о детях. О его фонде.

В свое время Голливуд разродился драмой «Герой». Ключевой персонаж ленты, которого шедеврически сыграл Дастин Хоффман, совершает поступок. По жизни это жалкий воришка, этакий человек-беда, безработный лузер, от которого ушла жена и который ходит под статьей.

По пути на вечеринку в честь дня рождения сына, с которым ему, ко всему прочему, запрещают видеться, он натыкается на рухнувший авиалайнер. Чертыхаясь и сетуя, он выносит из горящего самолета несколько пассажиров, не удержавшись от мародерства: позаимствовал сумочку одной из спасенных. На месте преступления/подвига жулик теряет дорогущий (в его системе координат) ботинок. Этакая нехитрая аллюзия, намек на «Золушку». Этим же вечером неудачник рассказывает о своих приключениях случайному бродяге (Энди Гарсиа) и дарит ему одинокий предмет обуви. Журналистка, которую играет Джина Дэвис (та самая, которую спас/обнес наш герой), решает найти своего ангела. Единственная зацепка — «чей туфля?». Телеканал объявляет награду в $-миллион. И красавчик Гарсиа, идеально по фактуре подходящий на роль спасителя и умеющий складно излагать, воспользовался шансом. Стал US-кумиром, эталоном самопожертвования. Изучая подноготную своего подопечного, красотка-репортер обнаруживает: ее герой (лжеспаситель, как известно нам, зрителям) спас боевых товарищей во время вьетнамской кампании, но пролетел с медалью, так как не нашлось ни одного авторитетного свидетеля. Героиня влюбляется в объект журналистского расследования. А ее настоящему спасителю в это время шьют срок за обнаруженную у него сумочку этой самой героини.

Фишка в том, что невзрачный жулик рефлекторно совершает героический поступок, но наживает при этом себе целый набор неприятностей. И даже не понимает, что сгеройствовал.

А его случайный знакомый, будучи в целом человеком благородных понятий, лишь из-за $$$ вписывается в авантюру и выдает себя за «таинственного спасителя рейса No 104». Но вот что занимательно: став всеамериканской ролевой моделью, ветеран войны реально вершит благое дело, хоть чуток, но проапгрейдив общественную мораль своим подразумеваемым благородством.

Сама идея соответствия/несоответствия двуногого его роли вроде бы вне сферы интересов медийки. Но по факту внешнее имеет огромное значение. Роль должна соответствовать актеру.

Вот сейчас Гоша Куценко раздражает журналистов не самымизящным пиаром своего фонда «Шаг вместе», который «оказывает содействие детям, больным ДЦП». Конечно, это хорошо, что любимец публики вписался в подвижничество. Однако создается впечатление, что «партия и правительство» просто обязали едроса Куценко нарисовать альтернативу подвижничеству

Чулпан Хаматовой. В таком случае кастинг явно неудачный — не вяжется имидж «спецназовца» & звезды «любовей-морковей» с благотворительностью. Впрочем, и отрабатывает он на «троечку»: на мероприятиях фонда появляется в таком виде, что репортеры не могут не позлорадствовать. Актеры, увы, заложники созданных ими образов. Даже если

Гоша искренне жаждет помочь несчастным, в это никто не поверит, а то, что он выстраивает на благотворительности личный пиар и подверстывает под это премьеру своего неудачного фильма «Со мною вот что происходит», делу точно не помогает. Если хочешь — просто сделай. Поддержи ту же Чулпан. Вынеси из горящего самолета несколько пассажиров. Но не вылезай с этим на люди. Зрители ведь и так будут любить, потому что есть за что: актер-то Куценко замечательный. Но и замечательным не все роли удаются.

«Власть отвратительна, как руки брадобрея» — этот приговор Осипа Мандельштама никто не отменял. Любая власть. Для всякого художника. Должна быть омерзительна. По определению. И дело не в том, что, подобно цирюльнику, хмельная власть, держащая лезвие в дрожащих руках, может и по горлу полоснуть, а потому что лапы у нее несвежие. Просто то, что они делают (власть и художник), = в параллельных мирах.

Ну только если художник не делает деньги.

Гоша Куценко состоял в правящей партии «Единая Россия» с 2008 по 2013 год, однако во время выборов 2011 года голосовал за «Яблоко», а во время президентских выборов 2012 года отдал свой голос за олигарха Михаила Прохорова. И я хотел поговорить с ним об этом тоже. Вот эта тема для «игры в правду», полагаю.

Фото Лилии ШАРЛОВСКОЙ и из архива ИД «Новый Взгляд».


Евгений Ю. Додолев

Владелец & издатель.

Оставьте комментарий

Также в этом номере:

«Улетай один»: Город благоприятной смерти
Призрачные надежды мигрантов
«Титли»: Немая диктатура портрета
Я люблю Канделаки
Обыкновенный терроризм
Галина Кузнецова: «Любовь, морковь и обстоятельства»
Кризис – время, когда нужно начинать
Один «Взгляд» назад


««« »»»