Не просто знаменитый композитор, а представитель композиторской династии. При этом, что любопытно, Максим ДУНАЕВСКИЙ отрицает тот, казалось бы, очевидный факт, что способность сочинять передается по наследству.
КИСЛОТНЫЕ ВЕЩИ
– Максим, я как раз перед нашей встречей отсматривал все ваши интервью. Вы на вопрос, передаются ли с генами способности композиторские, решительно сказали, что нет. Вы меня удивили.
– Понимаете, можно спорить здесь бесконечно. Никто никогда не докажет ни да, ни нет. Очень много у нас династий есть и актерских, и научных, и музыкальных, которые вроде бы как опровергают меня. С другой стороны, мне кажется, что сама атмосфера в семье, дух музыкальный, допустим, как в моей семье, он предрешил уже занятия этой профессией.
– Ну, дух духом, а вот слух, голос, умение сочинять. Это ведь что-то божественное. Это же не стишки писать, или слова во фразы складывать. Музыка… я не понимаю, как это происходит. Это же по какому-то проводу должно идти сверху.
– Ну, вот моему брату, например, который, к сожалению, уже умер, старшему, не передалась эта способность. Мне передалась. Моим детям не передалась. Значит, здесь какая-то тайна есть.
– Как вашим детям не передалась? У вас дочь музыкант.
– Ну, дочь, да, одной передалось, двум не передалось. Хотя оба фантазируют, чего-то могут делать, в смысле младшая дочь и старший сын.
– А Дмитрий у вас тоже музицирует?
– Нет. Он вообще финансист у меня. Он банковский червь. Поэтому нет, слава Богу, нет. Но пытался. Пытался чего-то сочинять, какие-то песенки. Какие-то очень кислотные вещи.
ВИЗИТ К МЕДИНСКОМУ
– Вы являетесь сторонником, как мне кажется, такого тезиса, что надо учиться этому делу, ну, как, собственно, и вы учились. И что на самом деле, раз это не передается с генами, это не есть дар, это есть некое ремесло, которое надо освоить. При этом, допустим, те же «Битлз», они вообще, нотную грамоту не сразу знали. То есть, сперва сочиняли, а потом уже освоили нотную грамоту. Поэтому как-то здесь нестыковка. Или вы считаете, то, что делали «Битлз», это не великая музыка?
– Во-первых, мне сразу пришло в голову: как познакомились Леннон с Маккартни. Они полюбили друг друга с первого взгляда, за то, что один из них хорошо играл на гитаре, а другой знал ноты.
– Не знал, что у них альянс на этом был построен.
– Да, так говорят. В шутку, может быть, но в этой шутке есть очень серьезная доля правды. Это гении. Это гении, сделавшие эпоху в музыке и повлиявшие на развитие всей массовой музыки, популярной, на долгие, долгие, долгие годы вперед. На долгие. Это мое мнение. Конечно, я был битломаном, но не в той степени, чтобы только это слушать. Поскольку все-таки я был широко музыкально-образованный человек всегда. И даже, до консерватории я интересовался всей музыкой, которая существует на свете. Меня трудно заподозрить в мании какой-либо. Но «Битлз», конечно, это «Битлз». Это несколько творческих личностей, которые определили развитие музыки надолго. Я бы назвал еще несколько имен.
– Назовите.
– Ну, я считаю, что грандиозный талант, например, одного человека, который только сейчас можно со всей мощностью оценить, рано ушедшего со сценического небосклона, это Элвис Пресли, хотя он не был творцом, как «Битлз». А они все-таки творцы. Надо разделять исполнительство от творчества. Но то, что писали для Элвиса Пресли, кто писал, сейчас уже трудно вспомнить эти имена, но все это концентрировалось вокруг его личности. Он, конечно, совершенно грандиозно толкнул исполнительское искусство. И песенное искусство, в том числе лирическую песню необыкновенно проникновенную, которая не очень входила в нашу жизнь.
– Лирическую? Но все-таки он начинал как король рок-н-ролла.
– На самом деле самое лучшее, что он сделал, на мой взгляд, это медленные, так называемые медляки.
Дальше я бы назвал такого человека, который осуществил синтез всей музыки в гениальных произведениях. Это, например, Бернстайн, который творил и в массовой музыке, и в шоу-бизнесе, и в серьезной симфонической, будучи дирижером оркестров и серьезным композитором. И он сказал слова, которые сейчас начинают воплощаться, через много лет после его смерти. Что вся музыка будет когда-то объединять собой все музыкальные жанры. И это постепенно воплощается.
НЕМНОГО ПРО ЦЕНЗУРУ
– Когда вы сказали про все музыкальные жанры, я вспомнил про Музфонд. И тут же по ассоциации вспомнил о вашем визите к Мединскому. Вы министру предложили, ну, опять же с ваших слов, возродить институт худсоветов.
– Предложение основано на очень простой вещи. Коротко скажу. На том, что был в мое время, советское время перекос в области худсоветов, редсоветов, всяких фильтров, и идеологических фильтров, которые цензурой в широком слове не назвать. У нас не было цензора. Но цензура была при этом. И цензорами являлись сами вот эти редсоветы, худсоветы.
– Нет, но в прессе то был Главлит. И литовка была текстов тоже, кстати, песенных.
– В основном Главлит, касался все-таки литературы и поэзии. В музыке меньше. В кино. Везде было свое. Цензурирование было.
– Но какие-то жанры были просто под запретом. «Сегодня слушаешь ты джаз, а завтра Родину продашь». А исполнители даже были под запретом.
– Отдельные, которые вынуждены были просто уехать. А некоторые влачили жалкое существование у нас в стране. Как, например, Валерий Ободзинский, о котором сейчас снимают кино. Он был просто под запретом. И просто плохо очень закончил свою жизнь. Вот это один перекос. Другой перекос произошел у нас, когда все открыто. И мутные потоки вынесли все…
– Это в 90-ые или когда? Или раньше?
– В 90-ые, это было в 90-ые. И все кингстоны были открыты. И мутный поток выносил всех, кого не лень. Все стали писать музыку, снимать кино, писать стихи. Оно и сейчас продолжается. И вот мое предложение было такое, что все-таки должны быть какие-то фильтры. Иначе у нас не будет, у нас сейчас нету имен, их нету, потому что нету этого…
– У нас нет имен в …?
– Ни в музыке, ни в литературе. Может быть, два имени, которые сами себя пробивают. Там, два-три. В поэзии почти нет имен. Это просто в узком кругу людей знают, которые хорошо пишут стихи. На самом деле имен нет. И поэзия перестала быть для нас чем-то. Ведь поэзия была всегда в России на очень высоком уровне. В советское время, в постсоветское, вот теперь тем более.
Когда сейчас произносишь имя, там, Рождественского, Вознесенского, сейчас нет таких имен. Их нет не потому, что нет талантливых людей. Потому что нет фильтров. Это все смывается. Талантливые люди, они нежные, их смывает этой волной. Их надо поддерживать, как их всегда поддерживали. Разными способами. Не тем, чтобы в приказном порядке, нет, разными способами. Были фонды. Были творческие союзы, которые сейчас есть, но они совершенно не играют той роли, которую играли, вообще можно сказать, что их нету.
То есть, вот мое предложение. И в том числе в Министерстве культуры должен быть определенный редсовет или, как было раньше, редколлегия министерства культуры, которая осуществляла закупки. Ну, в данном случае музыкальных произведений. Отбирала, закупала. Для Большого театра, потом распределяла в театре. Возможно, это надо обдумать, как это сделать, чтобы это не возвратилось опять в советскую систему. Но фильтры какие-то нужны, и надо все-таки зерно от плевел отделять. И люди уже перестали ориентироваться, они уже просто готовы съедать все, что им дают.
– Ну, не все.
– Все.
– Допустим, тот же Стас Михайлов и Ваенга, они поднялись снизу. То есть, они сперва стали очень популярны среди слушателей. И только после этого появились на телевидении. В отличие, допустим, от, Димы Билана и прочих, которые с экранов пришли к слушателям.
– По поводу этих двух имен первых, которые вы сказали…
– Ваенга и Михайлов, да.
– …Я не буду говорить. Потому что для меня это было и останется самодеятельностью навсегда. Это просто какие-то хвосты 60-70-ых годов, это просто отстой в плане музыки, в плане фантазии музыкальной, стихотворной и так далее. Ну, все это, это настолько уже, какой-то вообще пласт… Просто люди сегодня забыли про то, что были замечательные песни того времени. Колмановского, Островского, Фрадкина, не знаю, я имена могу бесконечно перечислять. Кстати, вот сейчас мы имен даже не можем назвать тех людей, которые это пишут. К сожалению.
– Сочинителей вы имеете в виду?
– Да, да. И я говорю моим сверстникам, я знаю, что есть талантливые ребята. Я говорю, слушайте, я счастливейший человек. Потому что, если бы я родился в это время вместе с вами, я был бы такой же неизвестный, как и вы. Нету никакой поддержки ни у кого, у общества нет.
– Ну, с вами отдельная история. «Дунаевский» уже был бренд музыкальный. Ваш родитель, великий, величайший композитор.
– Как шутили друзья, Максим Дунаевский родился членом союза композиторов.
– Очень точно. Хотя вы родились-то, по-моему, как раз не Дунаевским. Вы же незаконорожденный, что называется? В 10 лет взяли фамилию?
– Да, да, да. И это было вполне сознательно сделано. Вполне. Но потом, когда умер отец, мне захотелось все-таки носить его фамилию.
– Вы говорите, что планка сейчас совершенно другая. А как вы, допустим, относитесь с профессиональной точки зрения, как сочинитель и создатель вещей, знакомых всем, к творчеству той плеяды, которая ассоциируется с переменами в обществе, с Перестройкой?
– Очень трудно сказать. Я могу сказать вообще о моем мнении о так называемом русском роке. Вот я думаю, что эти все три человека, они не принадлежат этому направлению. Они просто сами по себе. Вот те же «Битлз», принадлежат ли они к року, как их причисляли раньше? Или к массовой песне популярной?
– Ну, думаю, что, да, конечно, это рок-музыка.
– А думаю, что нет. Что их сила в том, что они преодолели все это. Что они первые употребили в своем творчестве струнные инструменты, струнный квартет.
– Но это уже в последних альбомах: Abbey Road, Let It Be.
– Не важно. Они к этому вышли. Они вышли вообще к музыке. Поэтому очень трудно сказать. Макаревич, мне кажется, это тоже… Может быть, когда они сидели в подвале и их никто не знал, может быть, они рок и играли. Но то, что они сейчас делают, это, конечно, не рок. Это хорошие, добротные стихи Макаревича или кого-то еще из ребят…
– Ну, тексты Макаревич пишет. А музыку в «Машине» писали и Кутиков, и Макаревич, и Маргулис, и Подгородецкий.
– Мне кажется, это очень добротная, хорошая так называемая авторская песня. Но я не хочу обидеть…
– Вы уже обидели… Я не знаю, что бы было, если бы Мединский вас утвердил в качестве руководителя.
– Вы знаете, я ему это все говорил, кстати, почти то, что я вам сейчас говорю. Я ни от кого не скрываю свое мнение. Здесь дискуссия, мне кажется, не…
– Нет, какая здесь может быть дискуссия, когда вы авторитет в том, о чем говорите. Я думаю, вы очень много врагов наживаете, если каждый раз вот так откровенно всем раздаете сестрам по серьгам.
– Слушайте, а мне уже об этом думать поздно.
Фото в студии: Айсель МАГОМЕДОВА.
