Мысленно перебрал имена всех сколь-нибудь заметных фигур из числа тех, что известны экстравагантностью политических взглядов и эксцентричностью поступков, граничащих порой с выходками. Владимир Жириновский, Валерия Новодворская, Нина Андреева, Виктор Анпилов, Александр Невзоров… Нет, Дмитрий Васильев, пожалуй, покруче будет. Крайний в шеренге. Дальше – кто?
Не знаю, как у вас, но у меня первая ассоциация – бравые плечистые ребята, задрапированные в черное, на рукавах рубах не то крестики, не то свастики. От всего этого не объяснимое словами ощущение чего-то тяжелого и давящего, вызывающее единственное желание – отскочить скорехонько на обочину и переждать: не приведи Господи на дороге попасться, мокрое место останется.
…Я дал волю воображению. Рисовал, как же должно выглядеть жилище Дмитрия Васильева. Не может быть, чтобы ТАКОЙ человек жил в обычной квартире. Действительность, как это частенько случается, не сочла нужным считаться с фантазиями.
Единственная жилплощадь в подъезде старого, дореволюционной постройки трехэтажного дома, где внизу булочная, а на втором этаже – ирония судьбы – пункт охраны общественного порядка. “Память” охранять или от “Памяти”? Ну, а третий этаж… Нет, логова с вооруженной до зубов охраной я не увидел. Это напоминало нечто среднее между классической коммуналкой и полулегальным штабом конспираторов. В комнатах толпился народ – преимущественно молодой, где-то в глубине квартиры плакал ребенок, лаяла собака, что-то аппетитное жарили на кухне. На обшарпанных, давно не видевших ремонта стенах висели лозунги “Памяти”, политическая карта мира почему-то была утыкана черными флажками. В коридоре на огромных размеров сундуке пылились два мегафона, в углу стояли бело-желто-черные знамена, надетые на металлические прутья с палец толщиной. Почему-то сразу подумалось, что эти прутья, заменяющие древко, при желании можно использовать совсем в иных целях…
Хозяин приглашает в гостиную, где много икон, старинных фотографий и портреты Николая II и самого Дмитрия Дмитриевича. Кроме нас, к столу присаживается молодой человек, назвавшийся адъютантом Его Превосходительства (честное слово, так и сказал, видно, фильмов о Кольцове насмотрелся). За моей спиной располагаются еще четверо парней, которые на протяжении всего разговора будут создавать соответствующий фон, дружно посмеиваясь над резкими репликами Васильева и недовольно гудя после моих, по их мнению, бестактных вопросов.
ЕВРЕИ, ЕВРЕИ, КРУГОМ ОДНИ ЕВРЕИ
- Дмитрий Дмитриевич, пока я договаривался об этой встрече, ваши помощники столь подробно расспрашивали меня о газете, ее тираже, учредителях и т.д., что невольно возникло ощущение: прежде, чем быть допущенным к “телу”, надо доказать свою лояльность по отношению к вам. Вы действительно фильтруете журналистов и газеты?
- Нет, нас не ваши политические взгляды волнуют, а то, насколько издание авторитетно и популярно. Размениваться на беседы для никому не известных листков я не могу, времени нет.
Обычно я журналистам не отказываю. Кажется, только от эскимосов из Гренландии не приезжали, а так отовсюду были, в том числе и из Израиля.
- Ну и как?
- А никак! Я не каннибал, человечиной не питаюсь. Это некоторые ваши коллеги тряслись так, что подбородки веревочкой приходилось привязывать. Шли сюда, словно на заклание. Иные напарников с радиотелефоном под домом оставляли. Я им говорил: “Микрофончик-то выключи, фонит”.
У меня единственный принцип: журналист – совесть нации, поэтому должен писать чистую правду.
- Вы действительно такого высокого мнения о предназначении нашего брата?
- Я описываю идеальную ситуацию, говорю о сути. Не моя вина, что этот идеал извращается. Если бы журналисты честно выполняли свой долг и служили Отечеству, а не тем, кто им платит, то, наверное, в мире было бы меньше бед. Люди вашей профессии иногда могут сделать больше вреда, чем танки.
Приезжала, например, из Израиля одна такая Дора и давай орать, что всех евреев надо отправить в кибуцы. На это я сказал: вы антисемитка. У нас даже фонограмма того разговора осталась.
- Вы все разговоры записываете?
- Нет, но это неважно.
- Ладно, давайте тогда другое проясним: если бы я назвался евреем и попросил аудиенцию…
- Почему сразу евреем? Дались они вам! Я же о евреях ничего плохого пока вам не говорил.
- Но вы первым завели речь об Израиле и антисемитизм упомянули.
- К слову, уточню: я антисемитом себя не считаю. Я люблю арабов, у меня масса друзей среди них, вон видите, они прислали мне свой платок. Арабы – основная семитская группа, как же я могу быть антисемитом?
- Значит, антисионист?
- Да, антисионист я крутой. Причем с детства, с младых ногтей. Сионизм – это идеология, а не национальный признак. Носителями этой идеологии являются не одни евреи. Но все вместе они выполняют миссию сионистских центров по разрушению цивилизации. Когда говорят, что сионизм – это патриотизм еврейского народа, не верьте. Чушь для безграмотных и серых. Я достаточно серьезно изучал сионизм и могу сказать, что это самая человеконенавистническая идеология в мире. Следствием сионизма явился – да, да, может, это и абсурдно звучит – третий рейх. Поскольку в христианском народе теории богоизбраннической концепции расового превосходства родиться не могло.
- Вы обмолвились, что ненависть к сионизму у вас с рождения. С чего бы это вдруг?
- С чего? Когда, например, слышишь историю своего государства и видишь его трагедию, как не проникнуться ненавистью к тому, что служит причиной всех бед? Я-то знаю, откуда у нас появился этот коммунистический монстр.
- Погодите-погодите, вы меня окончательно запутали: мы о сионизме или о коммунизме?
- Коммунизм – это сектантство иудаизма.
- Дмитрий Дмитриевич, вы шпарите готовыми формулами, а я прошу поконкретней: чем маленькому Диме Васильеву не угодили евреи?
- Я хочу почитать сказку, а мне не дают.
- Почему?
- Потому что ее нет. Зато меня заставляют петь “Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой” или “Мы за партией идем, славя Родину делами”.
Не забывайте, носителями коммунистической идеологии были евреи. Это не я придумал. Только не надо делать из меня самого большого еврейского врага. Карл Маркс, кажется, в первом томе собрания сочинений написал: евреи – это лобковые вши, которые распространяются на теле больного общества. А Ленин, будучи полукровкой, в своих трудах вообще не считал евреев ни народом, ни нацией. Почему классиков не судили? Нет, созданную ими идеологию внедряли в сознание масс. Так было выгодно.
Сегодня все воют, ноют, сопли распускают о репрессированных при Сталине. А кто руководил архипелагом ГУЛАГом, строительством Беломорканала? Кто был идеологом разрушения наших национальных святынь? Емельян Ярославский, он же Губельман. Или, скажем, сын раввина Руфимов, он же Дзержинский, который убивал моих предков. Или Лейба Бронштейн – Троцкий, посеявший теорию военного коммунизма и изобретший концлагеря, где погибла моя родня. Понимаете, их на штыки комиссары поднимали!
- Кого – их?
- Например, моего деда, казацкого атамана, большевики только за то, что он был предан царю, штыками, штыками! А почему дед должен был служить дьяволу или поганой концепции заезжих политгастролеров, желающих подмять под себя весь мир?
Обломится! Какой-то период можно продержаться на крови и насилии, но потом дубина начнет отмерять путь обратно. Русский мужик так устроен: он долго терпит, а потом берет дубину и начинает мерять глубину. Это будет. И очень скоро.
- Дмитрий Дмитриевич, давайте все же попробуем говорить не о человечестве, а о вашей семье. Кроме деда, еще были пострадавшие от Советской власти?
- Вся родня по отцовской линии. Фамилию называть не буду.
- Почему?
- Не хочу. Пока.
ТАЙНА, ПОКРЫТАЯ МРАКОМ
- Но это славянская фамилия?
- Из того, что я скрываю фамилию отца, вовсе не следует, что я еврей. Конечно, славянская фамилия. Я не еврей.
- Тогда что вас останавливает?
- У меня достаточно серьезное отношение к истории рода, к основам государства. Я не хочу давать дополнительную пищу своим врагам. Меня мать не для того берегла, чтобы я погиб.
- Неужели вы полагаете, что фамилию вашего отца установить так сложно?
- Попробуйте, проведите журналистское расследование.
- Спасибо, я оставлю это вашим биографам.
- Фамилия – не самое главное, важнее дух, которым я живу. Это дух моих предков. По материнской линии у меня казаки из станицы Романовской.
- Васильев – псевдоним?
- Фамилия отчима, офицера, в первые годы войны погибшего на фронте.
- Вы состояли когда-нибудь в советских общественных организациях?
- Пионерия, комсомол? Да, повязали мне у памятника вождю хомут на шею, но почти всегда эту удавку я носил в кармане, за что получал двойки и нелюбовь учителей. В комсомол меня записали в армии. Я служил в Венгрии, на передовых рубежах Отечества, как же можно не быть комсомольцем? Моего согласия не спрашивали. Забирали, негодяи, по две копейки из солдатской зарплаты.
- Хорошо, а в “Память” вы как пришли?
- Я всегда был в памяти, дело в том, что никогда не являлся кандидатом в дурдом, поэтому память всегда была со мной.
- Вы же понимаете, о чем я – о вашем национально-патриотическом фронте.
- Мне в жизни повезло. Меня воспитывали Курбатовы, очень известный дворянский род. Они, очевидно, знали историю моего происхождения, дали мне прекрасное образование, поэтому я получил больше, чем человек, окончивший, скажем, три советских вуза. Меня учили чести, вере, любви к Родине, а не преданности компартии. Конечно, какое-то время, как любой советский человек, я был шалопаем, а потом увидел, что творится вокруг. Мой приход в “Память” был закономерен. Это случилось в конце 70-х. К несчастью для себя, обнаружил, что во фронт внедрено много стукачей, провокаторов. Более того, увидел, что этот организм специально создан для дискредитации патриотического движения. Пришлось потратить очень много сил для возрождения и очищения “Памяти”.
- Когда вы встали во главе фронта?
- В конце 86-го.
- С правоохранительными органами у вас были проблемы?
- Нет, если не считать того, что они превратили мою жизнь в ад. Конечно, меня некоторые величают полковником КГБ. Я всегда обижаюсь: почему не генералом?
У меня убили мать, жену. Это шашни с органами?
Маму медицинским путем убрали. У меня есть доказательства. Спровоцировали инсульт. Появился врач, который никогда не работал в нашей поликлинике, и сам, без вызова, предложил провести обследование. А я был в командировке. Маме выписали то количество лекарств, которое вызвало излом сосудов.
Жену же просто по голове ударили, она восемь дней в квартире пролежала. И ничего, заметьте, не украли, хотя было что. Могут подсунуть всякие версии, сказки, но я знаю, что произошло. Я просто не могу пока многого сказать.
- Что вас останавливает?
- Коммунисты.
- Какие, где?
- Те, которые сидят в высоких кабинетах.
- Вы их боитесь?
- Нет, но я осторожный человек. С коммунизмом я борюсь. Открыто. Однако что проку рассказывать о моих бедах, давайте лучше поговорим о трагедии народа. Я никого и ничего не боюсь, верующего человека не испугать. Да, я все теряю, ничего не приобретаю. Служить Родине – это терять, сгорать, отдавать. Никто не хочет этого понять, все стремятся хапать.
- Служить можно по-разному. И Жириновский служит, и Новодворская.
- Они имеют определенный национальный уклон, в соответствии с которым и строят идеологию. Но это далеко от проблем русских людей. А я русский человек и, естественно, борюсь за свой народ. Было бы странно, если бы я воевал за евреев или там узбеков, таджиков. Я бьюсь за россиян, за это и страдаю.
- Лично против вас были провокации?
- Можно к таковым отнести поджог квартиры? Кто-то скажет: проводка загорелась, а я знаю, что подложили термическое вещество. Меня подкарауливали у подъезда с ножом, пытались воткнуть в горло. Уголовщина?
Все сложности у меня начались после вызова в КГБ и предупреждения о моем якобы антиобщественном образе жизни. Сделано это было по указанию Александра Яковлева. Он вел непримиримую борьбу со мной. А я с ним. Я сказал, что Яковлев не будет членом Политбюро, и сделал так.
- Да он сам ушел.
- Не-е-ет! Общественное мнение поднялось, канадские связи его стали нащупывать. Не надо играть в тайные игры и одновременно якобы служить интересам народа. Это русофоб, чудовищный русофоб, каких мало на свете.
- Но Яковлев ведь русский.
- Боюсь, что нет. В наше время все покупается, в том числе и биография.
- Вы по профессии актер?
- Да, а что? После окончания театральной студии я ушел в армию. Тогда служили по три года, из них полтора был актером. Вернувшись на гражданку, понял, что не смогу играть ни сталеваров, ни секретарей обкомов, тошно. На меня возлагал большие надежды Борис Ливанов, но он вскоре умер. Во МХАТ пришел Ефремов. Начался вульгарный бытовизм, и мне не захотелось. Я никогда не любил начальников над собой, всегда выбирал, где их поменьше. Поэтому стал фотохудожником. Имею персональные выставки, лауреатские дипломы. У меня более 70-ти публикаций.
- В этой квартире вы живете и работаете?
- Да, когда-то все эти семь комнат принадлежали Курбатовым. А затем Советская власть устроила здесь коммуналку на 30 человек. Спина к спине. Жуть что творилось. Потом постепенно жильцы стали выезжать в новые квартиры, а я не захотел. Ностальгия у меня по этому дому. Тут прошла вся моя жизнь. Когда-то мы ввосьмером ютились в угловой комнатке на 17-ти метрах. Спали на полу, на столе.
Сам я и сейчас живу в 14-метровой комнате, остальное – общественное помещение фронта. Здесь и штаб, и редакция нашей газеты, и радиостанция.
- Спонсоры помогают?
- Да. Вот три автомашины подарили. Старенькие, правда, но и за это спасибо.
Газету стараемся делать сами, корячимся, тужимся. Выпустили два номера по 100 тысяч экземпляров. Радиостанция обходится в 70 тысяч ежемесячно. Дорого. Приходится крутиться, создавать свои коммерческие структуры, чтобы ни от кого не зависеть – ни от коммунистов, ни от демократов, ни от МВД, ни от КГБ.
“Я – ФАШИСТ”
- Репутация черных патриотов вас не пугает?
- Если вы имеете в виду международную организацию “Черный Интернационал”, то пугает. Это масоны. Раньше я по неведению был очарован “Черным Интернационалом”, но мне помогли разобраться. По сути, это национал-коммунисты.
Однако я люблю черное движение, поскольку это движение народа. Только безграмотный человек боится слова “черносотенцы”, думая, что это какие-то погромщики. Нет, черная сотня – народное ополчение, возглавляемое воинами, монахами-чернецами. Когда княжья дружина не справлялась с врагом, то в бой вступала черная сотня и побеждала. Поэтому для меня это самое почетное название. Как и слово “фашист”. Я люблю это слово – связка, единство, пучок. Я – фашист, русский фашист, ничего страшного в этом нет. Если хотите, я монархофашист, соединение нации во имя монархии – это прекрасно. Но не нацист, не национал-социалист, это уже сфера коммунистической идеологии.
- Однако согласитесь, слово “фашист” воспринимается нашими людьми однозначно.
- Это журналисты специально дискредитировали слово, чтобы нация никогда не соединилась. Чуть что, сразу националист, шовинист, а почему евреи живут кагалом в мире? Почему они не впускают в свой мир никого, сделав его привилегированным, избранным? Почему им все можно?
- Прямо какой-то больной вопрос. Опять мы о евреях. Может, вы все-таки скажете, что лично вам они сделали плохого?
- Сионисты уничтожают мою Родину, считаю, этого достаточно. Это делалось прежде, продолжается и сегодня.
- То есть, вы утверждаете, что во главе России стоят сионисты?
- Конечно. Подчиняя нас Международному валютному фонду и транснациональному капиталу, который на 80 процентов в руках евреев, они хотят поставить великую Россию на колени. Успех у них временный, а падение будет страшнее исхода из Египта.
- Давайте по персоналиям. По-вашему, Ельцин сионист?
- Федор Михайлович Достоевский дал точное определение: самый страшный жид – это жидовствующий русский. Точнее не скажешь.
Кстати, упреждая вопрос, слово “жид” никогда не было ругательным. Это принадлежность к нации.
Я не выступаю против еврейской культуры, всего народа. Я против тех, кто губит Россию. Сюда я причисляю и сволочей русских, которые предали и продали Родину. Они должны в первую очередь получить по морде. Недаром говорят: бей своих, чтобы чужие боялись.
- По морде – это вы в фигуральном смысле?
- Смотря под какую руку попадет.
- Если под вашу?
- Можно и мечом от головы до задницы, чтобы сразу разделить на белых и красных.
- Приходилось лично руки прикладывать?
- Пусть это и прозвучит нескромно, я считаю себя сильным и умным. Поэтому стараюсь убивать словом и разумом. Вот если попрут с оружием…
- Однако вдруг кто-то из ваших последователей окажется нечувствительным к словам и сразу потянется к мечу?
- Такие люди вылетают от нас пулей, мы их вышибаем ногами. Нам дураки не нужны. Пусть они чешут кулаки где угодно.
- Для вас не секрет, что для многих “Память” – это нечто вроде пугала?
- Это продажная пресса пытается изобразить фронт Бог весть в каком виде. Но почему мы должны страдать от их тупоумия? Враки, будто нас сторонятся. Когда мы работали на восстановлении Туровского монастыря, простые люди в ноги кланялись. Одна вельможная дура нас фашистами назвала, так местные жители на нее чуть с кулаками не пошли.
- Ладно, простой люд вас уважает, но почему интеллигенция сторонится? Или ей чужда идея спасения России?
- Русская интеллигенция всегда продавала и предавала. Ей нужны гонорары, имидж, вся эта местная мишура.
Я мог бы назвать имена и фамилии настоящих патриотов, но не стану этого делать. Достаточно одному было публично признаться в принадлежности “Памяти”, как его убили. Это Игорь Тальков.
- Полагаете, убили его из-за этого?
- Я не полагаю, а знаю. Убил-то Шляфман. И убил ритуально.
- То есть?
- Евреи никогда не убивают своими руками, а этот сделал. За веру Игоря, за правду. Тальков не вписывался в музыкальную банду, у него была гражданская позиция, он пел не о первичных половых признакам и не о сношении на скамейке в саду, а о России – измученной, растерзанной, расстрелянной.
- Но ведь Тальков в последнем телеинтервью привселюдно отрекся от “Памяти”.
- Ровно за две недели до этого интервью Игорь был здесь, в этой комнате, и мы имели с ним долгую беседу. Сионистская мафия из мира шоу-бизнеса перекрыла Игорю все клапаны. Поэтому я ему сказал: бортани нас публично, если сочтешь это нужным. Я-то ничего не потеряю, был, есть и буду твоим другом. То, что Игорь в интервью сказал, ровным счетом ничего не значит. Значит мое отношение к нему и его ко мне. В борьбе приходится иногда чем-то жертвовать. Мы не об именах своих печемся, а о конечной победе.
- Будем считать, версию о Талькове услышали. Но ведь и Конгресс патриотических сил вас не больно-то привечал, к микрофону не пускал.
- Это мы к ним неблагосклонно отнеслись. Надо еще разобраться, что это за конгресс и кто им дал право называться патриотическими силами. Мы хотели сорвать конгресс и добились этого. Мы разоблачили Аксючица, который в свое время был секретарем парторганизации и исключал людей из КПСС, мы вывели на чистую воду этого двурушника, состоящего на службе у западного, возможно, капитала. Оговариваюсь: возможно, ибо его СП имеют корни в Панаме, а оттуда ниточки тянутся к Муну. О, мы многое можем наковырять о каждом! У нас достаточно правых сил во всех странах мира, чтобы узнать, как ведут себя так называемые народные избранники за рубежом.
- Черные флаги на карте в коридоре об этом свидетельствуют?
- Какая разница, стоят себе и стоят.
- Скажите, по-вашему, кроме “Памяти”, есть истинные патриоты в России?
- Откуда я знаю? У них спрашивайте.
- Просто создается впечатление, что все идут не в ногу, а вы в ногу.
- Наверное, так. Попробуйте мне доказать обратное.
- В мои функции не входит доказывать что-либо. Я вас слушаю.
“НА МЕСТЕ ГОЛОВ У НИХ БУДУТ ЗАДНИЦЫ”
- Со Станиславом Говорухиным вы знакомы?
- Ни разу не виделись. Но после того, как журнал “Столица” опубликовал голову Говорухина в моем теле, мне захотелось встретиться со Станиславом Сергеевичем. Нас журналисты искусственно соединили, но они не подумали, что от такого союза получат такой удар в ухо, что до конца жизни будут клеить вместо головы задницу, но уже свою. Мы им поможем.
- Грозите?
- Это как получится. Найдутся силы, которые объяснят, какой предмет куда надо ставить.
- У “Памяти” есть боевики?
- На фронте нужны по-боевому настроенные люди. Мы все – боевики. Многое зависит от степени наглости тех, кто попрет на нас. Мы готовы защищаться.
- С оружием?
- В армии всегда существовал принцип: отнимать оружие у противника.
- Ответьте, а что вы с “Апрелем” не поделили?
- Каким апрелем? Может, с маем или июнем? Ах, литературным? Нас там не было. Осташвили никогда не имел отношения к “Памяти”. Он самозванец. Позже я понял, откуда он появился – из МГК КПСС. Типичный провокатор, один из примазавшихся.
- Сколько же истинных “памятников”?
- Этот вопрос мне всегда задавали в органах – адреса, явки, пароли.
- Последнее не обязательно, достаточно цифры.
- Если скажу: сто миллионов, вы не поверите.
- Я и в 10 не поверю.
- Давайте придумаем число, которое и вас устроило бы, чтобы не пугать могуществом “Памяти”, и нас, чтобы не стыдиться. Истинную цифру все равно не скажу.
- Что ж так? К чему весь этот туман и загадочность?
- Мы живем за колючей проволокой в оккупированной зоне, и я не собираюсь раздеваться перед захватчиками, которые нарисуют на моей спине магендоид и будут в него стрелять…
- Что-что нарисуют?
- Магендоид! Звезда Давида израильская. Не хочу я поэтому раздеваться, раскрываться. Не испытываю я эйфории от всей этой демократии и псевдосвобод. Ложь все! Бантики на колючей проволоке! Лагерная администрация осталась та же и задача прежняя – уничтожить русский народ. Я готов доказать это в суде в присутствии экспертов, докторов наук, профессоров. Тогда мы объявим Нюрнбергский процесс, а не тот фарс, который разыгрывается в Конституционном суде. Мы прищемим хвост мерзости, что пришла нас поработить. Нами уже подготовлена такая волна, что даже если первые цепи падут, десять встанут. Десять падут – сто встанут! Будет стерт всякий, кто окажется на нашем пути. Мы бьемся за свою Родину и победим.
Я ведь не еду в Израиль учить евреев жить, так и нас не учите. Я не позволю никому здесь командовать. Я дворянин и никого над собой не потерплю! Если суждено умереть во имя победы, я умру.
- Но вы все-таки надеетесь дожить до светлого часа?
- Доживу, милый мой, доживу. А если нет – дело продолжат дети и внуки. Они отомстят за меня. Не приведи Господь разбудить гнев моих внуков. Если мои ученики поднимутся, тогда берегитесь. Я воспитал стольких, что вам и не приснится. Поэтому дело сегодня уже не во мне. Зерна посеяны.
- Давайте чуть умерим пафос.
- Даже медуза, аморфная и слизистая, попадая на берег, проявляет пафос, она дергает своими мышцами. А я не медуза.
- Именно. Я о пафосе заговорил потому, что вопрос сермяжный. На какие средства лично вы живете?
- Я председатель сельхозкооператива, есть другие возможности зарабатывать деньги. Занимаюсь коммерцией. Добровольные пожертвования на себя не трачу, если вы это имеете в виду.
- А три авто не многовато будет?
- Вы сперва посмотрите, в каком они состоянии, а потом спрашивайте.
- Сын помогает в делах фронта?
- И сын, и дочь. Сергей – художественный редактор нашей газеты. Он неплохой художник, жаль, мало времени на живопись остается.
- Вы много ездите?
- Да. Стремлюсь словом пробудить Россию.
- И тогда – на площади, на штурм?
- Я к этому никогда не призывал. Пушкин сказал: ничего нет страшнее черного бунта. Толпа ничего не решит. Сила – в знании, в противном случае – анпиловщина и то, что происходило у “Останкина”. Это бред, это не метод борьбы. И потом, почему русский человек должен клянчить час эфира? Почему не 24 часа? Мы ведь в собственном доме, в своей стране.
Это было унизительное стояние. Да и хамство с обеих сторон не во благо. Нет, у нас иные средства. Как говорил Достоевский: “Идея борьбы добра и зла, где поле битвы – сердце человека”.
Мы без площадей и митингов сделаем так, что перед нами откроются кремлевские ворота.
- И что вы предпримете, войдя туда?
- Это оскверненное место. Кремль надо освящать. Неделями производить молебны, чтобы всю скверну вычистить. И, конечно, надо сбросить с башен эти пентаграммы, эти звезды антихриста по всем учебникам кабалистики. А Мавзолей? Капище сатаны с мерзкими отходами. Кладбище от стены надо убирать, там лежат убийцы.
- А госучреждения в Кремле, резиденция президента?
- Какого президента? Там будет ставка Государя. Как было.
- Ваш лозунг “Патриоты всего мира, объединяйтесь!” ничего вам не напоминает?
- Я смотрю не на форму, а на содержание. Если имеете в виду пролетариев, то давайте взглянем: “про” переводится как “для”, “летарий” – от слова “летальный”. Человек, созданный для смерти, рабства. Смертники, объединяйтесь! А патриот от слова “родина”. Что плохого в призыве к любящим Отечество собраться воедино? Хороший лозунг. Его не понимают только темные люди. Их и цвет нашей одежды шокирует. Ах, у вас эсэсовская форма! Но мы не виноваты, что эсэсовцы взяли форму русской армии.
- Однако признайтесь, вам нравится эпатировать публику.
- Не признаюсь. Если бы так, я провел бы пару акций, и вся публика стала бы заикаться до конца жизни или разом обделалась бы от страха. Но я ведь до этого не довожу.
- А что вы испытывали 19 августа прошлого года?
- Да ничего. Я сидел за штурвалом комбайна, хлеб убирал. А когда все узнал, подумал: скорпионы в банке грызутся. Для меня был очевиден фарс происходящего. Одну фракцию, более жидкую, сменила более твердая. Слово “фракция” я воспринимаю как медицинский термин, синоним слова “анализ”. Зажимайте нос и представляйте эти фракции.
Или выражение “команда президента”. Когда это на Руси так говорили о правительстве? Если министры – команда, то народ – футбольный мяч, что ли? Серое невежество и безграмотность.
Пусть дерутся между собой, мы дождемся своего часа.
…Я щелкнул кнопкой диктофона. Хватит, хорошего понемножку.
- Вы слишком интеллигентно себя вели, – сказал Дмитрий Дмитриевич, словно о чем-то сожалея, и добавил: Мне не удалось как следует на вас разозлиться, а то бы я себя показал.
Слово “интеллигентно” прозвучало в устах Васильева почти ругательно, и мне жутко захотелось извиниться, пообещать, что исправлюсь и больше так не буду. Ей-ей, с трудом удержался.
Потом Дмитрий Дмитриевич долго искал фото для газеты. Разговор почему-то зашел о работе над телефильмом об Илье Глазунове, с которым Васильев одно время был тесно связан. Я сидел и слушал о съемках в Питере, об уникальных кадрах, имеющихся в картине, о разносе, устроенном после просмотра в кабинете тогдашнего руководителя ЦТ Лапина. Телебосс называл Васильева главарем молодежных террористических групп, махровым националистом, а Илья Сергеевич – “этот непотопляемый авианосец!” – молчал. Дмитрий Дмитриевич не выдержал и через весь стол Лапина послал Глазунову записку: “Иуда!” Естественно, после этого ни о какой душевности в отношениях двух патриотов России и речи быть не могло.
…Наконец фотографии отобраны, но уйти по-прежнему невозможно. Мне предлагают отведать мороженого: “На улице такая жара!” – “Действительно, жарко. Спасибо. Больше мороженого не надо.”
Уже в дверях мне дарят настенный календарь “Памяти”, где почти на всех снимках государь император. Тепло прощаемся. Листая в метро календарь, вспоминаю, о чем забыл спросить: интересно, изъяви я желание, записали бы меня в национально-патриотический фронт или хотя бы в его союзники? Моя украинская фамилия не смущает, Дмитрий Дмитриевич?
