Юлик & Юлиановна
Осенью страна отметит 80-летие самого харизматичного советского прозаика Юлиана Семенова. Который, как оказывается, еще и поэт. Предлагаем нашим читателям беседу младшей дочери писателя Ольги СЕМЕНОВОЙ с известным писателем & ведущим Дмитрием БЫКОВЫМ, которая была записана на радио “Сити ФМ” во время недавнего визита Ольги Юлиановны в Москву.
– Я начал бы с довольно странного вопроса. Очень многие коллеги Семенова, когда он был активно действующим писателем, относились с некоторым пренебрежением к его творчеству, говорили, что это легкая литература, возможно, литература госзаказа, что это массовая культура и так далее. И вот этих коллег мало кто помнит, а Семенов оказался чрезвычайно живучим. И более того, его читают не только из-за Штирлица, читают его городскую прозу, психологическую, читают и “Петровку”, читают и “Версии” с их очень неочевидными вещами. В чем оказался секрет его живучести? Почему Семенов сегодня чрезвычайно читаемый писатель? Когда страны, его породившей, давно уже нет на свете.
– На мой взгляд, секрет живучести литературы отца заключается в том, что она до сих пор очень актуальна. Отец говорил, что литература может быть любой, однако, она не имеет права быть скучной. Литература Семенова интересна. И, простите меня за мой пафос, замешана на большом интересе к истории и на любви к матушке России.
– Михаил Веллер сказал очень точно, что символами масскульта были Семенов и Пикуль. И как это ни ужасно звучит, они писали едва ли не лучше всех в своем поколении, притом, что как бы их не ругали, это была литература качественная, увлекательная и познавательная. Когда вы впервые услышали имя Штирлица и что вы о нем знали, будучи ребенком?
– Когда мне было три года, Штирлиц уже стал “членом нашей семьи”. Папа его задумал в 1964 году. А появился он на свет в образе молодого разведчика Исаева в романе “Пароль не нужен”. Потом в “17 мгновениях весны” (это был 1968 год), затем в “Бриллиантах для диктатуры пролетариата” в 1970 году. Штирлиц вошел в нашу семью, потому что к папе домой приходили письма с пометкой на конверте: “Товарищ Семенов, передайте, пожалуйста, это письмо Штирлицу”…
– Чем вы объясняете такую невероятную популярность “Мгновений”? Почему именно эта книга?
– Мне кажется потому, что произведений на эту тему практически не существовало. Не писалось о деятельности наших разведчиков за кордоном. Это замалчивалось. Может быть, из-за посаженного Шандора Радо, из-за Зорге. Когда Андропов пришел в Комитет госбезопасности, он заинтересовался этим сюжетом и дал отцу добро на создание “17 мгновений весны”. А отец горел темой уже давно. Был и фактор эзопова языка: описывая порядки нацистской Германии, отец, безусловно, проводил параллели с происходившим у нас при Сталине. Это все понимали, это тоже нравилось.
– Кстати говоря, Семенов был сыном репрессированного и настоящая его фамилия Ляндрес – мы это все знаем. Как он относился к Сталину? И простил ли ему судьбу отца?
– Семена Ляндреса, моего деда, посадили в 1952 году. В тюрьме так сильно били при допросах, что через неделю его парализовало. Подобное случалось тогда с миллионами людей. Отец не простил тирану трагедии с Семеном Ляндресом. Он был убежденный антисталинист, что не мешало ему до конца оставаться патриотом России.
– Скажите, вы часто его видели дома или он большую часть жизни проводил заграницей?
– Полгода он проводил в поездках, иногда это был Советский Союз, иногда заграница, но видела я его нечасто.
– Как, на ваш взгляд, не было ли у него некоторой глубокой внутренней обиды на то, что его знают как создателя Штирлица, а серьезную прозу практически не берут в расчет. То есть – не было ли у него ощущения, что он недооцененный литератор?
– Да, безусловно, ему было обидно, что все знают сыщика Костенко, все знают Штирлица – в то время он был национальным героем – а его романы о Маяковском, о Столыпине, о Гучкове замалчивают.
– И еще вечный вопрос: как складывались его отношения с властью?Потому что известно, что он был одним из любимых авторов Андропова, все говорили о его полковничьих погонах или еще каких-то. А тем не менее, как я понимаю, погон не было никаких. То есть он был человек без звания?
– Разумеется, отец не был ни полковником, ни генералом КГБ. Были добрые отношения с Юрием Владимировичем. Но отец очень веселился, когда ему задавали подобный вопрос на пресс-конференциях на Западе. Когда его спрашивали: “Вы полковник КГБ?”, он гневно отвечал: “Это наглая ложь, я уже давно генерал!” Некоторые полагают, что отец был обласкан властью. Это большое заблуждение. Приведу вам такой пример. Вышел фильм “17 мгновений весны”, Леонид Ильич (Брежнев. – Ред.) его смотрит, вызывает своих помощников: “Кто этот Штирлиц? Где он? Срочно ему Звезду Героя!”. Брежневу объясняют, что это вымышленный персонаж, тогда генсек дает указание наградить всех участников фильма. Единственный человек, которого обошли при награждении, – автор романа и сценария Юлиан Семенов. Что это было? Пренебрежение властей? Какая-то активная нелюбовь? Зависть? Не знаю.
– Ну, видимо, считалось, что он уже свое получил неоднократно, поэтому надо наградить именно создателей кино. Он, будучи сыном репрессированного, тем не менее сумел рано и быстро профессионально определиться. У него были какие-нибудь проблемы с образованием? Или он поступал в вуз в те годы, когда прошла волна реабилитации?
– Отец поступил в институт востоковедения в 1949 году. Уже началась война с безродным космополитизмом, но отцу удалось стать студентом. А в 1952 году, когда посадили деда, отца, конечно же, выгнали из комсомола, потом из института. После смерти Сталина восстановили, и он получил свой диплом.
– Он действительно был спортивный малый, боксер, все дела? Или это легенда?
– Папа занимался в боксерском клубе, очень увлекался спортом. И ему это пригодилось, потому что он был драчлив, всегда сражался за правду. Когда посадили деда, участвовал в платных боях, чтобы заработать деньги на передачи. В одном из боев ему сломали нос. Думаю, что все эти боксерские занятия до некоторой степени и приблизили инсульт. Потому что, как известно, получать по голове довольно вредно.
– Все знают Юлиана Семенова по эпизодической роли у Тарковского в “Солярисе”. Расскажите о круге его друзей.
– У него было очень много друзей. Мама в письмах к бабушке писала: “Юлик здесь (где-то они отдыхали) завел миллион друзей, и мне приходится расточать миллион улыбок ежедневно”. Отец очень увлекался людьми, очень любил людей, притягивал их к себе, потому что был невероятно харизматичный, открытый и очень много знал. Друзей у него было много в самых разных кругах: артисты, писатели, музыканты. И я никогда не слышала ни о ком плохого слова. Отец всегда говорил о своих друзьях “потрясающий мужик”, “замечательный парень”, “это чудо”, “это талант”. Он был щедрым человеком, окружал себя талантливыми людьми и всегда старался им помогать. Считал, что посредственность пробьется сама, а талант хрупок, его нужно поддерживать.
– Расскажите, пожалуйста, про маму и про женитьбу отца.
– Катя Михалкова в тот момент, когда папа с ней познакомился, была настолько хороша, что на ней мечтали жениться многие. Отец появился в семье Михалковых – Кончаловских в 1954 году, в день именин Натальи Петровны Кончаловской. Ему было 23 года, только-только реабилитировали деда, только-только отец получил диплом и начал работать в МГУ (он был историком, готовил кандидатский минимум). Мамой он увлекся моментально, ей тоже сразу понравился, потому что взял на себя стол, развлекал всех интересными рассказами.
– От связей с семьей Михалковых у вас что-то осталось?
– Осталось уважение к памяти Н.П.Кончаловской. Она очень любила отца, она вообще любила талантливых людей. Как только Наталья Петровна познакомилась с отцом, она поняла, что это неординарный человек. Добрые, гармоничные отношения их связывали до смерти тещи: папе разрешалось называть ее “Таточка” (это была редкая привилегия), она его называла “Юленька”, вместе они путешествовали по Франции.
– Говорят, Семенов был обеспеченным литератором, зарабатывал чуть ли не больше, чем весь союз писателей. Как обстояло на самом деле?
– Для того времени отец считался состоятельным человеком – у него была машина, дачка в Крыму и квартира в Москве. Но он никогда не был миллионером, а по теперешним меркам был бы нищим.
– Кстати, о дачах. Расскажите про дом-музей.
– Мухалатка, где находится дом-музей, – это маленькая горная деревенька в десяти километрах от Фороса. Отец там любил проводить время. Вставал в шесть утра, ходил гулять в горы со своим любимым псом, овчаркой Рыжим. Потом возвращался, садился за письменный стол и уже не поднимался до одиннадцати вечера. Вот такой у него был распорядок. – Когда он сочинял Штирлица, это происходило во многом на ваших глазах. Скажите, пожалуйста, не хотелось, чтобы Сашенька осталась жива, чтобы у Штирлица все было нормально, ну, в общем, грубо говоря, как-нибудь повернуть сюжет, чтобы было неплохо, как многие его просили?
– Последний роман о Штирлице «Отчаяние» был написан в конце 80-х. Это горькая вещь рассказывает о том, как разведчик оказался в застенках Лубянки. Конечно, хотелось, чтобы его жена Сашенька и их сын остались живы, и чтобы они втроем поехали отдыхать на Черное море, и чтобы наш Штирлиц был при орденах, но это не соответствовало бы исторической правде. А отец следовал исторической правде всегда и во всем, потому что по образованию был историком.
– Если бы у него была возможность написать от своего лица то, что он вынужден вкладывать в уста Штирлица, это было бы замечательно. И еще мне кажется, было бы очень здорово, если бы вы издали его ранние вещи, эти городские повести. Правда ли, что он собирался писать “Сомнение”? Что вы можете рассказать про этот неосуществленный роман?
– Вы абсолютно правы, отец собирался написать эту книгу, но не успел. Он никогда не рассказывал о своих задумках – считал, что писатель не должен рассказывать о своей книге, иначе он выговорится и книга не получится. Знаю, что действие должно было происходить в 1919 году, но сюжет этого неосуществленного романа остался тайной.
– Расскажите немного об обстоятельствах сочинения вашей книжки о Юлиане Семенове в серии “ЖЗЛ”. Почему вам пришла в голову идея это написать?
– Отец был очень яркой личностью. Через несколько лет после его ухода стали появляться воспоминания. Кто-то очень талантливо их выдумывал, кто-то менее талантливо врал, но правды не говорил никто. Поэтому я решила рассказать об отце максимально приближенно к правде и для этого использовала его архивы. Вот так получилась эта книжка.
– А отцовский архив у вас?
– Архив у меня. Два года назад выпустила двухтомник “Неизвестный Юлиан Семенов”, в который вошли все архивные документы.
– Ваш отец работал с исключительной скоростью. Чем вы объясняете эту нечеловеческую продуктивность? Ведь он действительно написал, пожалуй, больше всех сверстников. Ему приписывали то полчища литературных “негров”, то какие-то удивительные стимуляторы. Известно, что он мог часов по 6 – 8 сидеть за машинкой, стуча практически непрерывно. Единство стиля налицо везде.
– Абсолютно точно! Никаких “негров”. В качестве стимуляторов отец использовал крепкий чай или кофе, беспрерывно курил, но главным стимулятором был страх не успеть написать все, что он задумал.
– Скажите, как по вашим ощущениям, если бы он прожил 90-е годы, какую бы позицию он занимал? Можно ли ожидать, что он оказался в стане либералов или все-таки он был бы на стороне не коммунистов, но антиельцинистов по крайней мере?
– Отец был человеком крайне политизированным. Когда он основал газету “Совершенно секретно”, то постоянно писал на ее страницах о необходимости в три раза повысить зарплаты учителям и врачам, отдать землю крестьянам, отменить тысячи нормативных актов, ставших кандалами для всех, кто пытался реально работать. Тогда же начал заниматься благотворительной деятельностью, отправлял большие суммы в различные фонды. Мне сложно сказать, к какому бы лагерю отец примкнул, но предполагаю, что за Ельциным бы слепо не пошел. В последние годы жизни отец часто повторял, что в России существует две традиции – Радищева и Хомякова. Последователи Хомякова и ныне пребывают в поиске могучего защитника и покровителя. Для отца сие было неприемлемо. Он говорил, что пора нам учиться защищать себя и свои интересы самостоятельно, не надеясь на помощь “сверху”. Одно для меня несомненно – он, который всегда пропагандировал милосердие, постарался бы сделать максимум для наших стариков и детских домов.
– Он бы мучительно переживал о том, что здесь в 90-е годы случилось…
– Невероятно мучительно. Ему “посчастливилось” не дожить несколько дней до осады Белого дома – папы не стало 15 сентября 1993 года.
– Разложение власти он всегда видел первопричиной всех российских бед. Может быть, именно поэтому ему понадобился исторический материал, чтобы об этом открыто сказать.
– Конечно. Возьмите его последнюю повесть “Синдром Гучкова” из серии “Версии”, которую он написал в 1989 году. Процитирую небольшой отрывок: “Государственный корабль потерял курс, не внушая к себе ни доверия, ни симпатий, власть не может внушить даже страха. То злое, что она творит, она творит шарахаясь, рефлекторными, судорожными постановлениями и указами. Рок? Врожденное отторжение западной модели? Презрение к личности? Желание страдать? Верить в Патриарха? Несчастный мой народ, такой нежный, умный, добрый, совестливый. Отчего тебе именно выпала столь страшная божья кара?!”
– Тут многие спрашивают о том, сохранил ли ваш отец способность писать после инсульта в 1990 году и можно ли было с ним общаться?
– Ситуация была абсолютно трагедийная. Отец лежал на даче, и когда мама к нему подходила с вопросом “Юличка, как ты?”, раздумчиво смотрел на нее и отвечал: “Главку обдумываю…” Но писать уже не мог.
– Скажите, а как он воспринял перестройку, послабление, разрешение издавать все. Он видел в этом перспективы или ему казалось, что это крах советского проекта?
– Отец считал, что крах системы неизбежен. И еще в 1983 году говорил мне, что возможен развал Союза, что существуют альтернативы дальнейшего развития, но при нашем отсутствии законов и обилии запретов власти будет угоднее воровство.
– Я так понимаю, что многие его тексты обдирались при советской цензуре и Штирлица он не мог дописать, и я знаю, что исторические сочинения тоже шли не так легко. Он, видимо, понимал, что маразм крепчает? Как он и как вы в 70-е, 80-е годы воспринимали происходящее? Кто-нибудь мог предполагать, что так стремительно развалится страна?
– В 80-е годы отец говорил, что великой страной не могут править 10 миллионов бюрократов-кретинов. А еще раньше, в романе “Бриллианты для диктатуры пролетариата”, написанном в 1970 году, отец устами одного героя сказал, что Россия срыгнет большевизм, окруженная холодным, равнодушным Западом и алчным Востоком.
– Что и сбылось. Скажите, в какой степени он был близок с властями, был ли он действительно вхож, открывал ли он ногой дверь, как о нем говорили. Или он был не более чем писателем, который им нравился? Грубо говоря, какой у него был статус при поздней советской власти? Мог ли он все?
– Было, разумеется, телефонное право, но это не касалось эпохи Брежнева, это касалось исключительно Андропова и отцовских студенческих друзей, занявших высокие посты.
– Как к отцу относились “шестидесятники”? Он ведь принадлежал к этому поколению. Но многие, вероятно, пытались ему пришить сотрудничество с властью, чуть ли не государственную должность. Как складывались отношения с великими современниками в диапазоне от Евтушенко, с которым он дружил, и до Ахмадулиной?
– В журнале “Юность” существовал барельеф с изображением авторов-шестидесятников журнала: Гладилин, Аксенов, Юлиан Семенов – это была одна команда. Потом с кем-то, в том числе и с Гладилиным, пути разошлись.
– Скажите, пожалуйста, с чем вы связываете его интерес к истории? Почему он начал писать “Версии”, ведь вроде бы он политический журналист, журналист, который в качестве политика участвовал во множестве достаточно “горячих” и опасных мероприятий советской власти. Почему же этот крен из актуальной политики в историю?
– Отец говорил, что без досконального знания истории своей страны невозможно выстроить концепцию достойного и серьезного будущего. Этим, на мой взгляд, и объяснялся его интерес к истории.
– Вы считаете достоверными его версии? Эта версия смерти Петра, версия гибели Маяковского, версия убийства Зои Федоровой? В какой степени это произвольная фантазия, а в какой реальная историческая реконструкция?
– Отец работал с архивами как профессиональный историк. Его исторический анализ, его оценки были на редкость точны. Конечно, он мог по-своему интерпретировать определенные исторические факты, но процентов на восемьдесят его книги – это правда.
– Скажите, с вашей точки зрения, то, что он написал так много, это навредило ему в читательских глазах или, наоборот, создало настоящий феномен?
– Я считаю, что плодовитость писателя – это не значит недостаток глубины. Такую формулировку придумали тугодумы и лентяи. Отец говорил, что писать надо постоянно и регулярно, потому что от литературы отвыкаешь, как от женщины в тюрьме.
– Жестоко… Из людей, которые бывали в вашем доме повседневно, кто был ему ближе всего и кого бы вы могли из его окружения назвать бесспорным другом?
– Бесспорным другом был Роман Кармен, невзирая на разницу в возрасте. Ученый-биолог Юрий Холодов. Потом братья Вайнеры, замечательные поэты Григорий Поженян и Олжас Сулейменов.
– Было ли у отца время воспитывать вас? Читать проповеди, проверять дневник?
– Отец никогда не читал нам проповеди – он читал нам стихи Пушкина и Лермонтова. И это было счастье. Отец и сам писал стихи, хотя говорил, что прозаик стихи не пишет, а стихами грешит. Поэтому читал их редко.
– Когда ребенок читает Семенова, у него возникает ощущение, что русская история была не той скучной материей, которой пичкают его в школе, а какой-то удивительной цепочкой приключений, драк и интриг. Это чрезвычайно актуально. Планируются ли новые экранизации? Как вы относитесь к фильму “Исаев”?
– Режиссер Сергей Урсуляк набрал очень хорошую актерскую команду, но я от фильма ожидала большего. Надеюсь, что будут и другие экранизации. Но мне бы хотелось, чтобы отношение сценариста к тексту было более ответственным. Не нужно Семенова переписывать, он и так весьма актуален. – Есть ли у вас ощущение, что отец рядом с вами и как-то участвует в вашей судьбе?
– Когда я приезжаю в дом-музей отца в Крыму, я четко ощущаю его присутствие. Это не мистика, не мое субъективное ощущение – многие посетители, которые приходят в этот дом, говорят: “Нам кажется, что хозяин отошел на несколько минут, сейчас вернется, сядет за стол и начнет печатать”.
