Трагедия — настоящая, и предсказуемое злорадство по этому поводу отвратительно, а событие мнимое, тупиковая дорога истории.
Когда все случилось, было принято говорить, что мир никогда не будет прежним, что розовое благодушие конца двадцатого века закончилось и началась какая-то новая битва, где, значит, крестоносец сойдется с сарацином в последнем бою.
Но битва как началась, так и сдулась, Америка какое-то время гонялась в бессмысленных пустынях за мужичками в тряпках и шлепанцах и бомбила сараи, потом ей это надоело, а жизнь двинулась в другую сторону, прямо противоположную той риторике времен 11 сентября.
Оказалось, что крестоносец не только не должен воевать сарацина, нет, напротив, он снял с себя все ненужные кресты и сарацину отдался, чтобы произвести какого-то нового, приятно смуглого евроамериканского человека: немножко Абу-Омара, немножко Джона, да еще разной всячинки, и говорит о себе в среднем роде, ездит на беспилотном электромобиле, молится суперсиле из менструальной чаши и борется за коммунизм, за дело мира.
Получится ли что-нибудь жизнеспособное из этого антропологического эксперимента, и куда поедет мигрировавший из Судана электромобиль, заправленный двадцать восьмым гендером из той самой чаши — в светлое будущее или в никуда, — этого мы не знаем, но зато знаем, что воинственный настрой 11 сентября кончился пшиком, человека в тряпке не победили, а полюбили, его прижали к сердцу и усадили на почетное место. Там он и сидит.
У нас, правда, не сидит, а работает.
Звонил мне сегодня, спрашивал, не надо ли косить дальнюю лужайку.
Ох, надо.
