«От фильма «АССА» до Болотной – сплошной Цой» – мысль показалась свежей и под неё захотелось выпить чашечку кофе. Кофемашинка заурчала, проталкивая паром сквозь капсулу густой напиток. За остеклённым балконом вплотную к окнам подступали зеленью деревья, закрывая бесстыдные окна дома Помидор, который, в свою очередь, заслоняет меня от Ленинградского проспекта, а проспект от меня. Славно, что заслоняет.
И за первым обжигающим глотком из жаркого воздуха соткалась студия тех лет. Прокуренные коридоры с выщербленным ёлочным паркетом, полные людей, криков и разнообразных амбиций. Распахнутые двери кабинетов, где за типовыми канцелярским столами пили чай-кофе, кричали в телефонные трубки, влюблялись и ссорились, снимая кино мосфильмовцы.
Провинциальный мальчик двадцати четырёх лет от роду, я, пришёл в эти коридоры, казавшиеся тогда самыми главными в жизни. Пришёл почти с улицы – приятель каскадёр поделился рабочим телефоном директора фильма Эрика Вайсберга, а тот почему-то замолвил словечко коллеге и вот – я, без всякого киношного рода и племени, старший администратор съёмочной группы. Звучит моя должность громко, но слово «старший» вводит в заблуждение только очень далёких от кинопроизводственных реалий. Младших или просто администраторов в кино попросту не бывает. Я на самой низшей ступеньке социальной лестницы, но застаиваться на ней не хочется.
Съёмочная группа – микрокосм. Утрированная модель, одномоментно, семьи, государства, тюремного барака и двора Её Королевского Величества.
Я – тех лет, романтический провинциальный юноша, малообразованный и инфантильный, весь в отвлечённых мечтах и планах, при полном отрыве от быта. Мне негде жить в Москве, категорически не хватает денег на этот самый быт и поэтому иногда тайно ночую в кабинете своего директора Владимира Петровича Клименко. Спальный мешок прячу под куцым диванчиком, оправляю свои гигиенические требы в душевой сантехнического цеха и там же произвожу постирушки – носки, трусы. А после вывешиваю своё бельишко сушиться на батарею. Однажды забыл их снять перед приходом Клименко, сам отбежал куда-то, а когда вернулся, то понял, что застигнут. Самого Клименко в комнате уже не было, но на диване лежала его знаменитая красная матерчатая сумка, с которой он обычно ходил за кефиром. Владимир Петрович очень напоминал собой литературный образ Паниковского, с поправкой на национальность. Клименко был из хулиганов с Патылихи – деревеньки, рядом с которой начинался ещё в тридцатые Мосфильм.
Петрович из совсем простых, с засоренной безобидным матом речью, с полным пониманием своего несоответствия каноническому директорскому образу, но директор хороший – студию знает, как собственную кладовку в прихожей. И студия поголовно знает его. А канонический мосфильмовский директор совсем другой. Во-первых, еврей. Почти обязательно. Во-вторых, непременно считающий себя умнее всех остальных, а особенно режиссёров. Ну, и, конечно, умело пользующийся всякими лукавыми способами заработать копеечку, помимо зарплаты. Клименко, понятное дело, не был бессеребреником, но в этом не усердствовал. Брал с поверхности, в хитроумные схемы не пускаясь, зная за собой недостаток бухгалтерской и всякой иной эрудиции.
Забавно, как Клименко попал в директора. Его, бойкого, хулиганистого паренька с Патылихи, приблизил к себе всемогущий в 60-е директор Исаак Биц, с тем, чтобы он опекал на улице двух его малолетних сыновей. Задал направление – административное и умирая попросил коллег – «Володьку сделайте директором». Клименко заставили походить на директорские курсы при ВГИКе и тарифицировали. Никто и никогда об этом не жалел – Петровича на студии любили…
Ко мне Петрович относился с симпатией, но чувства свои скрывал, инсценируя «строгого руководителя». Я этим, конечно, пользовался и периодически наглел. Вот и с сушкой белья обошлось. Проворчал тогда, со свойственным ему характерным пришипётыванием, что-то типа: «Ёпть, Сумило, вы тут тиво банно-прачечный комбинат устраиваете?» И всё. Он всегда, когда планировал обозначить свою начальственность, переходил на нарочитое «вы».
Под руководящим присмотром Клименко и в его группе мне довелось поучаствовать в съёмках трёх фильмов – «Зимнего вечера в Гаграх», «Зонтика для новобрачных» и «Курьера». Отношения шли по восходящей – Петровичу нравилось, что я и договориться могу со светиками и в лоб дать нажравшемуся на площадке постановщику. Был случай, прославивший меня в административной тусовке – на «Зимнем вечере». Большой такой работничек решил, что габариты главнее на площадке административного звания. Даже ударил первым, но я оказался быстрее и трезвее. Ясное дело – скандал, прибежали студийные вохровцы – ЧП. Петрович выговаривал мне, но не справляясь с проступающей сквозь нотации улыбкой, очевидно, гордясь – вот, мол, какой у меня орёл трудится!
Вжился я в группу, сроднился с 408 комнатой в Производственном корпусе, и всё бы хорошо, но по тем же коридорам расхаживали и другие творцы, а пройдя в двух съёмочных периодах Карена Шахназарова и в одном Родиона Нахапетова, захотелось большего разнообразия.
И разнообразие не заставило себя ожидать. В лице Аллы Ильинишны Суриковой. Проект назывался «Человек с бульвара Капуцинов». Суриковой надул в уши про меня ассистент по реквизиту с «Зимнего вечера», замечательный Толя Авшалумов, с которым у меня сложились распашные, дружеские отношения. У Суриковой вовсю шёл выбор актёров, по нынешнему – кастиг, и мне тоже было предложено посниматься, а заодно и протащить площадку, в чём, к тому времени, я себя зарекомендовал.
Чашка с кофе давно опустела. Студия моей юности померкла, вместе с отчётливым образом ушедшего в иной мир Владимира Петровича Клименко, а развалил мои воспоминания звонок телефона…
