Они смотрели на меня с нескрываемой иронией: мол, еще один, не знающий о нас ничего!
Я действительно видел их впервые. За исключением, пожалуй, двух-трех лиц.
Слепило от обилия звезд. Дважды, трижды Герои Социалистического Труда. Награды надеты по торжественному случаю.
В Арзамасе-16 с новым теперь названием “Российский федеральный ядерный центр” открывался музей атомного оружия. Портреты стояли вдоль стен в ожидании, когда их развесят. Рядом с портретами стояли те, кто на них был изображен.
В обыденной жизни поводов носить ордена у физиков почти нет. В своем кругу слишком хорошо знают друг друга. А перед чужими не рекомендовалось носить Золотые Звезды из-за секретности.
– Сколько же у вас орденов Ленина?
– То ли шесть, то ли семь, – отвечает без тени кокетства бывший главный конструктор КБ-2 Самуэл Кочарянц, лауреат Ленинской премии и четырежды Государственных. – Я награды не ношу. Они дома лежат.
Те, кто на портретах, – наша сборная. Атомная элита. Они всегда играли только против сборной мира. У их соперников из Лос-Аламоса поначалу дела шли лучше. Им предоставлялись миллионы долларов. Мы своим тоже не жалели. Но какими мы были кредиторами после самой разрушительной войны?
– Никакого коммунистического изобилия, как некоторые утверждали, в закрытых зонах не было, – вспоминает академик Юрий Алексеевич Трутнев. – Первые расчеты атомного оружия производились на логарифмических линейках. Это сегодня к нашим услугам крупнейший в Европе вычислительный центр.
В конце концов наша сборная у заокеанской сборной отыгралась. Те, кто на портретах, остановили унизительный шантаж. Но случались кризисы, и с обеих сторон пальцы уже прикасались к пусковым кнопкам.
Кто же отводил руку в последний момент? От большой войны уберегли, как ни странно, сами создатели ядерного оружия. Они такими темпами наращивали мощь ядерных арсеналов, что со временем становилось абсурдным его применение. Чтобы попугать оппонентов, рванули на Новой Земле самую мощную 50-мегатонную бомбу. Свечение наблюдалось за тысячи километров. А гриб поднялся на высоту более шестидесяти километров. Печально, но именно так и достигался паритет.
Смотрю на портрет творца “самой мощной”. Наград на целый коллектив. Он первым и восстал против атомной гонки. Заговорил о новом политическом мышлении, о правах человека. Сначала его пытались ублажить. Построили отдельный коттедж. Только молчи, а он продолжал жить в типовом доме на две семьи. И не умолчал.
На тихой улочке, где по-деревенски кричат петухи, у старенького крыльца мемориальная доска: “Здесь жил великий ученый физик А.Д.Сахаров.”
Других мемориальных следов в поселке не видно, хотя в разное время здесь проживало около сорока видных ученых.
Вот, например, крыльцо еще одного трижды Героя Якова Борисовича Зельдовича.
– Это был исключительно одаренный физик, – рассказывает бывший научный руководитель Арзамаса-16 академик Юлий Борисович Харитон. – Как-то Зельдовичу разрешили поехать на какой-то международный конгресс. К нему специально подходили иностранные ученые, чтобы убедиться: перед ними реальный человек. Многие считали, что Зельдович – аббревиатура из начальных букв фамилий группы выдающихся ученых. Членкором Зельдович стал еще в 1943 году. А вот звание академика присваивалось с большим трудом, поскольку у него не было специального образования. Когда наконец звание присвоили, сотрудники преподнесли Якову Борисовичу своеобразный подарок – спортивное кепи с буквами АК (академия наук) и трусики с надписью “Действительный член”.
Академик Е.А.Негин: – Казалось бы, за рюмкой водки на семейной вечеринке, в узком кругу всегда можно было спросить у соседа, над чем тот работает. Не спрашивали. И не рассказывали. Это был не страх, а скорее величайшее чувство ответственности. Но зато все строилось на полнейшем доверии, без всяких “а ты мне напиши”, “издай приказ”.
По длинному коридору научного лабиринта идем в “потайной” кабинет академика Александра Ивановича Павловского.
– Когда мне надо спрятаться от народа, чтобы поработать, я убегаю сюда.
Комната завалена научными журналами, схемами, макетами:
– Я ничего не успеваю всю жизнь.
О неуспевающем Павловском говорят, что он обогнал американских ученых лет на десять. Возможно, работы академика и поставили под сомнение американскую программу СОИ.
С академиком Юрием Трутневым выезжаем за зону. Контрольно-следовая полоса. Проверка документов. Режим настоящей границы.
– Раньше, – рассказывает Юрий Алексеевич, – садовые участки разрешалось иметь только в пределах зоны. Общение с окрестным населением категорически запрещалось. Сегодня режим намного проще. В ближайших деревнях сотрудники покупают дома. Так что в выходные дни в иных деревнях физиков-теоретиков можно встретить больше, чем в любой стране СНГ.
– Юрий Алексеевич, а какое будущее у зон? При послаблении режима не произойдет ли с вами то, что случилось с семьей Лыковых из “Таежного тупика”? Вы можете не выдержать нашествия рыночных микробов.
– А мы так ставим вопрос правительству: нужно ли атомное оружие России или нет? Мы за разоружение. Но не в одностороннем порядке. Пока статус закрытых зон сохраняется. Это уникальные коллективы специалистов. Мы уже сегодня способны давать высокие технологии. Рынок нас не пугает. Но мы против, чтобы зарабатывать на стриптизе.
…На картины принято смотреть снизу вверх.
Музей открыт. Портреты развешаны. Но те, кто изображен на портретах, не взирают на нас свысока.
Владимир ВОВНЕНКО.
