Меня занимает вот какой парадокс: даже люди, родившиеся после советской власти, неохотно и не сразу привыкают говорить обо всем нашем «российское». Российское кино, российская нефть… В речи своих молодых коллег я постоянно слышу определение «советское». Или даже «советское, тьфу, российское» – вот так, в виде устойчивого трехчлена. Опомнились, поправились, но первый-то позыв – выразиться именно по-старому, в духе дедушек и бабушек. И сам я никогда не назову новоприобретенный костюм или свежепросмотренный фильм российским – наверное, потому, что «Россия», как она сейчас есть, еще более шаткое образование, чем «СССР».
Я долго пытался разобраться в причинах этой бессознательной подмены – и не разобрался, честно признаюсь, до сих пор. Версий много. Самая лобовая и пошлая – что все советское было некачественным, а стало быть, данное прилагательное употребляется не как указание на место производства, а как оценка, что ли. Говоря филологически, прилагательное из относительного (или даже притяжательного, если речь идет о государственной символике) стало качественным. У меня был в детстве приятель-антисемит, так он все плохое называл еврейским: «Еврейский мопед». Потому что громко тарахтит и медленно ездит. Тем не менее в этом смысле российское недалеко ушло от советского, а то и превзошло его в плохости: худо-бедно летаем мы до сих пор на советских самолетах (российских просто не существует, вся наша авиация за прошлый год произвела семь машин), пользуемся советскими геологическими разработками и восхищаемся советскими кинозвездами. Хабенскому с Пореченковым до них прыгать и прыгать. Так что, желая обругать что-нибудь, мы могли бы пользоваться словом «российский» с куда большим основанием.
Возможна и другая версия: Россия остается безнадежным «совком». Но это полная чушь, ибо самое точное определение совка дал Пелевин: совок – человек, чья жизнь не ограничивается финансово-прагматическими интересами. Совершенно справедливо. Он живет в искусственном, пусть даже вымороченном, но все-таки идиллическом, очень головном пространстве. Его страна выдумана, и потому в ней возможен романтизм. К нынешней России, где идеализму нет вообще никакого места, совок в принципе не имеет отношения: сейчас и представить трудно, что для целого поколения «Мастер и Маргарита» были важнейшим культурным событием, а Таганка – духовным светочем. Из страны выкачали воздух – какое там советское…
Несколько более правдоподобным мне кажется другое объяснение: все-таки, говоря о чем-то «советском», мы обычно сравниваем это наше, родное, с чем-то чужим. И вот в этом смысле – только в нем! – Россия действительно правопреемница «совка»: она по-прежнему всему миру абсолютно чужая. Она ему противопоставлена – и не в меньшей, а едва ли не в большей степени, нежели в эпоху железного занавеса. Чужеродность – главный синоним «советскости». «Советский» – значит не такой, как остальные, не такой, как надо. Может, лучше, может, хуже. Правда, инаковость эта стала принципиально новой: тогда мы отличались от всего мира тем, что жили по другому закону. Сегодня – тем, что живем без законов и принципов вообще. Но и то, и другое – знак принципиальной отдельности. В этом смысле и товары наши, и фильмы, и сами мы – до сих пор неистребимо советские, то есть – с точки зрения остального мира – опасные и непонятные. Можно было бы гордо называть себя русскими, но ни одна нация давно уже не самоопределяется по этническому принципу.
Есть, наконец, и еще одно объяснение. Его я и считаю наиболее вероятным. Называть себя «советским» – лестно. Потому что Советский Союз, хорош он был или плох, был все-таки результатом огромного целенаправленного усилия. Страна была задумана по принципиально новым лекалам – и осуществилась, хотя внутренняя энтропия и конкуренция с сильными соседями погубила ее довольно быстро. Однако ведь и Вавилонская башня, недолго простояв, вошла в легенду и пословицу. Кто сейчас помнит, что Вавилон находился на территории нынешнего Ирака? Помнят великий и неосуществимый замысел – построить башню до неба. И принадлежать к племени строителей этой башни – интересней и почетней, чем считаться гражданином одного из мелких племен, на которые разделились ее рассорившиеся, опустившиеся строители.
Дмитрий БЫКОВ.
