Недавно я побывал на King Crimson Festival. Вернее, на двух первых концертах в рамках этого мероприятия не для всех. Организаторы – GreenWave Music – грозятся привезти, со временем, и других музыкантов, имевших отношение к Малиновому Королю.
TU (Без дисциплины)
Главным событием стало выступление дуэта TU, состоящего из Трея Ганна и Пэта Мастелотто – гитариста и барабанщика King Crimson последнего призыва. Ганн признан лучшим в мире исполнителем на гитарах Warr – инструментах нового поколения с почти фортепианным диапазоном и огромными возможностями, позволяющими одновременно исполнять басовые и гитарные партии. Со своей группой Trey Gunn Band он выпустил несколько удачных альбомов, среди которых я особенно ценю The Third Star. Барабанщик Пэт Мастелотто использует, помимо ударной установки специальной конфигурации, акустическую и электронную перкуссию, сэмплеры и компьютеры. В прошлом году дуэт TU выпустил диск, сочетающий психоделический эмбиент с мощными, тяжелыми полиритмичными композициями, в которых сэмплерный рев комбинируется с дзеновскими колокольчиками.
У входа шла вялая торговля дисками King Crimson и Сильвиана, а также красными майками с кримсоновским логотипом Discipline. Я решил примерить майку. Все они были одного размера, еле тянувшего на L, хотя на бирках были указаны размеры от L до XXL. Обман покупателя в духе времени, подумал я, ведь все покупают, не примеривая. Мелькали лица знакомых музыкантов. Мое внимание привлек седой дядька, тихо стоявший неподалеку.
– Что привело вас на концерт?
– Я скульптор. Здесь мои сын и внук. Они любят такую музыку, а я с ними, хочу иметь представление. Мой возраст? Не поверите, но уже под восемьдесят.
Без комментариев.
Музыканты заиграли. Меня восхитили слаженность и полное взаимопонимание, что неудивительно. Два человека производили концептуального шуму по полной программе. С особым восторгом публика встречала тяжелые, наступательные композиции, например, с пластинки Ганна The Joy of Molybdenum. Музыкальная атака сопровождалась самурайским фильмом Куросавы, действие которого поддерживалось звуковыми конструкциями англичан. С боевыми сценами совпадали напряженные, рваные фрагменты, а с лирическим и бытовым – ровные и простые ритмические рисунки и медитативные построения. Последние менее удавались музыкантам: несмотря на богатство и разнообразие перкуссии, они словно топтались на одном-двух перезвонах и никак не могли перейти к более существенному развитию.
Во время игры англичане периодически обменивались шутливыми возгласами и ужимками – Ваньку валяли. В какой-то момент, когда длительная барабанная фактура на время освободила руки Трея Ганна, он извлек из заднего кармана маленький цифровик и сфотографировал сначала Мастелотто, а затем фанатеющих у сцены, включая меня. Потом Трей с наслаждением зажег бенгальские огни и передал их в зал, жестами предлагая устроить всеобщий фейерверк. Ну просто домашний утренник! Такое неформальное поведение в рамках Кримсона просто немыслимо.
TU – это ритм-секция, которая сорвалась с цепи из-под строгого контроля Роберта Фриппа. Парни решили доказать и себе, и слушателям, что они не просто музыканты, но и композиторы, творцы. Трей Ганн выпустил семь сольных пластинок, и в этом дуэте он главный. Однако чем больше слушаешь его композиции, тем четче понимаешь, что его музыка представляет собой вариации кримсон-гэбриэлевской направленности. Он находится в ряду исполнителей, которые выступают не как композиторы, а только как импровизирующие музыканты. И качественную подачу материала мы часто воспринимаем как откровение. Безусловно, парни из Кримсона музыканты отличные, но ни одной новой мысли не наблюдается. Одно более-менее толковое соло, да и то, будто размазанное по тарелке.
После перерыва на сцене появились наши музыканты – известные народники и исполнители world music Старостин, Клевенский и Волков. Начался джем. Ганн и Мастелотто сознательно ушли в тень и дали ребятам полную свободу самовыражаться по очереди под заранее заготовленные ритмические рисунки. Клевенский наяривал птичьи трели на дудках-калюках, Волков пилил контрабас на самых высоких свистящих нотах, а Старостин выдавал свои знаменитые заклички, окончательно введя зал в коллективный транс. Многие трясли лысинами, а один даже пустился в языческий перепляс, пробираясь сквозь толпу и расталкивая мешавших локтями.
После концерта я увидел Калачева, великолепного музыканта, участника проекта Инны Желанной (наряду со Старостиным и Клевенским), скромно стоявшего в одиночестве.
– А почему ты не участвовал?
– Я не понимаю джем.
За кулисами царила гастрольная атмосфера. Музыканты, обливаясь потом, сновали из гримерки на сцену и обратно. Клевенский что-то быстро наговаривал Трею Ганну на ломаном английском. Ганн напоминал деревенского увальня, из которого слова не вытянешь, а вот Мастелотто оказался более разговорчивым и восторженным. Его глаза горели огнем, в них угадывалась интеллектуальная личность, а в облике – незаурядная порода.
– Какой замечательный прием у публики! Круто! Планы? На днях мы будем записываться в одной московской студии, – музыканты выглядели довольными, но уставшими. И, конечно, их интересовали не пресса и лысоватые поклонники, а русские девушки, наперебой лезшие фотографироваться.
Сильвиан
Метро «Фрунзенская», теплая, солнечная, эмбиентная погода, уносящая далеко, в юность. Нигде нет ни одной афиши Сильвиана, даже намека. Но народу! Билеты спрашивают, но в кассе они есть, по 850 деревянных. Мне звонит друг:
– Как выглядит аккредитация?
– Пластиковая карточка такого-то цвета, – объясняю. – А зачем тебе?
– Да тут представитель концертной фирмы предлагает нам купить их по 500 рэ, у него их несколько.
Очевидно, остались от несговорчивых на анонсы изданий…
Когда в конце семидесятых бушевала панк-революция, группу Japan уже считали гениальной. Сильвиан думает иначе: мы были просто прогрессивной командой. Он был основным в группе Japan – самом изящном музыкальном проекте того времени. Ему хотелось скрыть от мира свои мысли и чувства, и музыка казалась удачной возможностью зашифровать свои идеи. Но это, по его словам, ни к чему не привело; Сильвиан не мог отделаться от мысли, что его песням чего-то не хватает. Позже он понял: надо выплескивать эмоции, а не держать их в себе. Это и стало тем, что впоследствии критики назвали прорывом. Музыка группы была реакцией на многие явления и события того времени, но никогда не следовала панковской эстетике и не стремилась к этому. Сильвиан был очень удручен тем обстоятельством, что менеджеры записывающих компаний совсем не любят музыку и видят в ней лишь один из способов зарабатывания денег. Ему всегда хотелось доказать, что музыка – это не только бизнес.
Я разглядываю сцену, оборудование, лица, склоняюсь над каждым мгновением, стараюсь исчерпать его до дна. Все, что оно содержит, – собрание уникальных редкостей и звучащих красот, шорох зрительного моря и обманчивый магический свет прожекторов – я стараюсь вобрать в себя и запечатлеть навек. Трое на сцене. Клавиши, макинтоши, акустическая гитара. Каждая композиция выдержана в определенном цветовом тоне. Доминируют синий, изумрудный, голубой. Сильвиан светится изнутри, не столько играя, сколько препарируя нормальные звуки. Я оглядываюсь. Прекрасная мелодическая форма сейчас канет в прошлое. Она уменьшается, делится на мелкие фрагменты, и вдруг неожиданная каденция. Ее конец становится началом следующей фоновой структуры. Скромные аплодисменты.
Внезапно двери распахиваются, и в зыбкую небесночистую структуру проникает варварски топочущая и гогочущая толпа – это подвыпившие опоздавшие. Полубог в растерянности. Минута, и кажется, что он встанет и покинет это вдруг образовавшееся царство хаоса и анархии. С трудом восстанавливается прежняя аура. Волшебство продолжается.
Сильвиан бесподобен. Его пластинки – настоящая алхимия звука. Его мелодии можно рассматривать, любуясь мягкостью линий; его голос ласкает слух, как руки любимой женщины. Как и всякий подлинный мастер, он не разбрасывается своими творениями. Ему свойственен перфекционизм. Но если уж делиться дорогим и любимым – то только всем и сразу. Можно сказать: камешки подобраны со вкусом! Здесь присутствуют волшебные композиции, величественные эмбиентные баллады, сыгранные лучшими музыкантами мира, короткометражные связки, вокальные номера, записанные для малоизвестных дисков японского гения Рюичи Сакамото, басиста Japan Мика Карна или итальянских музыкантов Николы Алезини и Пьера Луиджи Андреони. Ощущение от его творчества как от встречи с чем-то вечным и монументальным. Обычный масштаб к этому исполнителю неприменим.
Выйдя из здания, внимательно разглядываю группки зрителей. Рядом закуривает мужик под пятьдесят.
– Ваше впечатление?
– Все просто великолепно. Отличный surround. Сильвиан – это явление. Я помню его еще с конца 70-х. Тогда он играл какой-то невообразимый рок (это он о чем, о новой волне? – Прим. автора). Вы поговорите лучше с Юрой Орловым, вон он стоит в синем плаще.
Я смотрю и вижу немного взбудораженного лидера легендарной группы «Николай Коперник». Подхожу к Юрию и, улучив момент, отвожу его в сторону:
– Что вам больше всего понравилось?
– То, что не было бас-гитары. Звук сразу же стал легкий, воздушный. Исчезла тяжесть, которая все портит.
Ближе к метро встречаю композитора Михаила Чекалина, и тот обрушивает на меня град мыслей:
– Бард приехал попеть свои песни. Ведь его ПРОЕКТ не приезжал – приехал бард, включил фонограммку и продемонстрировал свой голос. Ни в одной европейской столице у него не прошел бы концерт без живых музыкантов. Когда люди платят по 1000 – 1500 рублей, будь добр – показывай все, на что способен. Я искренне думал, что эту красивую музыку делает сам Сильвиан. Теперь все понятно – он не музыкант. Он везунчик. Бард, который ничего не может без выдающихся музыкантов вокруг. Ты слышал гитарные флажолеты? Весь кайф так вживую сыграть. А он нам лупы продемонстрировал. Даже обидно. У нашего поколения заниженная самооценка – мы забываем о том, что застали еще Хачатуряна и Шнитке. Есть партитуры Айвза и Лютославского, а есть музыка группы Yes. Можно и нужно сочетать и то, и другое. В творчестве Deep Purple больше Прокофьева, чем у всех наших так называемых рокеров. Рахманинов делал все аранжировки для Дюка Эллингтона, потому что уровень! После этого выступления Сильвиана не перестанут уважать, но раз ты приехал в роли звезды в страну Шостаковича, так будь любезен – захвати пару звезд вроде Фриппа и Дерека Бейли и передай им поклон от меня.
Последним интересным персонажем оказался Юрий Бахчиев. Он высказал нечто совсем иное:
– За лет восемь он дал всего одно интервью. Тексты? Одному Богу понятно, о чем он поет. На концерте была песня на каком-то индийском наречии. Это с альбома Camphor, называется «Песня, которая дает ключ к совершенству». Последний диск вышел на лейбле Samadhi Sound. Самадхи – это просвещение. Он верующий, буддист. Он развивает восточную тему. В мелодике этого нет, но, по сути и текстам это так. Был такой альбом в 90-м году – Marco Polo итальянцев Николы Алезини и Пьера Луиджи Андреони. О первом европейце, попавшем на Восток, в Среднюю Азию и Китай, и описавшем это. Там Сильвиан, как приглашенный певец, в музыкальной форме описывает места, по которым перемещается Марко Поло, в том числе и Тибет. Этот человек для публики уже не существует. Чтобы понять Сильвиана, нужно быть готовым к этому и иметь собственные духовные и эмоциональные искания. Иначе не надо покупать его диски. А то нелегкое ощущение после концерта, так что с того? Надо понимать, что это другая категория музыки, ведь после классики публика не ждет веселья и бездумности. Его задача – пробуждать мысли и чувства. Его обогащают другие музыканты, но воздействующую на слушателей составляющую делает он сам. Он стал своего рода священником во всеохватывающей религии.
Георгий АВЕТИСОВ.
