В древности людям свойственен был особый трепет в отношении произнесенных кем-либо слов. Верилось, что сказанное может осуществиться наяву уже в силу того, что сказано: даже независимо от того, слышал эти слова кто-либо или не слышал. Такое отношение, разумеется, отражало и право тех времен. Оно словно бы старалось поставить знак равенства между намерением человека, высказыванием этого намерения и его осуществлением.
Слово и политический сыск
Выражение «Слово и Дело» известно на Руси еще с XV века – так звучала краткая, разговорная форма заявления о наличии информации, имеющей государственную важность. Полностью это называлось «Государево Слово и Дело». Такой информацией могло быть что угодно – сведения об обнаруженных месторождениях руды, проекты строительства летательного аппарата, сообщениях о явлении во сне Николая Угодника. Но чаще всего это была информация полицейского характера. Причем, не просто полицейского, а касающегося безопасности государства и его служителей. Иначе говоря – доносы о преступлениях против власти.
Любое должностное лицо – солдат на часах, чиновник, офицер, в присутствии которого кто-либо говорил «государево слово и дело», обязан был незамедлительно задержать сказавшего и затем препроводить его в соответствующее учреждение для снятия показаний. Этим учреждением обычно являлись органы местной власти либо специальные органы, уполномоченные производить политический сыск. В разные времена такими органами являлись Посольский приказ, Преображенский приказ, Тайная канцелярия, Тайная экспедиция и т.д. Начиналось следствие с применением всего доступного тогда арсенала средств – допросы доносителей, свидетелей и обвиняемых. Пытки тех, других и третьих. Очные ставки, экспертизы. Наконец, следствие заканчивалось, и та же самая тайная полиция выносила приговор, который, подчас, тут же и исполнялся.
Само собой, среди тысяч рассмотренных за столетия дел были и реальные заговоры, и злоупотребления чиновников, а также другие всамделишные противогосударственные деяния. Однако рискнем заявить, что основными «клиентами» российского политического сыска в XVII – XVIII веках были ни в чем не повинные люди, проступок которых состоял лишь в том, что в пылу неофициальной беседы им приспичило ляпнуть какое-либо неосторожное слово. Те, про кого фанатичный глава Тайной канцелярии Андрей Ушаков шутя говорил одной из императриц: «Бездельников кнутом посекаем да домой отпускаем». При этом не следует думать, что донос на болтуна всегда свидетельствует о низкой морали доносителя. Последний, становясь при других свидетелях слушателем крамольных слов, оказывался в весьма двусмысленном положении. Ибо недонесение в те времена каралось столь же жестоко, как и сама крамола.
Так, в 1730 году поступил донос петербургского главнокомандующего Б.Х.Миниха на заслуженного петровского адмирала П.Сиверса. Адмирал, согласно доносу, услышав о восшествии на престол Анны Иоанновны, будто бы сказал, что императрицей по праву должна быть не она, а Елизавета Петровна. Известно, что Миних не отличался ангельским характером, однако, не поспешим его осудить: Сиверс тогда высказался в присутствии многих лиц, из которых Миних был старшим по должности и званию. Поступление доноса от кого-либо другого вполне могло стоить ему карьеры. Сиверса сослали на десять лет. Потом, уже после смерти адмирала, Миних, сам на тот момент арестант и ссыльный, просил новую императрицу, для успокоения своей совести, оказать милость детям Сиверса.
Но это вельможи. С простым людом было проще – здесь доносили из зависти, из корысти, по глупости, по пьяни, а также в силу сотни других причин. Вот лишь несколько примеров из той обширной практики:
В 1732 году столяр Никифор Муравьев был бит плетьми за то, что возмущенный чиновничьей волокитой в сердцах сказал, что пойдет «к Анне Ивановне с челобитной, она рассудит». Его наказали за употребление имени государыни без титула.
В 1718 году наказали пленного шведа Иоганна Старшинта, который «ударил рукою по персоне Царского величества, которая написана при Полтавской баталии, и говорил, будто не так написана», а именно, что «государь при баталии был в сапогах, а на картине в чулках и чириках».
В том же году попа Авраама за недоносительство приговорили к смертной казни, которую заменили наказанием кнутом, урезанием языка, вырыванием ноздрей и ссылкой на каторгу в вечную работу. Вина его состояла в том, что некий подьячий Докукин под пыткой показал, что на исповеди открыл священнику свои намерения подать царю протест против порядка престолонаследования. Можно только догадываться, как расправились с самим Докукиным.
В 1739 году некий тамбовский крестьянин был доставлен в Тайную канцелярию и наказан за слова «Вот ныне воров ловят и отводят к воеводе, а воевода их освобождает… кабы я был царь, то бы я всех воров перевешал!»
По доносу жены Варвары в 1736 году был арестован и сожжен как волшебник некто Яков Яров.
В 1761 году дворовый человек Сергей Алексеев был взят в Тайную канцелярию по доносу своей жены, которая сообщила, что муж ее обозвал Великого Князя Петра Федоровича дураком.
В 1700 году стрелец Семен Скунила в пьяной ссоре с переводчиком Мейснером обещал «уходить государя». В «роспросе» Скунила показал, что был настолько пьян, что ничего не помнит. Петр I, лично рассматривавший это дело, указал провести повальный обыск среди псковских стрельцов, поставив перед ними единственный вопрос: «Сенька Скунила пьяница или нет?» Результаты были благоприятны для подследственного – все, кто его знал (622 человека) подтвердили, что он «пьет и в зернь играет». В итоге вместо верной смертной казни, его били кнутом и сослали в Сибирь!
Специфической группой жертв тайной полиции первой половины XVIII века были обвиненные в «непитии за здоровье государя и иных знатных особ». Так, в 1720 году на целовальника Никиту Дементьева донесли, что он «не любит государя, потому что не пьет за его здоровье». А канцлер А.П.Бестужев-Рюмин в 1749 году донес императрице Елизавете о неком дворянине Теплове: тот, выпивая за здравие фаворита государыни А.Г.Разумовского, в «покал только ложки с полторы налил», тогда как канцлер «принуждал его оный полон выпить, говоря, что он должен полон выпить за здоровье такого человека, который Ея императорскому величеству верен и в Ея высочайшей милости находится».
Впрочем, в застенки Тайной канцелярии могло привести не только слово устное, но также и письменное. Так, в 1727 году выпороли канцеляриста, который рядом с фамилией Меншиков вместо титула «светлейший князь» написал «светлейший государь». А тамбовский дьячок Иван Кириллов был порот кнутом и сослан в Сибирь «на вечное житье» за то, что неправильно переписал указ о поминовении царевны Прасковьи, умершей сестры императрицы Анны Иоанновны, подставив вместо «высочество» – «величество», а вместо «Прасковья» – «Анна». Крестьянин Иван Латышев в своей челобитной вместо «всепресветлейшая» написал «всепрестлейшая», выпустив две буквы. Его вздернули на дыбу и допросили с пристрастием: «С какого подлинного умысла он написал?» А мастер Семен Сорокин был в 1731 году бит плетьми за то, что написал в документе «Пёрт Первый». В свете сказанного становятся особо понятны строки оды «Фелице» Г.Р.Державина, посвященные определенной либерализации режима при Екатерине Великой:
Там можно пошептать в беседах
И, казни не боясь, в обедах
За здравие царей не пить.
Там с именем Фелицы можно
В строке описку поскоблить
Или портрет неосторожно
Её на землю уронить.
Двести лет спустя
Из официального обихода словосочетание «Слово и Дело» было изъято при Петре III в 1762 году. Тогда же провели определенную реформу политического сыска, сделав соответствующее учреждение подразделением Сената, что, разумеется, не упразднило политическую полицию, однако заметно добавило ей прозрачности и респекта. Свергнувшая Петра Екатерина II, казалось, лишь продолжила либеральную тенденцию: теперь уже наказывали не просто за неосторожное слово, а за неосторожную книгу – как, например, Радищева. Эпоха магической веры властей в сокрушительную силу слова как такового ушла в прошлое – однако ушла, чтобы вернуться. Вернуться в печальные для нашей родины годы большевистского самодержавия, во многом отбросившего страну в XVIII, XVII века, а то и в более раннее время – в эпоху Ивана Грозного.
Вот примеры подобных дел, расследованных российской тайной канцелярией XX века:
1 июля 1953 года У.Исмагулов, колхозник из Гурьевской области, был приговорен к 10 годам лишения свободы за то, что сказал при свидетелях: «Колхозное хозяйство не продвигается вперед. Ежегодно гибнет скот колхоза, из-за ухудшения колхозного хозяйства колхозники вынуждены бежать из колхоза».
17 мая 1957 года П.Фликов, ветеран войны, был осужден к 5 годам лишения свободы за следующие речи: «Указ об усилении борьбы с хулиганством дурацкий, нужно не этим воспитывать. У нас много нищих в трамвае, плохо оплачивают по старости. В Будапеште был бунт, а туда наш хлеб гонят, а также гонят хлеб в Китай и Корею».
А вот строки доноса некоего Матвеева на Суязова Н.А., осужденного 13 сентября 1962 года на 7 лет лишения свободы: «…Суязов говорил, откуда нам знать, что делается в правительстве. Говорил, что Молотов, Ворошилов построили советскую власть, а теперь они стали плохие. Что рабочие США живут лучше, чем в СССР…»
К 8 годам лишения свободы осудили Горланова А.И. 30 сентября 1957 года за такие, в частности, слова о руководителях государства: «Разъезжают по гостям и раздаривают миллионы средств, самолеты, пшеницу, а все отражается на нашей шее, мы здесь давимся черным хлебом». А 15 января 1959 года вахтер из Москвы Е.В.Мосин «заработал» 4 года заключения следующими, сказанными по пьяни, словами, обращенными к некому Полосину А.В.: «Знаешь ли Хрущева? Это культ, пил в Рязани, потом уехал на Украину, пробрался в Центральный Комитет партии и там выгнал из правительства Молотова, Кагановича».
Обратим внимание: все вышеприведенные казусы произошли уже после смерти Сталина – понятно, что в сравнении с теми временами эти приговоры выглядят и гуманными, и обоснованными. Впрочем, уже в брежневские времена наказывать за оппозиционную болтовню стали заметно осторожнее и мягче.
Какова же ситуация ныне?
Отрадно, что, по меньшей мере, не хуже, чем при Екатерине Великой – частное выражение негативного мнения относительно власти и ее представителей ни проступком, ни преступлением в сегодняшней России не является. Наказывается же, согласно действующему законодательству, выражение таких мнений ПУБЛИЧНОЕ и при этом – НЕОБОСНОВАННОЕ. Причем вдвойне отрадно, что для наложения санкций теперь необходимо решение суда – в конце восемнадцатого века о подобном и не мечтали. А вот что при этом вызывает беспокойство – так это сама трактовка обиженными чиновниками понятия «публичности». Их неизменный со времен средневековья властно-паразитический инстинкт склонен считать публичной любую критику, ибо себя чиновники, уж конечно же, считают в глубине души сакральными персонами, неподсудными быдлу, т.е. остальным людям. Вот лишь некоторые примеры с текущих новостных лент: «В Орле суды уже призваны на защиту чести и достоинства областного начальника. Орловский пенсионер, 71-летний Петр Гагарин, может на три года отправиться за решетку за несколько опрометчивых слов, сказанных в адрес губернатора области Егора Строева во время январского митинга (против стоимости услуг орловского ЖКХ протестовало около 300 человек). Областная прокуратура, ознакомившись с заявлением обиженного нелицеприятной критикой губернатора, признала пенсионера экстремистом. Теперь общественную опасность Гагарина осталось подтвердить суду». Или, скажем, такое: «в начале сентября ковровский суд решит, насколько тяжела вина пресс-секретаря администрации города Коврова Дмитрия Ташлыкова, осмелившегося в Интернете, прикрывшись ником, порицать высокопоставленного чиновника».
Не правда ли, от санкций за «пост» в ЖЖ до сибирской ссылки за оброненное в пивной ругательство не такая уж и дальняя дорога?
Публичный донос
ЖЖ Юзер strikebar, учащийся Научно-исследовательского института чародейства и волшебства в своем Livejournal Codabra teh. Presents недавно написал следующее:
Aug. 14th, 200712:42 am – Публичный донос – ноу-хау в литературе!
В среде обитания интеллектуалов и богемы, левых альтер-глобалистов и просто «несогласных», ходят мифы и легенды про ФСБ-шных стукачков, кремлёвских сдавал и прочих Вуди Вудпеккеров. И, к слову сказано, ваш покорный слуга сегодня узнал, что в Питере появился весьма интересный человек, самолично провозгласивший себя «представителем президента Российской Федерации В.В.Путина в Санкт-Петербурге по надзору за культурой и шоу-бизнесом». Свои «публичные доносы» парень позиционирует как новое «литературное» направление. Смех смехом, дорогие мои, но вот если хотя бы на секунду представить будущее… Темы школьных сочинений – «Как я предал друга?», награды литературных критиков за лучшую кляузу, вместо книг из серии «Как стать стервой?» – книги «Как стать дятлом?»… И так можно фантазировать еще долго, но я всегда отличался от большинства слишком бурным воображением. Кстати, питерского ябеду от литературы зовут Дмитрий Олегович Мишенин. Не знаю, какую он позицию занимает (возможно, его креатив – просто стеб), но сам факт, леди и джентльмены, интересен сам факт. Вот один из его будущих бестселлеров:
Далее в этом ЖЖ шел мой текст который был напечатан на блоге www.xyligan.ru в разделе профайлы и посвящен одному известному российскому промоутеру и шоу-бизнесмену, который я сочинил в полушутливой манере, не думая, что на это кроме него вообще кто-то обратит внимание, а уж и подавно придумает, что это – попытка задать новое литературное направление. Но strikebar не только додумал все за меня, но и сделал следующий вывод после моего Публичного Доноса, процитированного им полностью у себя на страничке: «Стукачество – всегда дерьмовая, не престижная, унизительная, мерзкая форма деятельности человека разумного. Ваш покорный слуга тоже любит постучать, но только в том случае, если это стук по крышке гроба с прахом предателя. Веселых дней всем прочитавшим это».
Редакции журнала Moulin Rouge, к коей с этого номера я принадлежу, так понравилась подобная эмоциональная реакция, что мы благодарим этого ЖЖ демократа за отличную подсказку сделать из Публичных Доносов свежее литературное направление и вводим отдельную рубрику официальных кляуз. Теперь в каждом выпуске Журнала для Озабоченных… судьбой России мы будем публиковать Доносы, адресованные Кремлю в лице нашего президента на виднейших деятелей культуры, политики, бизнеса, науки и спорта. Сделаем этот анонимный и напрасно забытый жанр престижным, авторским и творческим. Мы живем в славное время, когда эта форма литературного творчества становится весьма востребованной и актуальной. Мы научим вас строчить доносы.
Дайте срок.
Д.МИШЕНИН,
Креативный директор FHM и Moulin Rouge.
www.moulin-rouge.ru
Полная версия статьи опубликована в журнале “Moulin Rouge”, октябрь 2007 г. (издатель Евгений Ю.Додолев).
