Да, консерватора! Словцо это, однозначно ругательное у нас, если еще и не приклеили к автору этих строк окончательно, то примеривают, прикидывают, причем с каждой новой его публикацией делают это все настойчивей. Хотя, надо признать, делают корректно, с выражением этакого недоуменного сочувствия: что, мол, с человеком происходит?
Читаю этот изобличающий вопрос не только в печатных откликах на свои сочинения, но и во взглядах знакомых, людей радикального образа мыслей.
Читаю, впрочем, и одобрение, но тоже в глазах радикалов, разве что другого, противоположного, лагеря, который у нас, по давнему заблуждению, именуют консервативным.
Это, доложу я вам, заблуждение. Консерватизма – подлинного консерватизма – в России отродясь не было. Возьмите литературу: что ни писатель, то зеркало революции, начиная с Радищева и кончая Блоком, перешедшим от воспевания Прекрасной Дамы к прославлению человека с маузером. А точнее – с винтовкой наперевес… Были, правда, исключения: Достоевский, к примеру, или поздний Гоголь, за что и поплатились, будучи на долгие годы зачислены в реакционеры.
Славную традицию подхватили нынешние мастера слова. Одни с пеной у рта требуют едва ли не публичной казни окопавшихся в Кремле, другие – тех, кто еще недавно заседал при свечах в Белом доме.
Теперь любители метафор именуют его черным, Ничего, скоро опять побелеет. Во всяком случае, внешне. А жаль! Пусть бы остался в нынешнем своем виде, остался б, как памятник отечественному радикализму, для которого черный цвет – цвет самый что ни на есть естественный.
Равно как и красный… Сочетание этих двух цветов дает траурную гамму, но это, разумеется, никого не отпугивает. Напротив, воодушевляет. Нас ведь хлебом не корми, дай только похоронить что-либо. Класс ли… Строй… Систему ли ценностей… И похоронить с помпой, под звуки революционных маршей.
А теперь позвольте маленький исторический экскурс. Ровно два века назад в Англии вышла книга, которая называлась “Размышления о Французской революции”. В ней отстаивался тезис, что никто-де не имеет права, даже из самых благих намерений, рушить государственные институты, созданные предыдущими поколениями. Никто и ни под каким предлогом! Усовершенствовать – ради Бога, но ни в коем случае не ломать, не крушить, ибо рухнувшие балки придавят не только совершившие сие непотребство (то бишь революцию), но и массу невинного люда.
Книгу сочинил уроженец Дублина сэр Эдмунд Берк, именуемый с тех пор отцом европейского консерватизма. Его, разумеется, бранил Маркс, его, разумеется, чихвостил Энгельс, а в нашем отечестве просто-напросто замалчивали. Даже в толстенном философском энциклопедическом словаре, выпущенном в 1983 году, где есть, к примеру, большая, на несколько колонок, статья о философе Плеханове, нет и пяти строк о великом дублинце. Перу которого, в числе прочего, принадлежат и знаменитые “Письма о цареубийственном мире”.
Потому и нет. Цареубийственный мир подобных мыслителей не жалует…
Парадокс: молодая – по сравнению-то с нами! – Америка консервативней нас во всех сколько-нибудь влиятельных общественных отправлениях, не говоря уже о бытовом уровне. Все их панки, все экстравагантные изобретения – лишь пена, не затрагивающая глубинного течения жизни, спокойного, медлительного и размеренного. Особенно чувствуется это в маленьких американских городках, словно бы заснувших во времени. Но мы таких городков почти не знаем, для нас Америка – это небоскребы, это Нью-Йорк и Чикаго. Точь-в-точь как для них Россия – это прежде всего Москва и Петербург, где время от времени что-нибудь берут штурмом. То Зимний дворец, то Белый дом… Про какую-нибудь Кинешму либо Скуратово они понятия не имеют. А между тем, спасительный консервативный дух теплится именно там, в провинциальных наших городишках, где люди просто живут и ничего штурмовать не собираются.
Я убежден: нормальный человек в душе всегда консерватор. Он тянется к семье, к огородишку, к горячим пирогам с капустой и, с любопытством присматриваясь к новому, прикидывая, нельзя ли чего позаимствовать (а почему нет?), боится, как огня, крутых перемен. Но это – нормальный человек, а таких у нас становится все меньше и меньше. Не мудрено! Трудно сохранить незамутненность духа, когда тебя тащат то на референдумы, то на митинги, то на ночную столичную магистраль, запугивая страшными последствиями, если не придем, и суля лучезарное будущее, коли явимся.
И мы – верим. Мы все живем под знаком ожидания перемен, наивно полагая, что это будут обязательно перемены к лучшему. С самоубийственной легкостью готовы радикально изменить свой образ жизни на прямо противоположный.
Но радикальные перемены не бывают к лучшему. Все радикальные перемены – только к худшему, последние несколько лет еще раз доказали это. А нам, дуракам, все мало.
Наши нынешние реформы любят сравнивать с операцией, причем с операцией без наркоза. Что, полагают, придает ей особый шик и размах. Но ведь даже самый смелый хирург, если только это действительно хирург, а не мясник, не станет без оглядки кромсать больного. Постарается сохранить все, что можно сохранить. А уж законы анатомии для него, само собой, священны. Любые же законы, – подлинные, рассчитанные на долголетие законы, а не впопыхах принятые решения, – в основе своей консервативны. Они охраняют, они сохраняют; собственно, слово “консерватизм” происходит от латинского conservo, что и означает: охраняю, сохраняю.
Консерватор, будьте уверены, никогда не возьмет в руки автомат, чтобы под дулом заставить соотечественника изменить образ мыслей. Консерватор никогда не станет покушаться на добро, нажитое праведным трудом, дабы раздать это самое добро тем, кто, зажмурив глаза, бежит от всякого труда. Консерватор никогда не пойдет свергать законно избранную власть, но никогда не станет и лебезить перед властью. Консерватор… Но стоп! Моя исповедь переходит, кажется, в проповедь, а это уже другой жанр. Хотя проповедь консерватизма, реабилитация самого этого слова, стирание с него комьев грязи, коей его остервенело забрасывают, – самое, быть может, насущное сейчас.
Сохранить то, что еще можно сохранить… В том числе, и самих себя – от безумства самоистребления. Да и просто физического вымирания, которое, свидетельствуют демографы, уже началось.
Ах, как хотелось бы мне видеть среди нынешнего многоцветия газет хотя бы одну истинно консервативную! Которая так бы и называлась: “Консервативная газета”!
Признаюсь, я о такой газете подумываю давно. И даже предпринимаю кое-какие шаги, чтобы оное издание появилось. Не колеблясь, оставил бы ради него все свои романы, уже обещанные журналам и даже анонсированные ими. Это беда небольшая: без романов моих общество проживет. А вот без всегда-то слабого в нас, а ныне и вовсе стремительно тающего умения ценить и охранять от варварского разрушения то, что имеем, то есть хотя бы без толики консерватизма, нам всем, дорогие сограждане, крышка.
Пока же такой газеты нет, с благодарностью отзываюсь на предложение “Нового Взгляда” выступить в престижной “Колонке Главного”. В данном случае, главного редактора несуществующей “Консервативной газеты”. А вдруг?!
РУСЛАН КИРЕЕВ,
главный консерватор “НВ”
