(Помощник военного прокурора Федеральной пограничной службы России подполковник юстиции Кузнецов А.М. высоко несет поднятое в 30-ые гг. прокурором СССР Вышинским А.Я. знамя беззакония)
«В этот миг Бернажу упал, и гвардейцы, которых оказалось двое против четырех, подняли крик:
– На помощь, люди де Ла Тремуля!
На этот призыв из дома де Ла Тремуля высыпали все, кто там находился, и бросились на четырех мушкетеров.
Но тут и мушкетеры, в свою очередь, издали боевой клич:“На помощь, мушкетеры!” На этот крик всегда отзывались…»
«Все мы родом из детства», и, конечно же, помним этот эпизод из гениального романа Александра Дюма «Три мушкетера». «Один за всех – все за одного!» Случается, однако, что верность этому девизу оборачивается трагическими ситуациями, подобными той, что произошла с героями нашей истории. Наверное, каждому, кто был молод и горяч и любил романы про Д’Артаньяна и его друзей, доводилось участвовать в подобных переделках. Не со столь трагическим финалом, разумеется.
Обратимся, однако, не к роману, а к официальному документу, изобилующему, как мы увидим далее, литературным вымыслом – постановлению о привлечении в качестве обвиняемого курсанта Московского военного института Федеральной пограничной службы России (МВИ ФПС России) Андрея Лапина, датированному 3 июля 2002 года. Как говорят юристы, «да будет выслушана и другая сторона».
Но прежде всего, представим действующих лиц драмы. Это студенты МВИ ФПС России – сержанты Алексей Папин, Дмитрий Кузовкин, рядовые Иван Абраменко, Андрей Голубев и наш главный герой – Андрей Лапин.
Итак, читаем постановление, подготовленное на основании результатов следственных действий, проведенных под руководством помощника военного прокурора ФПС России, заместителя начальника следственного отдела, подполковника юстиции Кузнецова А.М.
«27 июля 2001 года около 22 часов Лапин совместно с Папиным совершил самовольную отлучку из расположения своей воинской части – МВИ ФПС России. В течение последующей ночи они, употребляя спиртные напитки, праздно проводили время в Бабушкинском районе г. Москвы».
Здесь сразу же требуется комментарий. Постановление о привлечении в качестве обвиняемого – не газетный фельетон, а официальный документ, от него в немалой степени зависит судьба человека, которому предъявлено обвинение. В основу этого документа не могут быть положены предположения, допущения и произвольные умозаключения следователя. Каждое утверждение должно быть подкреплено доказательствами – заключениями экспертиз, результатами следственных экспериментов, показаниями свидетелей, потерпевших, самого обвиняемого и т.д., в строгом соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом Российской Федерации.
Постановление с первых же строк страдает тем пороком, который в юридической практике принято называть «обвинительным уклоном». Этот «уклон» – неистребимое наследие той «славной» эпохи в жизни нашей страны, когда считалось, что «органы не ошибаются, а «если посадили, значит, виноват».
Правдой в приведенном фрагменте является лишь то, что курсанты Папин и Лапин действительно находились в самовольной отлучке. Утверждение об употреблении ими спиртных напитков не подкреплено ничем – это не что иное, как предположение следователя. Сделано оно, быть может, на основании собственного опыта, на манер героя пьесы Михаила Булгакова «Бег» генерала Чарноты: «Раз встречались, так уж, наверное, пили!»
Возьмем на заметку манеру следователя выдавать желаемое за действительное и двинемся дальше.
«Около 4 часов 28 июля 2001 года Лапин и Папин возле станции метро «Бабушкинская» встретили Голубева, который сообщил, что незадолго до этого его, Кузовкина, Абраменко и других военнослужащих МВИ ФПС незнакомые им лица за нарушение общественного порядка выгнали из летнего кафе, расположенного на Чукотском проезде, где они распивали спиртные напитки, находясь в самовольной отлучке из расположения воинской части.
При этом Голубев, держа в руках кухонный нож, обратился к Лапину и Папину с призывом поехать в кафе и отомстить незнакомым гражданам за мнимое оскорбление, нанесенное их сослуживцам. Несмотря на явную необоснованность претензий Голубева и очевидную противоправность предлагаемых им действий, Лапин и Папин согласились с его предложением».
Насколько же такого рода официальные бумаги «спрямляют» жизнь, втискивают ее в прокрустово ложе казенных формулировок и, в конце концов, искажают события до полной неузнаваемости!
Вероятно, автор постановления полагает, что курсант Голубев, встретив товарищей, произнес примерно следующее: «Мы с сослуживцами, находясь в самовольной отлучке из расположения части, распивали в летнем кафе спиртные напитки и грубо нарушали общественный порядок. За это нас выгнали. Есть предложение отомстить мирным посетителям кафе за несуществующие обиды!»
В действительности, Папин и Лапин направились в кафе вовсе не для того, чтобы мстить за мнимые обиды неизвестным лицам. Андрей Голубев, чрезвычайно возбужденный, рассказал им, что посетители кафе затеяли ссору, а затем задержали Дмитрия Кузовкина и избивают его. При этом он и в самом деле держал в руках кухонный нож.
Среди всех участников этой истории Андрей Лапин слыл наиболее рассудительным и спокойным. Об этом свидетельствуют многочисленные обращения в его защиту, под которыми подписались десятки курсантов, учившихся вместе с Лапиным.
Вообще в военной среде не принято, говоря словами поэта, «восклицать и друг другом восхищаться», высокопарных слов там изрядно опасаются, да и правильно делают. И, тем не менее, в отзыве на прохождение стажировки курсантом Лапиным на погранзаставе мы читаем: «Владеет высокими командирскими и организаторскими качествами. Лично дисциплинирован, исполнителен, честен, по характеру спокоен, выдержан, отзывчив».
В обращении, направленном сокурсниками Лапина в Главную военную прокуратуру и Международный фонд защиты от дискриминации, они пишут: «Андрей Лапин не злоупотребляет спиртными напитками, имеет устойчивую психику, никогда не повышал голоса на своих однокурсников, все конфликтные ситуации пытался сгладить. Курсант Лапин – человек общительный, в трудных ситуациях всегда приходил на помощь своим однокурсникам, для многих из нас он является хорошим другом и пользуется глубоким уважением…
Курсант Лапин всегда был на хорошем счету у командования, добросовестно выполнял свои обязанности, никаких претензий к нему никогда не было. Тогда как остальные участники драки были исключены из Московского военного института ФПС РФ, Лапин, оставшись единственным обвиняемым, все еще курсант, совет из 50 офицеров института выразил, таким образом, ему свое доверие, они не верят, что Андрей совершил преступление.
Мы твердо убеждены, что курсант Лапин никогда не смог бы совершить такого тяжкого преступления, в котором его обвиняют».
Исходя из неписаного кодекса европейского «политкорректного» поведения следует, вероятно, подвергнуть порицанию курсанта Лапина и его друзей за то, что они направились в злополучное кафе вызволять попавшего в беду товарища. Наверное, им следовало бы обратиться в милицию, дождаться прихода начальника отделения, написать заявление. А в это время их товарища продолжали бы избивать. Но что поделать: большинство из нас «политкорректности» не обучено. «Один за всех – все за одного!»
Характерная деталь: в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого о задержании курсанта Кузовкина в кафе и его избиении вообще нет ни слова. Зато там содержится «перл», оживляющий в памяти похождения героев «Золотого теленка».
«Лапин, Папин и Голубев остановили попутную легковую машину, на которой по указываемому Голубевым маршруту направились в сторону Чукотского проезда. При следовании по улице Менжинского, возле автодорожного моста через реку Яуза, им повстречались Абраменко и Кузовкин. Узнав о преступных намерениях Лапина, Папина и Голубева, Абраменко и Кузовкин их одобрили и примкнули к данной группе. Затем Абраменко, Лапин, Папин и Голубев поехали в кафе, а Кузовкин, которому не хватило места, побежал за ними следом».
Постановление не уточняет, является ли Кузовкин призером международных соревнований в беге на длинные дистанции. Но даже если он – обладатель титула чемпиона мира, уместно задать вопрос: мог ли он надеяться угнаться за машиной, следующей по пустым ночным улицам Москвы в 4 часа утра? Впрочем, это еще «цветочки». Дальнейшее напоминает роман из жизни американских гангстеров времен Бони и Клайда. Мне, как журналисту, даже завидно, каким богатым воображением обладает следователь.
«Ворвавшись на территорию кафе, находившиеся в состоянии алкогольного опьянения Лапин и его сослуживцы, нарушая общественный порядок и выражая явное неуважение к обществу, действуя с исключительным цинизмом и особой дерзостью, стали оскорблять посетителей кафе нецензурной бранью и угрожать им физической расправой, а также разбрасывать мебель и предметы интерьера кафе, нарушая общественный порядок и мешая гражданам отдыхать. Кроме того, Лапин, Абраменко и Голубев достали имевшиеся у них ножи и стали размахивать ими, угрожая гражданам причинением телесных повреждений».
Теперь становится понятным, почему постановление вновь воспроизводит измышление об «алкогольным опьянении» Лапина. Действия, подобные тем, что описаны в постановлении, и в самом деле можно совершить разве что в состоянии белой горячки. Но в том то и дело, что Лапин их не совершал.
Что же было на самом деле? Когда Лапин, Папин, Голубев и Абраменко подъехали к кафе и вышли из машины, их товарища Кузовкина там уже не было – его, изрядно побитого, наконец, отпустили. Но наши герои об этом, само собой, не знали. Прибыв в кафе, они увидели следующее. На открытой площадке расположились пять или шесть молодых парней, которые уже поджидали курсантов, некоторые из них вооружились палками. Парни сразу же набросились на курсантов и стали их избивать. Андрей Лапин и его товарищи были вынуждены отбиваться.
В постановлении о привлечении в качестве обвиняемого эти события выглядят как продолжение все того же гангстерского боевика.
«Абраменко указал Лапину и Папину на ранее незнакомых им граждан Шамбуру и Воробьева, заявив, что именно они активно участвовали в выдворении его и других курсантов из кафе за нарушение общественного порядка. За это Лапин подбежал к Шамбуре и нанес один удар ножом в грудь, т.е. в область жизненно важных органов, причинив ему колото-резаную проникающую в левую плевральную полость с повреждением левого легкого рану левой боковой поверхности грудной клетки, являющуюся тяжким вредом здоровью. Видя, что Шамбура тяжело ранен, Лапин своих действий не прекратил, а вместе с подошедшим Папиным нанес еще не менее 3 ударов руками и не менее 3 ударов ногами по различным частям тела…
Находившийся в кафе гражданин Воробьев попытался пресечь противоправные действия Лапина и Папина. Однако последние его законных требований прекратить избивать Шамбуру и бросить нож не выполнили. При этом Папин нанес Воробьеву не менее 3 ударов руками и не менее 3 ударов ногами по различным частям тела, причинив побои и физическую боль, а Лапин еще 2 раза ударил Шамбуру тем же ножом в область жизненно важных органов – в грудную клетку…
В свою очередь, Голубев, оказывая содействие Лапину в совершении хулиганства, нанес Шамбуре в грудную клетку 4 удара ножом, причинив две колото-резаные раны спины справа, соединенные подкожным раневым каналом, резаную рану кожи левой лопаточной области и колото-резаную непроникающую подкожную рану левой подключинной области, квалифицируемые как легкий вред здоровью, а также колото-резаную рану спины в нижнегрудном отделе, расценивающуюся как иная физическая боль. В результате причиненных Лапиным ранений Шамбура скончался на месте происшествия.
Затем Лапин передал свой нож Папину, и они вдвоем стали избивать Воробьева. При этом они совместно нанесли последнему не менее 3 ударов ногами и не менее 3 ударов руками по различным частям тела, причинив побои и физическую боль, а Папин, кроме того, – множественные резаные раны 3-го пальца левой кисти и задней поверхности левого предплечья в средней трети. Папин также нанес Воробьеву не менее 3 ударов ножом в спину, причинив колото-резаное проникающее ранение груди на спине слева с повреждением мягких тканей, 9-го ребра слева и левого легкого, которые по признаку опасности для жизни и здоровья относятся к повреждениям, повлекшим тяжкий вред здоровью, а также множественные резаные раны центральных отделов спины…
В результате полученных ранений Воробьев в тот же день скончался».
Прервем этот бурный поток фантазии следователя и поразмыслим. Каким образом удалось столь точно установить, кто и в какой последовательности бил Шамбуру и Воробьева ножом, какие раны причинил, и какой вред здоровью они нанесли? Может быть, в кафе была установлена видеокамера? Нет, ее там не было. Может быть, об этом сообщили многочисленные свидетели, чьи показания непротиворечивы, согласуются между собой, а также с результатами проведенных экспертиз и следственных экспериментов и иными материалами уголовного дела? Трудно поверить, но и этого нет. Но, может быть, наконец, Папин и Лапин в порыве благородного раскаяния столь полно описали свои действия, обладая, очевидно, безукоризненной памятью и незаурядными познаниями в анатомии? Но и этого не случилось!
Среди прочего, непонятно, почему в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого, действия Голубева, наносившего многочисленные удары ножом, квалифицируются лишь как содействие в совершении хулиганства.
Курсант Голубев на первых допросах признался, что именно он нанес Шамбуре и Воробьеву множество ударов имевшимся у него кухонным ножом. На его одежде была кровь, а сам он после случившегося находился в состоянии психологического шока. Но, несмотря на это, следователь Кузнецов А.М. 18 марта 2002 года выносит постановление о прекращении уголовного дела в отношении курсанта Голубева «за отсутствием в деянии состава преступления».
В постановлении о прекращении уголовного дела в отношении Голубева утверждается, что хотя Голубев и наносил Шамбуре удары ножом, эти удары не могли повлечь смерть потерпевшего. А вот Воробьеву Голубев, оказывается, наносил удары ножом не в кафе, а в каком-то ином месте – «на проезжей части Чукотского проезда, на значительном удалении от кафе». Здесь уже возникает законный вопрос: а может быть, Воробьев был вообще убит не в кафе и не на проезжей части Чукотского проезда, а в каком-то ином месте?
Поймите правильно: я не жажду крови Голубева. Считает следствие, что нанесение кухонным ножом ударов в грудь не образует состава преступления – так тому и быть, примем к сведению и будем руководствоваться этим положением на практике. Но каким образом невиновность Голубева свидетельствует о вине Лапина?
На одежде Лапина крови обнаружено не было. Ножа у него, как он утверждает, тоже не было, а иное никем не доказано. Его участие в драке ограничилось тем, что он был вынужден отбиваться от молодых людей, которые наносили ему удары палками – соответствующие повреждения на его теле зафиксированы в ходе проведенного вскоре после драки медицинского освидетельствования. А вот следов самопорезов от ножа, которые могли бы образоваться при нанесении ударов, на его руках обнаружено не было.
У опытных следователей бытует представление о том, что первая версия относительно того, кто совершил преступление, обычно и оказывается истинной. На это адвокаты нередко возражают: «Как же так, следователь только что прибыл на место преступления, а уже знает, кто преступник?» При этом ссылаются на детективные произведения, где первая версия следствия всегда оказывается ошибочной.
Но жизнь все же не детектив. Опытному следователю в самые первые часы после начала расследования уголовного дела нередко действительно бывает все ясно, и удивляться тут нечему. Мы же не подвергаем сомнению заключение профессора, который, едва увидев больного, ставит ему диагноз; как правило, этот диагноз впоследствии подтверждается объективными исследованиями. Между тем, опыт и интуиция в расследовании преступлений значат не меньше, чем в медицине.
Выводы, сделанные по горячим следам, имеют свои неоспоримые преимущества. У совершивших преступление еще не исчезло чувство раскаяния за содеянное, они еще не выработали вместе с опытными адвокатами линию защиты, и, как правило, дают признательные показания. Свидетели преступления помнят важнейшие детали случившегося, и если на них не давят, давление, они говорят правду. Экспертизы, проведенные сразу же после совершения преступления, всегда более содержательны, чем повторные.
Логично предположить, что коль скоро главным обвиняемым оказался Голубев, а курсант Лапин не был привлечен в качестве подозреваемого или обвиняемого, то для этого были более чем достаточные основания. Тем более, следователи готовы, скорее, взять под стражу подозреваемого в совершении преступления, чем оставить его на свободе.
Есть и еще одно соображение в пользу невиновности Лапина, едва ли не более важное, чем предыдущее. Еще адвокат Плевако отмечал, что доказательства нравственного порядка не менее важны, чем свидетельские показания и вещественные улики. Человек вежливый, спокойный, сохранивший безупречную репутацию в самых сложных ситуациях, едва ли станет действовать с немотивированной жестокостью и особым цинизмом в отношении незнакомых ему людей. И, напротив, в жизни лиц, совершивших преступления с особой жестокостью, всегда находятся эпизоды, свидетельствующие о том, что эта жестокость им присуща – взять хотя бы пресловутого полковника Буданова. Между тем, ни один свидетель не припомнил эпизода, когда бы курсант Лапин проявил грубость и безрассудство, не говоря уже о жестокости – и это говорит о многом!
Характерная деталь, о которой говорится в письме курсантов: «После драки, когда все вернулись в казарму, все участники были напуганы, пытались спрятаться и вообще находились в шоковом состоянии, курсант Лапин же вел себя уверенно, как человек, которому нечего бояться и который уверен в своей невиновности. По рассказам свидетелей драки, он пытался разнять дерущихся и прекратить драку».
Здесь мы сделаем небольшое отступление. Уже после того, как Лапину было предъявлено обвинение в совершении убийства, адвокаты обратились с ходатайством о проведении комплексной судебно-психиатрической и полиграфической («детектор лжи») экспертизы. Это ходатайство представляется совершенно законным и обоснованным. В самом деле, не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы осознать, что следствие допустило грубейшую логическую ошибку, типа тех, на которые указывал знаменитый сыщик начинающим следователям. Воссоздаваемый следствием психологический портрет курсанта Лапина страдает неустранимыми противоречиями. С одной стороны, он изображается как человек, подверженный чуть ли не буйному помешательству – без всякого на то мотива врывается в кафе, разражается матерной бранью, крушит мебель, избивает всех подряд, наносит многочисленные удары ножом с изощренной жестокостью кровожадного маньяка. С другой стороны, все без исключения свидетели, видевшие Лапина в самых трудных ситуациях на пограничной заставе, говорят о нем как о человеке спокойном, рассудительном и неконфликтном. Конечно, и самый спокойный человек способен убить в состоянии аффекта – но на момент прибытия в кафе никакого повода для аффекта у Лапина не было. Логично предположить, что мнимое «буйство» Лапина – не что иное, как плод буйной фантазии следователя Кузнецова А.М..
Итак, на первом этапе расследования курсант Лапин проходил свидетелем, поскольку никаких улик против него не имелось. Но затем следователь Кузнецов А.М., видимо, решил последовать совету известного «отца лжи и порока» Шарля-Мориса Талейрана: «Остерегайтесь следовать первому порыву, он обычно самый благородный».
Допустимо предположить, что верх одержали соображения какого-то иного, вовсе неблагородного свойства. Причем, все беззаконные действия следователя Кузнецова А.М. неизменно получали поддержку в вышестоящих инстанциях Прокуратуры ФПС, а он сам, по мере расследования дела, рос в должностях как на дрожжах. Несмотря на многочисленные жалобы и обращения граждан и общественных организаций, это дело так и не вышло за пределы Прокуратуры ФПС, где судьбу курсантов Лапина и Папина и поныне кулуарно решает очень сплоченная группа лиц, твердо вставших на путь игнорирования требований закона.
В принципе стремление сотрудников правоохранительных органов к тому, чтобы преступление, связанное с гибелью двух человек, не осталось нераскрытым, понятно. Понятно и желание родственников потерпевших, чтобы виновные были найдены и понесли наказание. Но именно виновные! Едва ли наказание тех, чья вина не установлена, способно хоть в какой-то степени облегчить горе родных и близких убитых.
1 ноября 2001 года, то есть через три месяца после случившегося, курсанту Лапину предъявляют обвинение по ст. 213 ч.2, п. «а» УК РФ, то есть в совершении хулиганства «группой лиц по предварительному сговору или организованной группой».
Что же произошло за эти три месяца? Какие новые данные, которых не было прежде, превратили курсанта Лапина из свидетеля в обвиняемого? В материалах уголовного дела таковые отсутствуют. Свет на эту загадку в какой-то мере проливает процитированное выше обращение сокурсников Лапина.
«С самого начала следственные действия по данному делу установили круг основных подозреваемых, а курсант Лапин вначале был просто свидетелем. Однако на наш взгляд Прокуратура ФПС и не пыталась установить виновных, все ее действия были направлены на то, чтобы обелить виновных и обвинить в совершении преступления другого человека. Им и стал курсант Лапин. Для его обвинения следователи Прокуратуры ФПС использовали все средства, включая запугивание свидетелей. На курсантов 3-го курса Московского военного института ФПС РФ следователями Прокуратуры ФПС оказывалось непрерывное давление. В частности, это выражалось в том, что при проведении допросов следователи прокуратуры угрожали курсантам закрыть их в следственном изоляторе, “посадить” за дачу ложных показаний, отчислить из института. Так следователь прокуратуры Кузнецов А.М. дословно заявил курсанту Салову О.О., что он сделает все возможное, чтобы его пребывание в институте свелось на нет. Поступали такие явные угрозы как “отсюда ты можешь не выйти, т.к. сядешь в тюрьму”. При этом следователи требовали у курсантов дать конкретные показания, свидетельствовать о том, о чем свидетели не помнили, или чего не было на самом деле. При проведении допросов следователи вели себя исключительно грубо, повышали голос, оскорбляли курсантов.
По причине бесконечных угроз и запугивания со стороны Прокуратуры ФПС свидетель, который мог бы дать показания по существу, боится это сделать, по крайней мере, пока дело ведет эта бригада следователей и такими методами. Во время допроса следователи предоставили ему для ознакомления показания других свидетелей и угрожали, что если он их не подтвердит, то из свидетеля превратится в обвиняемого. Однако он готов дать эти показания, если дело возьмет под контроль Главная военная прокуратура».
Факты, приводимые в обращении, неопровержимо свидетельствуют: следователь Кузнецов А.М. по каким-то одному ему ведомым причинам с каждым днем проявлял все большую заинтересованность в том, чтобы полностью обелить курсанта Голубева и других обвиняемых, и в качестве единственного виновного представить курсанта Лапина. По мере того, как их отпускали под подписку о невыезде, в отношении Лапина продолжала применяться такая мера пресечения как содержание под стражей. Делалось это под совершенно абсурдным предлогом – он, якобы, может сбежать.
Следователями допускались вопиющие нарушения Уголовно-процессуального кодекса. В обращении курсантов говорится: «Брюки с пятнами крови, принадлежащие Голубеву, в течение долгого времени находились в институте, и никто из следователей не потрудился изъять их в качестве вещественного доказательства. Когда отец Лапина стал их искать, брюки уже пропали».
По свидетельству очевидцев, следователь Кузнецов А.М. сказал одному из подозреваемых: «Это ты их убил!» Значит, истина ему известна, да и кто бы сомневался в способности столь опытного следователя ее установить, было бы желание! Но он с невероятным упорством продолжал фабриковать уголовное дело против Лапина.
21 декабря 2001 года следователь Кузнецов А.М. подписывает постановление о предъявлении Лапину нового обвинения – на этот раз по ст.105, ч.2, пп. «д» и «и» – то есть убийство, совершенное с особой жестокостью и общеопасным способом; максимальное наказание – смертная казнь или пожизненное лишение свободы.
Опять же зададим вопрос: на основании каких новых данных было предъявлено новое обвинение? В качестве таковых в деле фигурирует лишь протокол очной ставки с неким «свидетелем» по делу Куликовым С.В., который якобы находился в летнем кафе в то злополучное раннее утро. О «ценности» показаний Куликова С.В. и о том, насколько «добровольно» они были даны, наглядно свидетельствуют следующие фрагменты протокола очной ставки между ним и Лапиным.
Вопрос следователя Куликову С.В.: Видели ли вы у кого-либо из парней, одетых в камуфлированную форму и приехавших в кафе на машине, к руках какие-либо предметы, когда последние поднимались по лестнице на открытую площадку кафе, если да, то как выглядели эти предметы?
Ответ Куликова С.В. на вопрос следователя: Да, я отчетливо видел, что, поднимаясь по лестнице на открытую площадку кафе, один из парней, одетых в камуфлированную форму, держал в правой руке нож типа финского, длина клинка которого составляла около 14-15 см, ширина около 2-3 см. У кого именно из этих парней был вышеописанный нож, я ответить затрудняюсь. Этот нож парень держал в опущенной вниз правой руке. Его рука была обращена ближе ко мне».
Обратите внимание: перед свидетелем Куликовым С.В. сидит именно тот человек, который, как хочет представить дело следователь Кузнецов А.М., якобы пришел в кафе с ножом. Что же мешает свидетелю Куликову С.В. опознать сидящего перед ним курсанта Лапина? Тем более, зрительная память у него, как можно предположить на основании его показаний, просто феноменальная: находясь на значительном расстоянии от места происшествия и при слабом освещении он запомнил не только тип ножа, но и его длину и ширину с точностью до сантиметра!
Однако сидящего перед ним Лапина в качестве обладателя ножа свидетель Куликов С.В. не опознает. Хотя Лапин, что называется, на голову выше остальных курсантов. Как говорится, слона-то свидетель Куликов С.В. и не приметил! Хотя он и говорит о высоком молодом человеке в камуфлированной форме. Получается, что человек, которого якобы видел свидетель Куликов С.В., был вовсе не Лапин!
Надо полагать, для следователя Кузнецова А.М. это была не самая приятная минута: вся построенная им несуразная конструкция обвинения рассыпалась прямо на глазах. Но тут он, видимо, вспомнил о приеме, к которому в не самые светлые времена нашей истории прибегал незабвенный Андрей Януарьевич Вышинский на политических процессах 30-х годов. Когда обвиняемые говорили на суде нечто, не предусмотренное сценарием, прокурор СССР громогласно зачитывал их предварительные показания, данные на следствии, и просил объяснить, почему они теперь дают иные показания. Эти слова «Андрея Ягуарьевича» сразу же оживляли в памяти обвиняемых те приемы, с помощью которых их показания были выбиты, что, как правило, действовало безотказно.
Аналогичным образом действует и помощник прокурора ФПС, следователь Кузнецов А.М.
Вопрос следователя Куликову С.В.: Вам предоставляется протокол вашего дополнительного допроса от 16 ноября 2001 года, в ходе которого вы показали, что описанный вами нож был в руках у высокого парня, одетого в камуфлированную форму. Поясните, почему показания, изложенные в этом протоколе, существенно различаются с теми, которые вы даете сейчас?
Ответ Куликова С.В. на вопрос следователя: В данный момент за давностью я уже не помню, у кого из парней в руках был нож. С протоколом дополнительного допроса от 16 ноября 2001 года я ознакомился, правильность записей своих показаний подтверждаю. Я вспомнил то, что действительно на допросе 16 ноября 2001 года я показывал о том, что нож был в руке у парня, одетого в камуфлированную форму, который был значительно выше второго парня, одетого аналогично. От данных мной на допросе 16 ноября показаний о том, что нож был в руках у высокого парня в камуфлированной форме, я не отказываюсь».
Все это производит впечатление тягостного сна. «Высокий парень в камуфлированной форме» сидит живьем перед свидетелем Куликовым С.В., и он видит его значительно лучше, чем мог наблюдать финский нож в темном кафе. Но нож свидетель помнит, а Лапина – нет! Если бы он действительно видел Лапина в кафе с ножом в руках, ему было бы достаточно сказать на очной ставке: «У этого парня, сидящего передо мной, в то утро в руках был нож». И все! К чему тогда все эти казуистические тирады о том, что от своих показаний он не отказывается?
На месте следователя Кузнецова А.М. я бы задал свидетелю Куликову С.В. вопрос: «Тот человек, который сидит перед вами, и тот высокий парень в камуфлированной форме, которого вы видели в кафе – это одно лицо или нет?»
Разве это не в интересах следствия? Но следователь Кузнецов А.М. этого почему-то не делает. Молчит и адвокат Витебский, который по каким-то непонятным причинам в ходе очной ставки абсолютно пассивен и никак не реагирует на попытки следователя «накинуть сеть» на своего подзащитного.
Коль скоро свидетель Куликов С.В. не опознал Лапина, ценность его показаний в качестве одной из составных частей доказательной базы против Лапина становится ничтожной. Но следователь идет дальше.
Вопрос следователя Куликову С.В.: Что происходило затем?
Ответ Куликова С.В. на вопрос следователя: Я увидел, что один из парней, одетых в камуфлированную форму и приехавших к кафе на машине, первым поднявшись по лестнице, сразу подошел к охраннику в темной одежде и нанес последнему удар ножом в левую часть груди.
Как видим, свидетель Куликов С.В., несмотря на настойчивое «пожелание» следователя, снова не показывает на Лапина в качестве лица, нанесшего удар ножом. И опять повторяется то же самое. Следователь напоминает о показаниях свидетеля Куликова С.В., данных на допросе 16 сентября, и Куликов С.В. не оспаривает их. Адвокат Витебский опять молчит. Пассивная позиция адвоката в ходе проведения очной ставки стоила Лапину свободы. Следователь посчитал, что данных, полученных в ходе данного следственного мероприятия, достаточно для предъявления нового обвинения Лапину – на этот раз уже в убийстве и изменении меры пресечения на содержание под стражей.
Не слишком повезло Лапину и с другим адвокатом, защищавшим его в то время – Гускиным. Этот «мэтр», получив от родителей Лапина 5000 долларов и не сделав за эти деньги практически ничего, представил «смету». Из этой «сметы», написанной скорописью с многочисленными сокращениями (время – деньги!), мы узнаем, что на ознакомление с постановлением о продлении срока содержания под стражей, уместившегося на одной (!) странице, адвокату потребовалось два дня, и адвокат взял за это 500 долларов! Таким гонорарам позавидовали бы и светила мировой адвокатуры, представляющие интересы крупнейших корпораций.
В той же смете в 250 долларов оценивается «составление и подача жалобы». К этому пункту адвокат добавляет: «Отстояли от психушки!» Можно подумать, что проведение судебно-психиатрической экспертизы по таким делам не предусмотрено действующим законодательством и что Лапина могли упечь в сумасшедший дом навеки без суда и следствия!
Следствием было проведено еще 9 опознаний личности Лапина, и ни одним из свидетелей, находившихся в то утро в кафе, Лапин в качестве человека, наносившего удары ножом, опознан не был.
Следователь Кузнецов А.М. раз за разом проводил следственные действия, заведомо лишенные смысла, но при этом настойчиво отказывал в проведении абсолютно необходимых.
15 мая 2002 года он назначает новое медицинского освидетельствование Лапина с целью обнаружить на его руках следы самопорезов от ножа, которым Лапин якобы убил Шамбуру и Воробьева. Бесполезность для установления истины по делу этой экспертизы очевидна: освидетельствование Лапина уже было проведено сразу же после драки и никаких самопорезов обнаружено не было. Итогом новой экспертизы становится гигантский фолиант, суть которого можно сформулировать одной фразой: все может быть! На руках Лапина на этот раз были якобы найдены следы рубцов, которые, по мнению экспертов, могли быть причинены в ночь на 28 июля 2001 года. А могли и позже.
Защита неоднократно настаивала на проведении следственного эксперимента с участием Лапина и Куликова С.В., но соответствующие ходатайства неизменно отклонялось следствием. Наконец, 12 апреля 2002 года следователем Кирутой Т.В. эксперимент с участием Лапина был все же проведен. Иначе как пародией это действо назвать трудно. Видеоаппаратура для съемки не была подготовлена и отлажена, что не позволило задать необходимые вопросы и должным образом завершить съемку. В качестве специалиста было приглашено лицо, не обладающее необходимыми познаниями и навыками. Для имитации палки, которой посетитель кафе ударил Лапина, использовалась свернутая в рулон бумага. На роль «актера», изображавшего одновременно и Шамбуру, и Лапина, был приглашен гражданин, чуть ли не на две головы ниже Лапина.
Такого рода «следственные действия» создают лишь иллюзию сбора доказательств. На самом деле следствие под руководством следователя Кузнецова А.М. неуклюже разыгрывает пьесу, финал которой ему заранее известен. Разумеется, трудно предположить, что для суда такие «доказательства» будут иметь хоть какое-нибудь значение.
Недавно вступившей в дело новый адвокат Лапина Марина Русакова попросила следователя Кузнецова А.М. представить хотя бы одно реальное доказательство вины Лапина. На это следователь заявил ей примерно следующее: «Марина Борисовна, пусть он сам сознается, и его освободят из-под стражи».
На кого это рассчитано? Обычно так говорят следователи с малолетками, которые впервые оказались под стражей и на которых надо повесить нераскрытые преступления, а не с известными адвокатами.
Или такой вот «милый пустячок». Следователь звонит адвокату и спрашивает, когда ей было бы удобно принять участие в следственном эксперименте. Адвокат отвечает: «В любой день, кроме понедельника». Через час – телефонограмма в юридическую консультацию: адвокату сообщают, что следственный эксперимент назначен именно на понедельник. На языке следователей это называется «психологическое давление». Правда, применяют его обычно к подозреваемым, а не к защитникам.
Среди прочего, адвоката Русакову следователи обвиняют в том, что она затягивала следствие, ожидая вступления в силу нового УПК РФ, а это, мол, неэтично. Не слишком знаком с тем, какие этические принципы должен соблюдать адвокат; на мой взгляд, достаточно и тех требований, что содержатся в действующем законодательстве. Все остальное диктуется стремлением адвоката максимально облегчить участь своего клиента.
Но почему, кто бы объяснил? – следователи, требуя от адвоката самого щепетильного соблюдения этических норм, позволяют себе грубейшие нарушения Уголовно-процессуального кодекса, не говоря уже о том, что они, если воспользоваться определением одного известного людоеда, «освобождают себя от химеры, именуемой совестью»? Можно ли в таком случае говорить о равных правах у следствия и защиты, и о какой-либо состязательности?
Вот лишь один пример. Адвокат заявила отвод следователю Кузнецову А.М. Однако на протяжении более чем трех месяцев ответа из Прокуратуры ФПС так и не поступило. Все другие жалобы и ходатайства защиты неизменно оставались без удовлетворения.
Очевидно, что именно активная позиция адвоката Русаковой и есть тот фактор, который более всего раздражает следствие, а отнюдь не мифические нарушения адвокатской этики, до которых следствию в принципе не может быть дела.
Следователь Кузнецов А.М., войдя в раж, продолжает запугивать курсантов, выступающих в защиту Лапина. Так, вызвав на допрос председателя Совета по делам молодежи II дивизиона института Максима Цыганкова, он грозно спросил его, на каком основании на собрании Молодежного коллектива института Цыганков «защищал убийцу» и в грубой форме угрожал ему отчислением из института.
Вот он – шедевр из шедевров «правовой культуры»! Помощнику военного прокурора ФПС России, заместителю начальника следственного отдела подполковнику юстиции Кузнецову А.М. следовало бы знать, что убийцей человека может признать только суд, а до этого никто не имеет права отказать обвиняемому в праве на защиту, как со стороны профессиональных адвокатов, так и общественных организаций.
Между тем, решение собрания Молодежного коллектива МВИ ФПС России и в самом деле беспрецедентно.
«Поступок курсанта Лапина А.С., совершившего самовольную отлучку за пределы института с целью оказания помощи своим товарищам, не осуждать. Своими действиями этот курсант показал коллективизм и взаимовыручку».
Это решение было принято единогласно. Неужели данный факт ни о чем не говорит следователю? Или он полагает, что все курсанты МВИ ФПС России, принявшие участие в собрании, – соучастники преступления?
Курсант Лапин руководствовался «мушкетерским» девизом: «Один за всех – все за одного!» По логике же следователя получается, что он один должен отвечать за действия всех участников драки, которых насчитывалось, по крайней мере, 10 человек.
К счастью, после вступления в дело нового адвоката появилась надежда на то, что следствию не удастся довести поставленную им бездарную пьесу до им же предначертанного финала. К тому же на дело Лапина обратили внимание более влиятельные люди, чем студенты и офицеры МВИ ФПС России. Члены Попечительского совета Международного фонда защиты от дискриминации, в состав которого входят общественные деятели безупречной репутации, известные всему миру, неоднократно обращались в различные инстанции с просьбой разобраться в этом деле и пресечь беззаконие.
В обращении Фонда, направленном на имя Генерального прокурора РФ В.Устинова говорится: «В Международный Союз общественных объединений “Международный фонд защиты от дискриминации, за соблюдение конституционных прав и основных свобод человека” повторно обратились с заявлением курсанты 3-го курса Московского военного института Федеральной пограничной службы Российской Федерации по вопросу нарушения прав их сокурсника Лапина А.С., необъективного и незаконного проведения расследования следователем отдела Военной прокуратуры ФПС подполковником юстиции Кузнецовым А.М., сопровождающегося фальсификацией доказательств и запугиванием свидетелей.
По поводу первого обращения курсантов в наш Фонд мы направляли соответствующее письмо Главному военному прокурору генерал-полковнику Кислицину М.К. с просьбой взять расследование уголовного дела в отношении Лапина А.С. под контроль Главной военной прокуратуры. Однако это письмо по необъяснимым причинам было передано на рассмотрение в Военную прокуратуру ФПС России лично подполковнику Кузнецову А.М, в отношении незаконных действий которого и было направлено».
Вот так пытаются «отфутболивать» у нас людей, занимающих самые высокие должности в Российском государстве! Что же тогда говорить о простых курсантах, тщетно добивающихся, чтобы их, по крайней мере, беспристрастно допросили в качестве свидетелей – без оскорблений, угроз и запугивания? Между тем, до настоящего момента этого сделано так и не было, что, как отмечается в обращении на имя Генерального прокурора, является грубейшим нарушением конституционных и правовых норм.
«Учитывая общественный резонанс дела и большую значимость его объективного рассмотрения, – пишут авторы обращения к Генеральному прокурору, – просим истребовать материалы уголовного дела и взять его рассмотрение под контроль Генеральной прокуратуры».
Хочется надеяться, что этот призыв не останется без ответа. Тем более, в целом ряде громких дел недавнего времени Генеральная прокуратура выступила с жестких и принципиальных позиций, что закономерно привело к росту ее авторитета в глазах российского общества. Жаль лишь, что для принятия законного и обоснованного решения чуть ли не всякий раз требуется личное вмешательство Генерального прокурора. На «нижних» этажах прокуратуры все еще витает дух 30-х гг. прошлого века. И пока в нашей стране действуют такие «правоведы», как помощник прокурора ФПС России Кузнецов А.М., главный «беззаконник» ХХ столетия прокурор СССР Вышинский А.Я. может спать спокойно.
Сергей БЕЛЯКОВ
