Я шёл по Одессе, щурясь от солнца. Трудно идти по Одессе в конце месяца июнь и не щуриться от солнца. Солнце в Одессе это бренд. Как бычки и мифический Остап Бендер.
Приморский бульвар шелестел листвой, а в конце его стоял беспристрастный Дюк и делал вид, что вид морвокзала ему интересен.
Я шёл и улыбался, потому что этому городу трудно не улыбаться даже если он не шутит.
Я шёл и мне ничего не хотелось, кроме как идти по этому городу. Гостиница “Лондонская”, оперный театр со своими скульптурами, афишные тумбы, продавщица сувениров, проплывали мимо меня в мареве июня, а расплавленное солнце окрашивало этот мир желтым плазменным светом.
Подворотни везде одинаковы. В Одессе и в Москве, в Питере и в Самаре. В них тень, обшарпанные стены, запах плесени и тишина.
Именно такая подворотня ведет в Пале Рояль. Я свернул в нее и тут же рухнул на землю от ужаса, а прямо надо мной пролетела пролетка, управляемая бородатым извозчиком. В пролетке сидел молодой человек в шикарном котелке и отстреливался из золотого револьвера.
Я, прижатый к камням, бледный от ужаса, боялся пошевелить головой, но кто-то уже навис надо мной, ткнув носком лакированой туфли:
-Я таки дико извиняюсь, но пляж в другой стороне, а если вы и дальше будете лежать на сырой земле, то простудите все бебихи и ваша мама очень расстроится.
Передо мной стоял тот самый молодой человек из пролетки, рядом с ним было еще трое, один в простой рубахе и фуражке, второй в полосатом пиджаке, а третий матрос, который ел черешню из газетного кулька.
-И шо, вы будете так лежать или уже встанете и поделитесь вашими деньгами с честными людьми и уйдете молча?
Я встал и, сорвавшись с места, побежал. Матрос не спеша выплюнул черешневую косточку в ладонь, взял двумя пальцами и выстрелил ею мне в спину.
Страшный толчок бросил меня вперед, я рухнул, провалился в какую-то яму и потерял сознание.
Не знаю сколько времени я пролежал. Когда я открыл глаза, я ничего не увидел кроме мрака. Через несколько минут глаза начали к нему привыкать и я обнаружил себя не то в подвале, не то в преисподней.
Поднявшись, держась за стену, я пошел наугад, вперед, ничего не видя и не слыша.
Шел я долго, пока не услышал голоса. Страх сковал меня. Не понятно, опасаться ли мне голосов или наоборот, но выхода не было и я пошел на них.
Их было двое. Старик и совсем молодой парень. Голова молодого была перевязана грязным бинтом.
-Митька, как же так? Угораздило же тебя- сокрушался старик.
-Ничего, Митрич, зато знаешь, как рвануло? Склад на куски, огонь, у немцев хипиш, а голова у меня железная, заживет…А в катакомбы они не сунутся.
-Извините, пожалуйста- решился обратиться к ним я.
В ответ раздалась автоматная очередь.
Меня подняло в воздух и опустило.
Я стою на Привозе.
-Рачки! Берите рачки!- кричит смуглая женщина.
-Эй, брат, ты где был?- хлопает меня по плечу мой друг Олег- На Привозе потеряться как два пальца об асфальт. Ты кошелек крепче держи, чтобы я за цыганами потом не бегал. Черешню будешь?
Я ем черешню, сплевываю косточки в кулак.
-Кто так сплевывает, фраер? Смотри, как надо! Ты на Привозе!- Олег стреляет косточкой в толпу- Это Одесса!
Я киваю. Я знаю.
Я шёл по Одессе. Солнце слепло меня, и я щурился. Горсад, Дерибассовская в огнях, дом Профсоюзов, покрытый невидимым черным куполом.
Я ел черешню. Но сплевывал ее в ладонь. Я не умею стрелять косточками. Я вообще не хочу уметь стрелять из чего бы там ни было.
Приморский бульвар шелестел листвой, а в конце его стоял беспристрастный Дюк и делал вид, что вид морвокзала ему интересен.
