Предлагаем читателям «МП» интервью Ивана Охлобыстина ведущему проекта «ПРАВДА-24» Евгению Ю Додолеву, которое зрители канала «Москва-24» могли видеть в прямом эфире.
I. ФАНТОМНЫЕ БОЛИ
– Сегодня мы узнаем всю правду о ноге и других частях самобытного организма Ивана Охлобыстина. Иван, я, собственно, почему про «Ногу», – это первый фильм, в котором вы дебютировали. Фильм, я считаю, должен был стать культовым, если бы создатель этого фильма не ушел так рано из жизни, и он бы тоже был бы столь же культовым персонажем, как Иван Охлобыстин. Почему в этом фильме вы выступили под псевдонимом «Иван Чужой»?
– Ой, ну, существует мистика кино. Я был юн, и следовательно, пытался соответствовать всем представлениям киношным. Нехорошо кончает герой, фильм тяжелый, по Фолкнеру. Добились, как это ни удивительно, адаптации. Причем сценарий, написала Надя Кожушаная, тоже Царство небесное, рано ушла, гениальная сценаристка. Им удалось самое главное – выявить вот то тоскливое чувство душевной недостаточности, которая свойственна людям, прошедшим тяжелыми военными стезями. Ко мне подходили, предположим, служащие ранее в Афганистане солдаты. Я не скажу, что они были интеллектуалы (потому что фильм-то все-таки такой серьезный, умный) но, тем не менее, они почувствовали сердцем, что это вот о Том. Нам удалось достичь этого – отобразить чувства, что испытывают люди, вернувшиеся с войны. Изначально фильм должен был называться «Фантомная боль» или «Фантомные боли». А потом решили оставить «Нога», ну, не знаю, из каких соображений исходили. Это была первая моя работа, артистом я не хотел быть.
– Вы хотели быть сценаристом?
– Нет, я заканчивал второй курс режиссерский. Я сижу в общежитии, ко мне приходит Ренат Давлетьяров (это первый его фильм как продюсера), предлагает мне ехать на юг сниматься в главной роли. Ну, я подумал, почему нет, лето на дворе.
– То есть псевдоним вы решили выбрать, прочитав сценарий?
– Да. Мне показалось, что я не хочу связывать этот сценарий со своей судьбой. Может быть, я сделал правильно на самом деле, потому что Надя рано оставила нас. Никита оставил рано нас, очень хороший человек.
– Никита Тягунов?
– Тягунов, да, очень хороший человек. Это был мой верный любимый друг, замечательный, интеллигентный, эрудированный, мягкий. И, видимо, я избежал этой судьбы. Как раз один из вариантов.
– А мне кажется, что не избежали, потому что вот у вашего героя такое происходит расслоение личности, и мы наблюдаем биографию Ивана Охлобыстина, который выступает в самых разных ипостасях. Он у нас кандидат в президенты, духовный настАвник (или наставнИк?) партии «Правое дело».
– НастАвник, наставник, да.
– А мне кажется, «Правое дело» говорит наставнИк.
– НаставнИк, то есть тут синонимически грузило. Нет, настАвник.
II. «СТОЛИЧНЫЙ» ЖУРНАЛИСТ ИВАН
– Вы ведь в прошлом журналист, кстати.
– Был. Честно работал на журнал «Столица» у Яковлева.
– Почему прекратили, вы же сами свернули общение?
– Нет, нет. Предшествовало удивление. Однажды я привел рекламодателя, это металлургическая промышленность, и должно было быть все сытненько и хорошо, удивляясь, что в таком издании, которое по тем временам всех сделало (это было объективно, потому что скупили всех лучших журналистов, ну не лучших, одних из лучших). И неожиданно мне в отделе, который занимается рекламой, сказали, что это имиджевое издание и не нуждается в рекламе. И тогда я понял, что для Яковлева это больше действительно имиджевое издание, возможность показать, как можно делать журнал, и без всяких привязок к какой-то окупаемости, какой-то выгоде. Ровно год он просуществовал. И ровно через год он завершил свою деятельность. Я перезнакомился с очень хорошими людьми, по сути дела с большей частью журналистики тех времен, такой пиковой журналистики. Потом я в «Версии» работал у Артема Боровика. Ну, это уже так, это по следам.
– А вы работали штатно, или подрабатывали?
– Штатно.
– Вам нравится писать?
– Да, я люблю писать. Пожалуй, это самое…
– Ну вот что удивительно. Мне приходилось читать ваши интервью, где вы говорите, что вы можете перечитывать написанное вами, ну, например, сценарии, и смеяться и вообще читать это как чужое произведение. То есть имеется в виду, что вы являетесь как бы проводником, то есть не вы пишете, а просто вот кто-то вам докладывает, а вы…
– Я думаю, это для всех одинаковый закон.
– Не для всех. Нет, есть ремесленники, которые порождают.
– Ну, это вымучено, вымучено. Некоторые вещи невозможно придумать. Они как сходят с языка. Нельзя смеяться над своим сценарием. Можно смеяться, вспоминая какие-то забавные ситуации.
– Так, но вы же говорили, что смеялись, перечитывая свои сценарии.
– Смеюсь, потому что не воспринимаю это как свое. Я дистанцируюсь не потому, что это такая психическая аномалия. Есть давным-давно проверенный закон (вспомним Бойля-Мариотта, Попова-Эдисона): если ты придумываешь что-то оригинальное и верное, очень велика вероятность, что еще человек сто придумали по планете то же самое именно в это мгновение. Я верю в массовое бессознательное, как бы это дико ни звучало. Но мне кажется, что некоторые вещи мы оформляем вместе. Просто тот человек, который способен это воспринять, и естественно, профессионально подготовлен, может выложить, является своего рода таким ретранслятором этого мнения массового-бессознательного и фантазии массового-бессознательного.
III. НЕСЧАСТНЫЙ ДОКТОР БЫКОВ
– Хорошо. А когда вы создаете какой-то образ, как актер, вас тоже пробивает откуда-то сверху, или это идет изнутри, вы лепите образ из каких-то из внутренних ощущений или…
– Изначально пытаюсь понять, чего хочет режиссер, потому что это профессионально. Себя реализовать одного нельзя, это либо в комплексе, либо нет. Понимаю, что меня во ВГИКе так учили, понимаю, что хочет режиссер, думаю, как это я мог бы сделать, он же меня не знает досконально, не знает всех возможностей моих, как бы давно мы не были с ним знакомы. И уже на фоне этой реализации, то есть его замысла, я могу позволить себе какие-то личные моменты привносить. А там, как пойдет. Если это большой проект, «Интерны», 180 серий не стыдного продукта, вот в этом объеме слово «не стыдно» уже как похвала. Мы с авторами стоим и удивляемся.
– А вам лестно слышать, что этот ситком держится, собственно, на одном персонаже – докторе Быкове, на харизме Охлобыстина, на его умении, слышать, что вот если бы не было Охлобыстина, то, в общем-то, и не состоялся бы проект?
Из интервью порталу «Православие и мир» (20 июля 2011 года)
Комедийный доктор Быков – хороший человек, однолюб, но не плоско-положительный, а как раз со сложностями, заморочками. Я считаю, ничто не может помешать человеку честно относиться к своему делу, не важно, какой профессией он занимается. В любую видео и кинокартинку можно внести положительный настрой. Однажды мы делали рекламу с очень спорным слоганом: «Живи для себя, живи в удовольствие», с утвержденным иностранным сценарием, где герой с красивой барышней идет по красной дорожке где-то в Каннах. В итоге получилось, что мой пероснаж – старый рокер – ведет под руку девочку, совсем как солист «Роллинг Стоунз» ходил со своей юной дочкой. А девочка – как с конфеты «Аленка», она меньше всего соответствует слогану, если понимать его буквально. Чувствуется, она не очень комфортно ощущает себя в вечернем наряде, и окружающий антураж – совсем не существенное в ее жизни.
…что касается телеиндустрии, то как раз в силу того, что это индустрия, здесь сложно пока говорить о каком-то искусстве. Но тем не менее она появилась. Как это произошло? Допустим, снимают фильм, и продюсер говорит режиссёру: «Давай доснимем ещё четыре серии для такого-то канала, тогда по деньгам — окупится, потому что в прокате не окупится». Тут же, на «разогретых» актерах, с теми же сценаристами под рукой, по сути с заведённой площадкой, с операторской группой, снимают версии того же фильма, но на четыре серии. И если лично я буду выбирать, то выберу четыре серии, потому что там есть ещё временной параметр. Это как превратить повесть в роман.
…И на этом фоне телевидение много и порой довольно удачно экспериментирует. Время от времени появляются хорошие находки. Мне понравился телефильм «Ликвидация», как ни странно, сериал «Боец». «Интерны» — вот вообще что-то странное, исключение из правил, потому что показывается на самом спорном канале, который я даже не настраивал дома, чтобы дети случайно на «Дом-2» не наткнулись. И вот здесь – интересный экспериментальный проект, который не позволяет себе и Первый канал. Экспериментальный, потому, что вроде нет никакого конфликта, нет детективного сюжета и моря крови. Вместо этого — правильно пойманная нота.
– Это неправда. Во-первых, это авторы. Все-таки 180 серий, и их четыре человека, иногда до девяти доходит, ну это когда форс-мажор. Да, бывали привлеченные авторы, уже работавшие на проекте, но в принципе, стабильно четыре человека, и девочка возглавляет эту конструкцию административно.
– А почему вы так заулыбались, говоря про девочку? Что, девочка не может по определению ничего возглавлять?
– Ну все-таки барышня. Это тяжелый труд, это каторжный труд. Ну, представляете, в одной комнате сидеть три года. Мы с ума сходим в закрытом павильоне, потому что мы по три раза можем здороваться друг с другом. Синдром космического корабля, летящего в пространстве вечно. Меняющееся поколение за поколением, которое не видело Землю. И это вот примерно что-то такое. Я вышел со съемок и понял, что я одичал. Я не очень хорошо понимаю, как вести себя с людьми. Я боюсь обидеть людей. То есть я не понимаю, правильно ли я делаю или нет. Такое довольно странное ощущение. И поэтому говорить о том, что сериал держится только на харизме, это неверно. Там все замечательные.
– Ну я понял, что вы даете социально одобряемые ответы, то есть вы вообще очень политкорректны, хотя..
– Не, не, не, я так считаю. Я искренне так считаю. Я – реалист, скрывать нечего. И так есть чем хвалиться без того, чтобы придумывать. Уже за то, что мы три года в закрытых пространствах, нам медаль надо дать и молоко выписывать. Это действительно физически тяжело. Психологически тяжело. Ну, я не очень чувствительный, правда, человек. Замечательный коллектив. Вот все вместе как-то так сложилось. Мне везет на людей. Это меня спасает.
IV. МНОГОДЕТНЫЙ ОТЕЦ
– Вам везет на людей, насколько я понимаю, не только в творчестве, но и в быту, потому что вы с вашей супругой произвели шестерых детей, это тоже везение. Чем детишки занимаются, расскажите?
– Очень по-разному. Изначально я как-то пытался направлять, это по-отцовски. Я их отдал на айкидо, чтобы они научились…
– Всех шестерых, вместе с…
– Ну, нет, кто достиг определенного возраста, когда уже можно заниматься.
– А когда можно заниматься?
– Ну, начиная с четырех лет уже можно заниматься, какие-то первичные упражнения, как падать, как страховаться при падении. И вот сейчас они когда поскальзываются, и я вижу, что у них рефлекторно коленки к подбородку (ну, чтобы меньше вариантов было повредить позвоночник при падении или удариться обо что-то) – радуюсь. Потом я их отдал в гимнастику. Потом я их отдал на маотай. И вот после этого «я их отдал» закончилось, они самоотдаваться стали. Стали заказывать. Первая Дуся для себя выявила, что можно по Интернету заказывать учителя, договорилась с милой женщиной, учительницей химии, мы подивились такому прогрессу эволюции у нашей дочери, социальной адекватности. Потом за ней Варя, смекалистая девочка, попросила, чтобы я нашел, где ей заниматься гитарой. Я тоже был удивлен, потому что я не прилагал усилий убедить ее. Я пошел, нашел ДК, нашел соответственно лауреата международных конкурсов – замечательный дядька, кстати, Евгений Федорович, он ее учит и на гитаре, он ее учит и вокалу, насколько это возможно. Но у нее еще не переломанный голос, поэтому она не упорствует, но любит петь. Дуся пошла, тоже поучилась на гитаре, потом перешла на электрогитару. Сейчас Дуся помимо того, что она поменяла школу и пошла в школу при Первом Меде, хочет учиться на хирурга в лечебном, как называется, не отделении, а…
– А я перебью, вот у нее желание пойти в медицину возникло уже после того, как был запущен проект «Интерны»?
– Ну, он запущен был так давно, что чего ни спросить, все тогда до этого было, да. Он длинный проект-то. Я так никогда не работал, я напуган, честно говоря, немного.
– Хорошо. А она уже представляет себе специализацию будущую медицинскую?
– Да, да.
– Кем она будет?
– Она хочет быть хирургом. Если у нее получится, микрохирургом. Но она понимает, что это все-таки талант. Это вот хирургия, в большей степени практика и талант, в процентном соотношении 80 на 20. А в микрохирургии все-таки 80 на талант, а 20 на практику.
У нее же, собственно, дедушка, ваш отец, был хирургом.
Из интервью журналу «Интервью»:
Отец был удивительным человеком — фантазёром, балагуром и просто неземным специалистом. Он прошёл четыре войны, и, если бы не фронтовые ранения, он бы не умер так рано, в 80 лет. Все мои предки по мужской линии доживали до ста лет. Отец не был идеальным семьянином, безупречным отцом и мужем. Он встретил маму в 62 года, а ей тогда едва исполнилось 19. Что могла найти молоденькая студентка в дядьке втрое старше себя? Через год после их встречи мама родила меня — прямо посреди сеанса кинофильма «Этот безумный, безумный, безумный мир». Еле успела выбежать из кинотеатра, а там и папа подоспел и сам принял роды. Даже в свои 60 он был статным красавцем — его любили все. Не любили — боготворили. Мужики, женщины, дети, животные, молодые и старые, богатые и бедные. Отец был хирургом от Бога и всю свою жизнь спасал людей. Мне тоже прочили карьеру врача, но я в детстве увидел фильм «Обыкновенное чудо». И решил, что буду волшебником. А поскольку похожей профессии в институтах не нашёл, то решил, что кино и режиссура наиболее близки волшебству. И я стал тем, кем стал.
– Военным хирургом, да. Варя хочет пойти в эту же школу, чтобы также поступить в Первый Мед. Но ее микробиология интересует. Она сейчас думает, туда ли или все-таки на химфак.
– Что, никто в шоу-бизнес не хочет из шестерых? Родители из шоу-бизнеса, мать ведь тоже актриса.
Из интервью Оксаны Охлобыстиной «Каравану Историй»:
Актриса Оксана Арбузова умерла. И виной тому Иван Охлобыстин. Я — соучастница. Этот носатый, картавый малоприятный человек стал моим тотемным божеством. А я, Оксана Охлобыстина, позвольте представиться, — его «деко-а-ция». Так, мило грассируя, изволит величать меня любимый. Явление Ивана Охлобыстина в мою жизнь пришлось на момент катастрофы. Начался тот кошмар на втором курсе института. Я была молодой, красивой, удачливой актрисой. И вдруг перестала сниматься. Просто отказывалась от предложений — без причин. Или соглашалась, но на пробы не являлась. В какой-то момент я с ужасом осознала, что не хочу ничего. Ничто не имело ценности и смысла. Наступил период жуткой, затяжной депрессии: сутками валялась на кровати с остановившимся взглядом. Все раздражало, хамила всем без разбору — я была невыносима. Друзья в тот момент от меня отвернулись. Кошмар нарастал как снежный ком, объяснения этому у меня не было. Откуда было знать тогда, что безразличие к Богу ведет к безразличию ко всему остальному, ведет к распаду, что для того чтобы родиться, нужно умереть. В духовном смысле. Тогда я была вполне готова к реальному суициду. Не знала иного способа избавиться от состояния внутреннего ада, смерти — ощущения черной трубы, из которой нет выхода. Не знаю, чем бы это все кончилось, если бы Господь не протянул мне руку. Это была рука отца Иоанна, тогда еще Ивана Охлобыстина. «Я спасу тебя, любимая!» — сказал он. И не обманул. Было это так. Мне нужно было аккредитоваться на Московский кинофестиваль. В Доме кино, как всегда, роились толпы людей, издавая мерный гул. Я, кивая во все стороны знакомым, иду по лестнице вверх. Он — вниз. Видит меня, я — его. И звук вдруг выключили. Как в замедленной съемке, мы продолжаем идти навстречу, ступенька за ступенькой, смотрим друг на друга — глаза в глаза. Поравнялись, не остановились, не заговорили. Но взгляды сцепились намертво. У меня шея вслед за взглядом разворачивается на сто восемьдесят градусов, у него шея разворачивается на сто восемьдесят градусов, каждый движется по своей траектории: я — наверх, он — к выходу. И — бац! — дверь хлопнула его по голове. Я рассмеялась. А он крикнул: «Ты будешь моей!» У этого немого кино были десятки зрителей, но я никого не видела и не слышала. Ничего, кроме этих трех слов. Мы были одни — в моей трубе, но она уже не была черной, через открытую им дверь забрезжил свет. Он ушел, а я со всей очевидностью поняла, что люблю его. Не обомлела, не пылала, просто констатировала: вот он! В тот же вечер мы с друзьями обмывали аккредитацию в культовом клубе «Маяк». И тут подошел он: — Не желаете прогуляться? — Да. Если вы отвезете меня домой. Он взял меня за руку и больше не отпускал никогда. Все, что было до Ивана — то есть жизнь Оксаны Арбузовой, — я помню плохо. Моя жизнь разделилась на «до» и «после». Иван Охлобыстин — точка отсчета, начало новой, нашей эры. Все, что было до н.н.э. — прежняя оболочка, обветшало и отшелушилось с годами. Как в известной русской сказке про Ивана-царевича и Царевну-лягушку. Память сохранила лишь те срезы, что связаны с дорогими сердцу людьми, органично перекочевавшими в новую жизнь. Семья Охлобыстиных — шумная и вечно орущая. Друзья говорят: глядя на нас, можно подумать, что итальянцы пришли в православие.
– Нет. Романтика, конечно. У любой профессии есть своя романтика. Но мы не такие уж прямо фанаты, фанаты.
– Вы жалуетесь на загруженность в проекте «Интерны». При этом вы успели написать сценарий к последнему фильму, в котором вы сыграли.
– Я его написал семь лет назад. Там есть коллизия, что выводят казино из города. А тогда даже не намечалась, что из Москвы будут выводить казино. Прозорливо.
Это мы сейчас говорим про «Соловья»?
Режиссер Егор Баранов снял фильм «Соловей-разбойник» по сценарию Ивана Охлобыстина с ним же самим в главной роли. В остальных ролях заняты Мария Голубкина, Игорь Жижикин, Павел Прилучный, Александр Стриженов, Евгений Стычкин, Оксана Фандера и др.
Когда в подмосковных лесах завелась шайка лютых разбойников во главе с Соловьем, сотрудники правоохранительных органов вынуждены на время позабыть о собственной коррумпированности и всерьез заняться неуловимым злодеем. Однако схватить разбойника не просто, ведь главный концепт его стратегической установки — ноль стратегии. Ничего из учебников! Сплошная импровизация! Джаз-бандитизм! И чем больше органы его ловили, тем больше сами любили, не упуская случая взять автограф и предупредить о засадах. Народ, конечно, тоже его любил, слагал о нем легенды и всячески поддерживал. Тогда власть, обеспокоенная небывалым авторитетом Соловья, решает бросить против врага свое главное оружие – Суперагента Н7. Отныне кровавая развязка неминуема: один из них должен пасть на поле боя, но кто?
– Про «Соловья-разбойника», да. Мне разрешили сниматься. Патриарх мне разрешил сниматься. Там была такая история, что мне очередной раз предложили (я семь лет не снимался) и я своему настоятелю, отцу Димитрию Смирнову, у которого служил капелланом в военном отделе, показал это предложение. И говорю, ну, вот жалко, что нельзя. Кормить семью надо. Он говорит, а почему нельзя то? Ты испроси у патриарха. Не надо самому принимать решение. Потому что в кормчей о кино ничего не написано. Кормчая – это книга, типа Талмуда, где вот всякие только православные оговорки по быту, по решениям тех или иных богословских вопросов, сочетающихся с бытом, реализующихся в быту. Я написал письмо Святейшему, что вот мне поступают предложения, как к этому относиться? Он разрешил мне сниматься. Но соответственно к тому времени он меня знал. Мы уже сняли кино «Начало пути». Изначально называлось «Там, где Восток». О судьбах духовенства во время оккупации фашисткой по воспоминаниям самого Святейшего. Фильм очень неплохой. Снимался он на две копейки. Чудом вот опять, мне удалось собрать коллектив, который работает на энтузиазме. Финансирует Минатом. Деньги не дошли толком.
– То есть?
– Ну, насколько я правильно помню, там шесть миллионов выделялось, а осталось двести тысяч. Я звоню своему другу, Игорю Ахметову, говорю, вот такая ситуация. Я в последний момент это узнаю. Поскольку, ну, я кто? Я – сценарист только. Возьмешься? Он говорит, ну, ты с ума сошел что ли? Я говорю, ну, это нужно для церкви, в принципе. Это все-таки такой проект. И мы все поможем. Михаил Ефремов бесплатно снимается, Олег Фомин бесплатно снимается. Я там бегаю на площадке, выполняю функции какого-то администратора, еще кого-то. И вот так, в общем.
V. ПАРТИЙНЫЙ СТРОИТЕЛЬ
– Здесь какое-то я противоречие вижу. Потому что вы начали с того, что вы впряглись в эту работу, потому что понадобились деньги. В результате выясняется, что никаких денег.
– Нет, нет, до этого я написал сценарий о жизни духовенства, о судьбах духовенства во время Второй мировой войны. Потому что эта тема толком никем не освещалась. Ситуация была очень сложная, потому что фашисты были абсолютно уверены что духовенство будет за них, против коммунистов. А духовенство в итоге-то либо погибло, не желая сотрудничать с оккупантами, либо разошлось по партизанским отрядам. То есть кресты на топоры, ну, такая история. Все-таки это Великая Отечественная. И я написал сам для себя сценарий. По моему мнению, который должен быть беспроигрышен. Русские люди всегда любили разбойников, любили за удаль, любили за прямо биологическое воплощение слова «воля». Этимологически несколько значений имеет, «воля» у нас означает много чего. Воля быть свободным, внутренняя воля. Ну, и все вокруг этого. Мистика русского языка. Я написал в той манере, которая мне близка. То есть я люблю сложные деепричастные обороты, если они могут быть произнесены. И люблю либо нигилизмом венчать это, либо харизмом. Это снижает сразу градус важности. И допуск до слуха зрителей без ломки такой. «Слишком красиво говорит». Вот такого нет. Я примерно знал на кого я писал. И мне было легче выстраивать образы. Но семь лет этот проект не возвращался. То есть его не было. Он только усилиями Любы Калинской, нашего генерального продюсера, восстал из пепла и был реализован. Если бы не она, конечно, кино не было бы. Потому что я был на «Интернах», я не мог этим заниматься. Но если бы это в американском варианте снималось, это бюджет был бы 10 миллионов. Мы сняли значит в одну десятую этой суммы. Сняли на энтузиазме. У нас все цеха выкладывались. Очень редкая ситуация, когда на съёмочной площадке все знают содержание сценария, и все по-своему видят это. И предлагают авторам. Причем предлагают не потому, что нужно, а потому, что хочется. И нам повезло. Мы сняли вот это приключение о разбойнике, о современном разбойнике.
Сейчас же такая ситуация в обществе. Такая неопределенка, вечная общественная неопределенка, вот этот образ он как раз идеал. Это не то, чего хотят. Но тот образ, который может дойти до осмысления того, что нужно.
– То есть это в рамках вашего партийного строительства получается?
– Некоторые это называют агиткой.
– Вот так вот, да? Ну, тогда надо будет просмотреть обязательно. Кстати, вот не могу не прокомментировать ваш прикид. Значит у вас на левом рукаве это ведь Конфедераты, да? То есть южные штаты. А здесь герб Советского Союза. Что это значит?
– Это месседж дочек. Они меня так видят. Они мне купили куртку, чтобы я голову закрывал капюшоном. И чтобы на мобильные телефоны, когда мы идем с ними, не фотографировался. Сам я смирился. А они сердятся. Потому что им охота погулять с отцом. А сейчас последние три года, это довольно сложно. И ничего не сделаешь. Это все-таки моя аудитория. Но не откажешь. Люди себя переламывают, чтобы подойти, сфотографироваться. Я уважаю людей, уважаю зрителей. Я им служу, собственно. То есть что скрывать-то, что фифы топорщить, как говориться. Но а девчонкам хочется побыть с отцом. Соответственно они выбрали мне эту куртку с капюшоном. Опять же массовое бессознательное через моих дочек. Как это вот неслагаемое сложилось. Конфедерация. Расовая нетерпимость. Стремление к объединенческим тенденциям, имперский дух. Но плюс сама фирма куртки, они долгое время шили только для скинхедов.
Из интервью порталу «Православие и мир» (20 июля 2011 года)
Мы физически теряем себя как нация, мы теряем себя в опознавательных знаках. Чтобы хотя бы приостановить это, уже сейчас нужно проводить какие-то «комсомольско-колхозные» мероприятия. Наподобие развешивания значков, чтобы угадывать, считаешь ты себя русским или не русским – неудобно, да общество воспримет в штыки. И политика будет смотреть косо, ещё, не дай Бог, начнет душить Церковь. Но эту идею можно продвигать в виде ролевой игры. Вот есть же общества любителей походов в горы, любителей восточных единоборств и так далее. Почему бы не создать «общество любителей Империи?»
– А про скинхедов я помню ваше странное высказывание, что скинхедов можно и нужно использовать. Что имелось в виду?
– Вот мы разговаривали с милыми ребятами (телеканал «Дождь» – Е.Д.), которые устроили мне перекрестный допрос. Но я примерно понимал, о чем может идти речь на телевидении с таким агрессивно либеральным уклоном. Я шел на заклание, короче говоря. Я был готов быть побежденным. Мне хотелось, ну, самого общения, посмотреть, что да как. Меня спросили про скинхедов. Видимо, я ассоциируюсь с этим. Я им ответил вполне логично. Если скинхеды есть, значит были какие-то условия из-за чего они появились. Это не может на пустом месте, там в десятках стран появляются молодые бритые люди, примерно в одинаковой одежде, примерно с одинаково неопределенными воззрениями, кроме того, что они не хотят мигрантов. Против мигрантов и такого гастарбайтерского засилья, которое несет хаос, разорение и насилие. Это реакция. Это как биологическая реакция. Нужно рассматривать это явление, как реакцию природы. Это нельзя систематизировать. Но если это есть, это нужно, может быть, как-то использовать позитивных целях. Они организованы. Ну, по-своему. У них есть запал. Пусть их используют в мирных целях, пусть они охраняют парки, чтобы в этих парках случайные заезжие туристы не насиловали и не убивали наших детей.
VI. ТВОРЧЕСКИЙ ДИРЕКТОР «ЕВРОСЕТИ»
– У нас осталось всего пара минут. Хотелось бы успеть проговорить про гаджеты как с креативным продюсером коммерческого гиганта.
– Про гаджеты. Я люблю это. Я бы свихнулся, если бы мне в детстве показали мобильный телефон. У меня было 11 солдатиков и пластиковый Буратино в советские времена. Я же с того тысячелетия еще. Я всегда хотел какую-то игрушку. Я завидовал искренне товарищу своему, у которого была пушка, стреляющая спичками. А тут вот телефон. Это, как, знаете, в эльфийских сказках. Взял он камень говорящий, значит, и начитал там руну волшебную. Айфон там или, я не знаю, андройд. Я это люблю. И перед армией у меня был год пустой, получается, я поступил в институт. Но мне все равно нужно было уходить в армию. У нас не было военной кафедры во ВГИКе. Я думаю, ну, что время даром терять. Я ведь трудоголик. Я пошел учиться на оператора ЭВМ. То есть я еще и цепанул вот эту часть. А я был воспитан на Стругацких, «Понедельник начинается в субботу». Вот вся эта романтика. И до сих пор сохранил к этому трепетное отношение. Я не люблю говорить по телефону. Вот честно. Писать, да. А вот говорить, я теряюсь. Я поговорил о деле, а потом, ы-ыы, у-ууу, а-ааа, начинаю тупить. Все об этом знают мои друзья. Они со мной разговаривают довольно коротко, а чаще эсэмэсками. Я не знаю, куда пойдет дальше. Будет ли это голографическая проекция или это будет что-то в границах оптимально выбранных размеров сейчас.
