Большая беда русского народа — это дырка на месте национальности.
Национальности нет, вместо нее — либо казенная государственная принадлежность, эти наши бесконечные «ФГУП» и «ГБОУ», либо какая-то расплывчатая глобальная позиция, будь то «прогресс», «Европа», «коммунизм», «против Путина», «все люди хорошие», «хочу в космос», «Евразия» и тэ пэ.
Но никакого внятного представления о сообществе людей, навсегда соединенных своей землей, языком, предками и стилем жизни, — увы, не имеется.
И потому, как только казенная принадлежность себя исчерпывает, поскольку случается эмиграция-уголовное дело-банкротство-замужество-смена режима-революция-перестройка etc., а позиция меняется под грузом этих обстоятельств, а то и с самого начала была безбрежно-всемирной, — русский человек теряет абсолютно все, что связывало его с Россией.
Он мгновенно готов сделаться не то что американцем или французом — это понятно, — но он и в бывшем СССР быстро и рьяно мимикрирует под нужды всех национальных культур, которые ему хоть сколько-нибудь понятны.
Поссорился с начальником? Уволился? Ушел в оппозицию? Попал под раздачу в какой-то смуте или от рук властей?
Все, теперь он эстонец, каких еще поискать, первый патриот новой родины, размахивающий ее флагом.
У всех прочих народов — не так.
Спросите какого-нибудь молдавского гастарбайтера, давно уехавшего из дома на запад или на восток, о его Молдавии. Да он раздуется от гордости и будет рассказывать вам, что Молдавия — лучшее место на свете.
Спросите беглого киевского бандита, которого в Киеве ищет СБУ, а он прячется тут, — чей же Крым?
Казалось бы, ну ты же в Москве прячешься — и? Крым у него будет, конечно, украинский.
А грузин, оказавшийся врагом грузинской власти, поедет в Абхазию признаваться в любви местным жителям? Никогда.
Пусть его своя же власть поймает, посадит и в ступе истолчет, а он останется пылким грузинским националистом, и на этих своих противников будет ругаться в том смысле, что это они — плохие грузины и агенты Москвы.
А что вам скажет русский, оставшийся без своего привычного места в России и вынужденный как-то выживать, куда-то ехать, от кого-то скрываться?
Да он проклянет эту отсталую и ничтожную Рашку, темное пятно человечества.
У всех вокруг, в их представлении о себе, — между «частным-семейным-корыстным-служебным» и «мировым-философским» — есть кое-что еще в середине.
То, что не меняется от эмиграции, от политических перемен, от кризисов и репрессий.
Свое и свои.
В России же, повторюсь, вместо своего и своих — пустота.
Из русского человека — при простом и частом стечении неприятных обстоятельств — можно за пять минут слепить кого угодно, хоть эскимоса.
И он — обиженный на Путина, на майора, на старую работу, на бывших супругов, на городок с ямами вместо асфальта, — замарширует на месте с неведомым эскимосским знаменем, рассказывая всем, кто его хочет и не хочет слушать, о том, как он счастлив, что избавился от России и стал, наконец, тем, кем он всегда мечтал стать.
Гордым и свободным эскимосом.
