Человек определяется не тем, как он любит, а тем, как он не любит.
Человек в любви — спрятан, а без любви — виден.
И хочется, конечно, — да что там хочется, жизненно необходимо, — чтобы по твоему поводу вздыхали, чтобы скучали, обнимали, говорили глупости, ссорились по пустякам и мирились, чтобы переживались все те бессмысленно-драгоценные чувства, какие положено переживать, но чем старше становишься, тем неотвязнее плохой вопрос: а как будет без этого?
А что останется, когда закончится вся блаженная, нежная ерунда?
И думаешь даже: а хорошо бы сразу промотать чуть-чуть вперед — туда, где и глупости уже какие-то действительно глупые, и где ссоры вовсе не по пустякам, и где исчезла вся эта нежная ерунда, знакомая каждому, кто был целую минуту счастлив, — ну, как там?
А там — подлинный, как открытая реставраторами древняя кладка, человек. Человек без любви.
Страшно интересно — и поучительно — бывает на него, такого нового и такого правдивого, как снег с дождем в пять утра, теперь посмотреть.
Много ли он выдавит себя прежнего — из себя нынешнего?
Захочет ли он обнять тебя хотя бы дежурно-вежливо — или пройдет мимо и только посмотрит с некоторым недоумением?
Сможет ли сказать тебе глупость в хорошем смысле слова — или только в плохом?
Сколько бессмысленно-драгоценного вещества, которому и названия точного нет, сохраняется в человеке после молодости, после гормонов, после обещаний с обязательными «всегда» и «никогда», после ошибок, после героических жестов, после несостоявшихся планов, после комплиментов, смешанных с оскорблениями, после почти намеренно забытых колец и сережек, после цветов, простыней, криков, разрывов, после янемогубезтебяжить и пьяных ревнивых сообщений, уже лет сто как удаленных, после пошлейших загсов, после разочарований, после воспоминаний, после всей старой жизни, но уже и после новой, после всего-всего.
Привет, дорогой. Так вот ты, оказывается, какой.
И ты, дорогая.
И ты.
