Простой русский город Ясиноватая

Я видел много прекрасного в этом году.
Я видел нежные, разноцветные кварталы модерна на Виноградах, где так хорошо медленно напиваться, кружка за кружкой, вечер и борода в пене, а потом, на закате, выходить, слегка пошатываясь, на площадь к церкви Святого Сердца Господня и шумно вздыхать, ведь это храм конца двадцатых-начала тридцатых годов, а у нас просто нет этого времени, у нас под этими датами вместо храма на площади – фарш из мясорубки;
Я видел дальние, неухоженные тропинки Ливадийского парка, когда ты уже поднялся достаточно высоко, чтобы не было слышно моря, но еще недостаточно – для толпы, для торговли памятью о надутой Ялтинской конференции и одной несчастной русской семье, и потому вокруг тебя только старые пустые скамейки и разбитые ступеньки, но каждая из них – помнит о срочной санаторной любви, что началась именно здесь, но быстро кончилась, как все живое;
Я видел сонную, заросшую ярославскую деревню, до которой полезно как можно дольше идти, минуя собак, пацанов, разобранные на кирпич колокольни, заборы спецучреждений в колючей проволоке, веселых тюремщиц, спешащих домой, к сырникам и сериалам, поддатых рюсски мьюжикс и стены из борщевиков, чтобы потом дойти, наконец, и тогда вокруг тебя только Волга, сплошная родная Волга, а ты – всего лишь мелкая подробность ее берегов.
Я видел, повторюсь, многое, но едва ли хоть что-нибудь впечатлило меня больше, чем простой русский город, нет, пригород даже, Ясиноватая.
Этот простой русский город, где на стенах цехов машзавода, на месте привычных советских плакатов про наш ударный труд и прочее навстречусъездумыперевыполним, – большие портреты погибших.
Где казармы чем-то неуловимо похожи на странные школы с невовремя выросшими детьми в камуфляже, которых воспитывает и слегка отчитывает учитель войны, почти что герой Вальтера Скотта, и только длинного меча на поясе ему не хватает.
И где ты едешь по самому центру, и бабки выходят из магазинов, и стоят велики, носятся дети, сплетничают мамаши, трудно ползут алкаши, как ты сам – у собора Святого Сердца, но та же дорога буквально через пятьсот или семьсот метров оказывается совсем другой – нет ни людей, ни машин, была жизнь – и вдруг исчезла, только патруль идет навстречу, а дальше сразу бетонные блоки, надо поворачивать на грунтовку, а там сто шагов – и все, приехали, впереди долгое, идеальное летнее поле, с застенчивыми цветами и легким ветром, а за полем, чуть впереди, видна трасса, там тоже никого нет, и везде тишина, такая глубокая солнечная тишина, что какой-то частью себя ты хочешь зевнуть, потянуться, открыть дверь и спросить героя Вальтера Скотта: – Александр Сергеич, погоду-то какую дают, пошли гулять? – но ты не зевнешь и не спросишь, потому что за этим полем, в этой лучшей на свете тишине проходит фронт – и там, впереди, смерть.