Михаил Маргелов – руководитель Международного комитета Совета Федерации, заместитель главы российской делегации в Парламентской ассамблее Совета Европы и арабист по образованию.
— Большинство российских арабистов, я знаю, оканчивали ИСАА (Институт стран Азии и Африки при МГУ им. М. В. Ломоносова – Ред.). Мы были вашими соседями, учились на журфаке…
— Точно. Нас к вам отправляли на военную кафедру. Вы в каком году оканчивали?
— В 1991-м.
— Да, я ровно на пять лет раньше.
— Так вот, учась с вами вместе, мы отлично знали, что у вас там все больше «сынки». Золотая молодежь. А это публика довольно циничная и мало готовая к бескорыстной работе на благо Родины. Вам не кажется, что это наложило отпечаток на российскую политическую жизнь в целом и на арабистику в частности?
— Ну, во-первых, главные «сливки» учились в МГИМО. И эта тенденция сохраняется. Мне весьма симпатичны усилия нынешнего ректора Анатолия Торкунова по демократизации этого вуза. Во-вторых, а то у вас не было «сынков»! Практически вся «международка».
— Да, к сожалению. Отсюда и плачевное состояние российской журналистики, тоже мало готовой к защите своих завоеваний.
— Видите ли, элитарное происхождение — вещь двойственная. «Сынки» и «внуки» были разные. На одних «природа отдохнула» во втором, а то и в третьем поколении. Другие учились с особенным рвением, лишь бы их родителей не заподозрили в протежировании. В советском обществе социальная страта целиком определяла границы ваших возможностей. И у элиты действительно было больше возможностей: либо с девятого класса читать Newsweek, больше знать, попросту больше видеть — либо использовать квартиры и дачи на Рублевке для беспрерывных пьянок и чуть ли не оргий. Видимо, жизнь сама отфильтровала тех, кто использовал элитарное происхождение для многодневных загулов. Согласитесь, что российская дипломатия — одна из немногих сфер нашей жизни, за которые краснеть приходится сравнительно редко.
— Я мало знаю о вашем собственном происхождении. Вы из элиты или из народа?
— У меня все просто. Дед по отцовской линии — командующий воздушно-десантными войсками. Отец — офицер советской разведки. Мое детство прошло в Северной Африке под крышей МИДа. По маминой линии — сплошное НКВД, дед получил в 1940 году звание почетного чекиста, работал в Америке под крышей МИДа, потом в Германии под крышей МИДа…
— А вы нигде не работали под крышей МИДа?
— А я работал без крыши. У меня первая запись в трудовой книжке — в/ч 33965.
— Что это такое?
— Это Комитет государственной безопасности Советского Союза. Почему у Лены Трегубовой и написано, что я на редкость циничная сволочь, комитетчик в энном поколении. Чего я, собственно, никогда не скрывал.
— Кстати, как вам книга Трегубовой?
— Я уже говорил об этом в сюжете, который так и не вышел в «Намедни». Лена всегда мечтала написать книгу о том, какая она красавица и умница. Выглядеть красавицей и умницей можно только на фоне «чудовищ» и «серостей»… Со своей задачей она справилась блестяще.
— Ну, Чубайс там не совсем чудовище…
— Не совсем, потому что поначалу оценил «красавицу и умницу». Но затем разочаровался и стал «монстром» окончательно.
— А что вы делали в комитете? Если это не гостайна…
— Никакой гостайны — преподавал арабский язык в Высшей школе КГБ. В основном представителям стран народной демократии. Болгарам, венграм, чехам…
— Там готовили хороших специалистов?
— Говорю со всей ответственностью: в Высшей школе КГБ учили очень хорошо. Особенно это было заметно по сравнению с ИСАА, в котором был единственный раздолбанный лингафонный кабинет. В Высшей школе и преподавать, и учиться было одно удовольствие, да и люди там были неглупые. Я принимал экзамены у многих. Вообще профессионалы, получившие базовое образование в спецслужбах, не могут пожаловаться на низкий уровень подготовки. Проблема в ином — переходя на другую работу, они должны четко понимать, что оперативные навыки не следует переносить в жизнь гражданскую. Именно поэтому я считаю оптимальным вариант, когда базовое образование человек получал в гражданском вузе, а уж потом проходил специальную подготовку.
— Если вернуться к современным политическим нравам в России, у кого больше шансов сделать политическую карьеру: у человека инициативного, не боящегося отстаивать свои позиции, или у классического Молчалина?
— То есть у холуя, грубо говоря? Нет, к подхалиму всегда будут относиться как к челяди. В лучшем случае он получит статус денщика, но никогда не станет соратником. Причем у денщика иногда бывают такие позументы… Но выше определенного уровня он все равно никогда не прыгнет. В сегодняшней власти — как и во всякой серьезной власти — прежде всего считаются с тем, кто имеет свое мнение и способен его защитить. Я не умел лизать… даже в советское время, сейчас тоже не выучился, начинать поздно. Другое дело, что для работы во власти необходима внутренняя лояльность. Меня воспитывали как лояльного профессионала. Если почувствую, что лояльность становится несовместима с порядочностью, — уйду, у меня такой опыт есть.
— Например?
— Например, в 1998-м, когда было удовлетворено наше с Волиным шестнадцатое, кажется, по счету прошение об отставке. Мы работали в администрации президента, я отвечал за связи с общественностью и первое прошение подал, проработав только неделю.
— А какие-то рецепты, как вести себя в Европе, есть у вас?
— В дипломатии? Как можно менее демонстративно. Вас обязательно будут провоцировать — это входит в набор политических уловок и хитростей: противника надо выводить из себя… а он не должен поддаваться! Можно, конечно, хлопнуть дверью и сказать: все, мы больше с вами дел не имеем!
— Это эффектно.
— Эффектно, да, но неэффективно. Все равно что зимой снять шапку и отморозить уши назло бабушке: уши потом очень эффектные. Нужно уметь быть сдержанно-ехидным, хитрым, вежливым. Нужно уметь элегантно глумиться, желательно на языке контрпартнера. Я думаю, что большинство политиков нового поколения это умеют. Умеют, в частности, играть на нескольких досках — потому что, скажем, МИД вынужден работать в довольно узком коридоре. А по парламентским каналам можно договориться о широком спектре важных вещей… С общественными организациями — еще о чем-то. Назовите это многополярностью. Мы умеем играть в шахматы, а не в городки.
— Как должен быть одет российский политик, чтобы его уважали в Европе? Очень дорого?
— Кто вам сказал?! Европейский политик, особенно серьезный, не может позволить себе одеваться дорого или сверхмодно. Надо как можно нейтральнее.
— Как по-вашему, Россия сильно отстает от Европы?
— Да я даже думаю, что она ее в некоторых отношениях опережает… Мне как арабисту сейчас очень приятно ездить в Европу: уже и мечети появились, представители арабского Востока на каждом шагу… Европе надо учиться быть мультикультурной, многоконфессиональной и многонациональной. А у нас этот опыт уже есть.
— Есть ли эксклюзивный способ сдержаться, когда собеседник старается вывести вас из себя?
— Ничего лучше, чем сосчитать до десяти, до сих пор не придумано. Хорошо бывает улыбнуться — проверено, что мимика не только выражает наши чувства, но и определяет их.
— Вы занимаетесь настоящей, серьезной международной политикой. Есть у вас чувство, что вы «колеблете мировые струны», или на практике это все рутина, уступки, торговля?
— Знаете, самое острое чувство причастности к судьбам мира я испытал, когда в 1990 году перешел работать в арабскую редакцию ТАСС. И вот первое дежурство… Тут у меня «Рейтер», тут кувейтское агентство, тут еще на экране Си-эн-эн разговаривает… Да, было ощущение, что я в самой гуще мировой политики. И такой гордости я не испытывал больше никогда.
Дмитрий БЫКОВ.
Фото Сергея ГОРБУНОВА.
