«Не хочу, чтобы меня узнавали», – говорит он и прячет голову в воротник разбитной джинсовой тужурки. На четкой бритой голове несуразная шапка бобриком, на носу дорогие полутемные очки. Но камуфляж – вещь условная. Официантка приносит кофе и сигареты и вдруг всхлипывает с неопределенной интонацией: «Ах, Максим, это вы…». Не стопроцентную уверенность девушки можно списать на нервы, так что эксперимент с «бобриком» не удался…
Журналисты и журналистки в прошлом веке замордовали Максима расспросами о нем, о его жизни, о его жизни в творчестве, о роли женщины в его жизни и о его творческой жизни с его режиссером Мирзоевым. Он почти честно рассказал обо всем. Гипнотизируя взглядом собеседников, убеждал в том, что никакой он не актер, что просто откосил от армии под крышей театрального вуза. Пока вы приходили в себя, он уже вызывал слезы умиления рассказами о том, как они с бабушкой Верой Буреевой, актрисой театра Мейерхольда, разучивали стихи и прозу перед поступлением. Вы, расчувствовавшись, ахали и охали, а он пудрил вам мозги дальше и сообщал о том, что на самом деле он… врач и лечит травами всякую больную тварь и, что если захотите, он и вас вылечит. Девушки с микрофончиками верили и таяли, а он тем временем добивал их пророчествами о том, что капец всем мужчинам (и даже таким, как он), потому что грядет матриархат…
После этого вопросы о творчестве, сцене, Мирзоеве и очередной жене переходили в категорию блица, журналистки удалялись окрыленными, одухотворенными и потом в разных изданиях изливались восторженными одами супермужчине, суперактеру и суперресторатору.
А ведь все началось с персонажа под «героическим» именем Свинья из фильма Валерия Тодоровского «Страна глухих» по произведению Ренаты Литвиновой. Это была бесконечно романтическая история про убогих, победивших свое убожество и заодно всех нас – скучных, обычных и нормально слышащих. Страшно мычащий о любви мужик с бритой головой и грацией не вовремя разбуженного мишки вывалился за пределы роли и отправился в путешествие по сознанию и подсознанию – публики, девушек и критики. Так, за Свинью Максиму Суханову одни дали «Нику», другие назвали «секс-символом», третьи – «культовым персонажем».
После «Страны глухих» он и раскрылся, как почка по весне, и цветком своего дивного аромата-обаяния одурманил быстро влюбившуюся в него публику. Это потом в интервью он станет рассказывать, что чувство успеха у него было всегда, даже когда в спектакле Роберта Стуруа «Брестский мир» он единственный раз выбегал на сцену с огнем в глазах и, в память о безвременно почившем Степане, бойце ВЧКа, дико кричал не своим голосом «ключевую» реплику: «Прощай!..»
Но бритая голова, упрямый взгляд маньяка-интеллектуала и неограниченные творческие возможности на сцене, в кино и в жизни вошли в моду именно после «Страны глухих».
Однако творческий путь, что вечер за рулеткой в казино, – никакой надежды на динамику и поступательный ход развития обстоятельств. Как после Свиньи можно было сыграть мудилу-Будильника в сладковатой мелодраме с невероятным названием «Женщин обижать не рекомендуется», непонятно. Сам актер смотрит вам в глаза после этого вопроса и, пока вы потеете от страха, ласково объясняет, что, дескать, он очень хотел поработать с Верой Глаголевой… И улыбается. И вы верите. И зря…
А что делать? Есть категория людей, подчиняющихся обстоятельствам, а есть те немногие, кто поступает так, как считает нужным и ни перед кем за это отчитываться не собирается. И вы просто от бессилия вздумаете над ними поиронизировать, а потом сложите все свои перья, капитулируете и зайдетесь восторгом, посмотрев какое-нибудь кино «не для всех» типа «Театрального романа», где Максим играет Станиславского, или один раз увидите на сцене «Хлестакова».
Сцена и Максим – это вообще отдельная статья. Говорят, что в результате долгой и счастливой жизни двое любящих производят на свет третьего. И это не ребенок. Это метафизическое существо, та общая зона, которая возникает от пересечения двух динамичных и сильнодействующих окружностей. В нашем случае эта зона носит двойную фамилию Мирзоев-Суханов и действует на сцене, а теперь и в кино, игнорируя первоначальный скептицизм и медленно, но верно зарабатывает насмерть влюбленных поклонников. Сходите в театр, посмотрите на Хлестакова. Или Амфитриона, или Сирано де Бержерака, Дон Жуана, в конце концов. Вас на три часа сбросят в мир, где действуют не люди, а силы их природы, фантомы человеческих страстей, законы отсутствия законов, где на сцене тесно, а в зале тихо, и вас так «зацепит», что вы даже в антракте не успеете продышаться.
А может, и не «зацепит». И вы, как критик средней руки, подавитесь всем тем, чем вас не сможет накормить Мирзоев-Суханов. Родители уведут детей с «Хлестакова», и, столкнувшись с ними на выходе из театра, вы обменяетесь многозначительными возмущенными взглядами, дескать, чего творят-то, безбожники, безобразие какое!..
А может, вы напишете одно из тех писем, которые иногда приносят на служебный вход актеру Максиму Суханову. В одном из них Некто на шестнадцати страницах излился в нестерпимой ненависти к режиссеру, актеру, автору (это, кстати, был Шекспир) и постановке. А в конце своего беспощадного шизофренического анализа потребовал вернуть деньги, потраченные на билет.
Мирзоев, в отличие от Суханова, получает подобные письма в открытом виде, со страниц авторитетных изданий и с подписями авторов. Но творческий мир – мир неразрешимых противоречий и парадоксов. Одни льют помои и костерят, «не видя смысла», «не находя повода», и скорбят о потраченном времени. А другие набиваются в залы так, что дышать нечем. Одни расписывают приму Мирзоева как «альцгеймерова упыря», другие не знают, что сделать, чтобы этому упырю понравиться. И это не только девушки.
Суханов все больше интересен не только тем, что он сыграл, но и тем, от чего отказался. К 2006 году список внушительный и на первый взгляд совершенно вопиющий. Актер отказал – Балабанову, Бортко, Кончаловскому-мл., Панфилову, Янковскому-мл., Бондарчуку, Шилкиной, Митте, Мурзенко…Таким образом Суханов не сыграл в «Брате», «9-й роте», «Мастере и Маргарите», «Статском советнике», «Консервах», «Жести», «Красном жемчуге любви», «В круге первом», «Остапе Бендере», «Границе. Таежном романе» и т.д. и т. п.
Почему? Нет ответа. Этот человек не оправдывается никогда. И мы можем локти кусать оттого, что не увидели Воланда в его исполнении, но мы никогда не увидим и сожаления в его глазах. Есть такие люди – захочешь, не поймешь.
Говорят, Максима Суханова боятся. Боятся официантки и менеджеры в его и чужих ресторанах, боятся партнеры по сцене (даром что он никогда не «тянет одеяло на себя»), боятся кинопродюсеры, понимая, что в его исполнении даже второстепенная роль перетасует всю задуманную композицию.
В этих опасениях есть место разумному. Свинья не был главным героем в «Стране глухих». В «Ревизоре» у Гоголя весь пятый акт без Хлестакова. С Сухановым получился «Хлестаков» без пятого акта. Спектакль Мирзоева заканчивается с отъездом столичного прохвоста. В «Сирано де Бержераке» зал оживает, только когда на сцену вываливается мощное носатое чудовище, исходящее тестостероном и парализующее зал звуком своего голоса. В Дон Жуане зритель ахает, когда актер берет микрофон и с «Петрович-бендом» затягивает блюз любви. Диброва, знаменитого своей слабостью к «черной» и просто хорошей музыке, так проняло, что вскоре вся поющая по случаю компания оказалась в его ночном «ПРО свете». Знающие люди жаловались – экран слопал процентов шестьдесят эффекта живого исполнения. Те, кому не хватило, потянулись в театр на спектакль.
С театром у Максима Суханова длинный роман. Его вырастили в Щукинском училище, а Вахтанговский он перерос уже сам. Теперь Михаил Александрович Ульянов зачем-то часто зовет его к себе в кабинет, и полтеатра за дверью мечтает, чтобы его сделали преемником худрука, а вторая половина – чтобы он подавился куриной костью. Некоторые – чтобы насмерть. Да, это такой мир. Здесь целуют до крови и ненавидят годами. Здесь обнимаются и расходятся, поливая друг друга грязью. Здесь, пока доберешься от служебного входа до сцены, тебя эмоционально раздавят, повесят, порежут, задушат и уволят сто раз. Потом пойдут в столовую, которую ты держишь, и налопаются до отвала домашних пирожков. А затем, на сытый желудок, опять рванут бегать по коридорам: «Нет, Суханов-то, Суханов… Как смеет нас всех кормить? Как смеет! Вишь, буфет открыл, сволочь!»
А он молчит. Такие, как он, не огрызаются и не кусают в ответ. В нем почти два метра роста и внутреннее спокойствие глубоко опасного человека. Это очень хорошо чувствуют менты и женщины. Последние призывно смотрят из разных концов полумрака ресторанов и ненавидят очередную жену, а менты…
Недавно на Кутузовском опять тормознули черную спортивную машину актера. Тот открывает окно, недобро смотрит на человека с палочкой, а гаишник прямо прыгает по дороге от радости:
– Здравствуйте, Максим Александрович! Не узнаете меня?! Так я ж этот, такой-то, такой-то. Помните, вы еще меня отругали за то, что часто вас останавливаю? Так это я опять. Я что сказать хотел… Видел вас в кино, «Знаки любви» называется, вы там главную роль играете… Вот это да! Вот это вы молодец! Простите, что тормознул, спасибо сказать хотел! Вы вообще на меня так повлияли. Я после вашего «Хлестакова» другими глазами на мир стал смотреть! Ну, все, желаю творческих успехов!
И честь отдал. И Суханов уехал. Улыбнулся своей убийственной улыбочкой и нажал на газ…
Возможно, в его нежелании быть узнанным гораздо больше смысла. И дело не в кудрявом воротнике, скрывающем пол-лица. Просто разоблачить некоторых людей и добраться до их сути не представляется возможным. Ищешь логику в их поступках, не находишь, злишься, не понимаешь, а потом в один прекрасный день до тебя доходит какая-то библейская идея о том, что «нече» всех по себе мерить. И эта логика – это ваша логика, а какая она у Максима Суханова, вам даже его мама не объяснит. А маму, кстати, видели? Тонкая, хрупкая, молодая женщина с королевской осанкой и нежной улыбкой. А бабушке, той, которая с Мейерхольдом работала, 92. И живет одна. И еще звонит и спрашивает внука: «А чего это ты в Феодосию зимой поперся? Съемки? Так летом надо ехать сниматься! Хоть искупался бы…»
Он тихо улыбается бабушке. Он поедет. Летом в Феодосии продолжатся съемки фильма «Беляев», в котором он играет главную роль.
Сегодня Максима Суханова зовут. Михалков и Кончаловский-ст. – в кино. Олег Табаков – в театр. Радио – записывать аудио-книги. Телевидение – вести программы. Журналы – писать авторские рубрики. Вот парадокс – вроде нет моды на актера Максима Суханова, а потребность в нем есть. Что это? Антимейнстрим? Результат работы бессистемной системы выбора ролей? Упрямая верность себе и своему режиссеру? Или талант, которому все мало? И роли не по размеру, и сценарии тесноваты, и режиссеры не единомышленники, и драматургия мутная?
Увидите его – спросите, если решитесь подойти. Он вам наверняка что-нибудь ответит…
Этери ЧАЛАНДЗИЯ.
