Невинная

В России любят говорить, что одна ласточка весны не делает и личность истории не переламывает. В Америке думают иначе. Скарлетт ЙОХАНССОН добилась своего и переломила все голливудские, да и многие прочие стандарты. У нее получилось. «Толстуха выиграла», – злословят ненавистники. «Наша сладкая сделала всех», – пишут фаны. С нее началась новая американская революция – по крайней мере, в искусстве. Эпохе бушевского неоконсерватизма понадобился свой секс-символ, и им, конечно, стала она.

Отчасти повезло – родилась вовремя. Но миллионы других тоже родились вовремя. Просто они близко к сердцу приняли торжествующий стандарт и принялись под него подделываться. А Йоханссон этого делать не стала. Поэтому она в шоколаде, а остальные в прошлом.

В политкорректной стране она вела и ведет себя вызывающе некорректно. Звездный фотограф-педераст на тусовке по случаю премьеры кладет руку ей на грудь, громко поясняя окружающим:

– Я хочу проверить, что на ней есть из белья.

– Почти ничего, – говорит она спокойно. – Впрочем, вас это вряд ли впечатлит. Там слишком много всего, кроме белья.

Это, кстати, тоже ее серьезная победа: она вернула миру восторженное отношение к big tits – большим сиськам. Безгрудые девочки, «доска и два соска», сходят со сцены. Возвращается ненавистный гомосексуалистам типаж, о котором у Бориса Виана было сказано: «У нее такие круглые груди, что просто невозможно вообразить ее мальчишкой».

– Вы собираетесь замуж? спрашивает ее интервьюер.

– Я не представляю, какие фантастические стимулы нужны, чтобы отношения не просто развивались, а имели хоть крошечный шанс на развитие, – отвечает она.

И это тоже неполиткорректно, потому что «связь без брака» не поощряется, даже если речь идет о богеме. И это тоже странным образом работает на победу неоконсервативного мировоззрения: люди времен неокона – сильные личности, готовые противостоять вызовам. А у сильной личности немало партнеров, и никому из них она не принадлежит окончательно.

Скарлетт рассказывает о своих романах много и увлеченно. Однажды она трахалась в лифте. С Бенисио дель Торо. Потом, правда, призналась, что наврала. Бенисио дель Торо никто еще не задал прямого вопроса – было или не было? Стесняются, черти. Все знают о ее любви с Колином Фертом, Джаредом Летто, Джонатаном Рис-Майерсом, Дереком Джетером и Джошем Харнеттом. Кто они такие, нам с вами знать необязательно. Один – баскетболист, другой – модель, остальные – артисты. Скарлетт уже объяснила, что ни с одним из них не сможет остаться надолго.

Дело в том, что с молодыми хорошо заниматься сексом, а у стариков есть разум и чувства, чувства и чувствительность, гордость и предубеждение – словом, все то, что важно помимо постели. Но в постели, вот в чем штука, со стариками делать нечего. Она выкладывает все это с потрясающей откровенностью, которую многие считают слишком взрослой или циничной. Негоже, дескать, чтобы у девушки были такие неромантические представления о любви.

Психологический возраст у нее и в самом деле сильно отличается от реального, но не в ту сторону. Она не старше, а моложе своих лет. Об этом занятном случае – сочетании сексапильной девической внешности и абсолютном инфантилизме сознания – Мопассан написал целую повесть, называющуюся «Иветта», в которой здорово описал, как себя вести с подобными девушками.

Там так и сказано – она, мол, вела себя с такой непосредственностью, а о самом грязном говорила так спокойно, что можно было с равным основанием заподозрить в ней и чудовищную развращенность, и абсолютную невинность.

Так вот, Скарлетт Йоханссон – случай абсолютной невинности, и тут уже неважно, сколько раз у нее было в лифте, на крыше и в пшеничном поле. Она, в сущности, еще и не жила. С 7 лет все ее время занято съемками – то рекламными, то серьезными, – и с «Объездчика» (Horse Whisperer, 1998) до сего дня у нее не было ни одного свободного месяца.

Я не понимаю, как с ней разговаривать. Она чистый профессионал и ничего больше, – однажды сказал о Скарлетт Билл Мюррей.

Она точно делает все, что ей скажут, и даже больше, но черт знает, что у нее внутри, – сетовал Вуди Аллен, снявший ее в роскошном «Матч-пойнте» и уже пригласивший в следующий проект под многозначным названием Scoop – это что-то вроде «Большого хапка», или «Куша», или газетного скандала, или ковша. Почему он снимает ее во второй картине подряд – непонятно. Наверное, хочет разобраться, что там у нее внутри. Ради этого он отважился на вещи вовсе уж неприличные – публично на съемочной площадке спросил, в каком возрасте она потеряла невинность. Девушка спокойно ответила, что в 14, с рок-гитаристом. Да про это давно все знают, она и не скрывала особенно. Аллен ждал чего угодно, но только не простого и конкретного ответа по делу. Он привык к другим женщинам – истеричным, непредсказуемым. Привык к сочетанию ума и надрыва. Но эпохе неокона присуще сочетание ума и наивности. Такими были отцы-основатели Америки.

Скарлетт Йоханссон заставила уважать свои вкусы: она любит есть много и бессистемно, не заботясь о диете.

– Вот вы сыграли в «Острове», а самой хотелось бы иметь клона?

– Естественно. Он бы вам сейчас давал интервью, а я бы спокойно пошла в ближайший ресторан и ухомячила две порции жареной картошки, и чтобы никто из вашей братии не мешал.

Она внушила почтение к своему вызывающе-низкому, альтовому голосу:

– Да, я так разговариваю. И что? Это же мой естественный голос, а не подделка.

Что естественно, то не безобразно.

Больше всего я ненавижу неискренность во всех ее проявлениях. И распознаю ее запросто: я актриса, у меня это профессиональное.

– Что вы будете делать, когда состаритесь?

– Пластическую операцию.

– Сколько вам нужно дублей, чтобы сыграть идеально?

– Я много репетирую и часто справляюсь с одного.

– Был ли для вас травмой развод родителей?

– Нет, мне нравится ездить из Нью-Йорка в Лос-Анджелес. Если им так лучше, я не против.

Родители действительно живут по разным краям Америки – на тихоокеанском и атлантическом побережьях, доказывая несовместимость нордического темперамента и манхэттенской деловой хватки. Но вот в Йоханссон это как-то сочетается.

На самом деле все просто. И с неоконсерваторами тоже. Они страшно боятся жизни, стремятся все сделать понятным, ибо не переносят непонятного, и выходят из себя только тогда, когда ощущают всю меру своей некомпетентности перед лицом жизни-как-она-есть. У них мания держать все под контролем; и Йоханссон никогда не теряет самообладания на съемочной площадке. Из себя она вышла единственный раз, когда снималась в лучшей пока что своей картине – в камерных «Трудностях перевода» Софии Копполы. Она отлично делает все, что ей говорят, но если не говорят – перестает что-либо понимать. Она бродила по номеру, красила ногти, мыла волосы, ела, смотрела телевизор, камера все это фиксировала. Наконец, Скарлетт взорвалась:

– Какого черта я должна это делать?! Кто-нибудь вообще объяснит мне, что мы снимаем?

Коппола спокойно объяснила: мы как раз и снимаем про женщину, которая не знает, что делать. В результате они сняли действительно отличное кино.

Самое ценное в нем – растерянность.

Йоханссон работает так много именно потому, что ни в чем не уверена. Она не позволяет себе расслабиться ни на мгновение – темный хаос скандинавской души, одержимой поисками смысла, засосет ее мгновенно. Она трахается много и с увлечением, делая все, чтобы не случилось настоящей любви. Потому что настоящая любовь – когда хорошо и в постели, и потрепаться, и когда пресловутый стимул для развития отношений образуется сам собой – немедленно выбьет ее из колеи и сделает зависимой от всего и вся. А этого она вынести не может. Неоконсерватор тоже все время что-то делает – в Ираке воюет, Иран инспектирует, с терроризмом борется… Потому что внутри у него хаос, безумие, и все его рациональные конструкции бессильны перед действительностью. Вот почему в Америке так любят фильмы ужасов и фильмы-катастрофы: подсознание нации рвется наружу, а в нем – кипящая магма и ничего твердого. Только простые правила. Вот почему американский мальчик, которому девочка не отвечает взаимностью, берет пистолет и идет мочить сверстников. Он не понимает, как еще можно реагировать на ситуацию, не имеющую разрешения.

Но мир именно из таких ситуаций и состоит. Скарлетт Йоханссон сыграла такую историю в «Хорошей женщине» – замечательном фильме замечательного Майка Баркера по вовсе уж чудесной пьесе Уайльда «Веер леди Уиндермир». Это не комедия, а скорее, драма, и довольно мрачная, как весь поздний Уайльд. Там она играет молодую жену, которой изменяет молодой муж – и с кем же? С женщиной старше и некрасивее! Более того, муж ее любит. А помогает героине выбраться из всей этой путаницы женщина явно дурная, по всем критериям неправильная. Мир трещит по швам, и эту растерянность перед лицом реальности Йоханссон играет так органично, что больше ни на кого в фильме не обращаешь внимания. Это ее бессонные ночи и круги под глазами, ее метания от надежды к отчаянию, ее инфантилизм, за обломки которого она держится обеими ручонками. Это ее попытка быть циничной, испорченной, откровенной, тогда как хочется ей только одного: мама, спрячь меня от этих ужасных людей с их ужасными правилами. Хочу, чтобы все опять было понятно.

Когда-нибудь она встретит любовь, и эта любовь глубоко ее перепашет. Имя этого человека мы, несомненно, запомним – вряд ли девушка с ее данными увлечется полным ничтожеством. Когда-нибудь она прекратит сниматься в трех картинах ежегодно, поедет путешествовать, увидит мир, задумается. И поймет, что карьеру делают только те, кто не умеет делать жизнь.

Пока же она попадает в десятки самых привлекательных, сексуальных и успешных женщин планеты, дает немногословные интервью и сдержанно осаживает не в меру наглых партнеров. Ее называют самой желанной девушкой Голливуда. Оно и понятно: ничто так не привлекает, как невинность. А она ее пока не потеряла и потеряет не скоро. Джордж Буш вон до 60 лет дожил, и все никак.

Дмитрий БЫКОВ, главный редактор журнала “Moulin Rouge”.


 Издательский Дом «Новый Взгляд»


Оставьте комментарий

Также в этом номере:

Амурская осень
DVD-обзор
Еще один сгорел на работе


««« »»»