Книга Соловьевой – это исторический роман о судьбах дворян и крестьян Тверской губернии сквозь все драмы первой половины прошлого века: революции, войны, террор, нищета etс.
Тема, казалось бы, замечательная. А мне особенно близкая, так как родные мои семейные места находятся буквально в десяти минутах езды от места действия этого романа, и те края я хорошо знаю и люблю.
Есть только одна проблема.
Текст, который я прочитал, невозможно назвать даже слабой литературой.
Это так называемый «самотек», то есть рукопись, присланная куда-то в редакцию или в издательство автором, который не имеет отношения к сочинительству, но – смутно подражает тому, что кажется ему, автору, литературой.
Это – «наивная» словесность, которую, кстати, можно было бы успешно изучать на предмет того, как устроено это авторское простодушие. Но это уже дело филологов, а не рецензента.
В романе этом Соловьева имитирует нечто среднее между латиноамериканскими любовными сериалами, этакой «Рабыней Изаурой» на русский манер – и советскими соцреалистическими «опупеями» из деревенской жизни. Правда, идеологический мотив изменился, и теперь барин в этом повествовании оказывается «хорошим», колхозы с комбедами – «плохими» и тп., но – по сути это ничего не меняет. Эта книга написана так, словно бы ее уже написали до этого как минимум тысячу раз.
Есть тут и свои трогательные особенности. Так, автор явно вооружился перед работой какими-то энциклопедиями и монографиями по истории крестьянских традиций, примет, «календарного» фольклора, поэтому буквально на каждой странице мы видим заботливо вписанные в канву сюжета гадания, заговоры, бытовое колдовство etc. Ох и тяжело пришлось этим выдуманным героям 1912 года, когда автор заставил их нескончаемо воспроизводить каждую мелочь, усвоенную им из этнографических книг!
Есть и смешные ошибки.
«С ними за столом в этот день сидел Иеремий, схимонах из Оптиной — дальний родственник Агафьи.
Откусив кусок печенья, Иеремий сказал:
— Говорят, война идет.
— Как война? — всполошились бабы. — Год-то не високосный — тысяча девятьсот четырнадцатый.
— А вот есть у нас в Дивееве одна блаженная, так говорит, что через годок все мужчины зипуны на серые переменят».
Автору представляется, что схимник, то есть не просто монах, а человек полностью отказавшийся даже от немногих вольностей внутримонастырской жизни, мог до 1917 года бесшабашно кочевать по деревенским застольям каких-то других губерний – без каких-то особо оговоренных причин.
Хуже того, сам этот схимник-бродяга – из Оптиной пустыни (нынешняя Калужская обл.), а «у нас в Дивееве» – это нынешняя Нижегородская область, то есть, мягко говоря, далеко. Тут уж либо схимник должен быть из Сарова, либо «у нас» в его исполнении – это не Дивеево, а Шамордино.
Эх, что уж тут придираться.
Можно высказаться намного проще: автору просто не нужно писать. В мире есть много других профессий.
