Забавно, что в эти дни мы видим нелепое противоречие между риторикой недовольных людей — и их реальной политической практикой.
Что они нам говорят?
Они говорят: страх, ужас, диктатура, насилие, нечем дышать, тридцать седьмой год, Гитлер, фашизм, мужество, совесть, не дадим, катастрофа, чернота, кошмар, кошмар, кошмар.
А что они при этом делают?
Они сначала решили отложить свое недовольство то ли до весны, то ли до лета и выборов в Думу, а потом передумали и договорились через недельку помахать фонариками во дворе, — а потом, опять-таки, разойтись до весны.
Будет тепло, будет солнце, ручейки-птички, и тогда мы придем еще — и еще поговорим про фашизм и тридцать седьмой год, и как мы не можем свободно дышать.
Понимаете, как психологически устроен этот нехитрый фокус?
Нельзя отложить до весны взятие Зимнего.
Нельзя отложить до следующих выборов защиту Белого дома — и неважно даже, девяносто первого или девяносто третьего года.
Никто не машет фонариком во дворике против Гитлера или тридцать седьмого года.
Когда человек — или, тем более, вся страна — действительно переживает нечто ужасное, ту самую катастрофу, рассказы о которой мы в рутинном режиме слушаем столько лет, — встречное действие несогласных бывает разным.
Некоторые молчат и выживают.
Некоторые организуются в подполье.
Некоторые бегут.
Некоторые воюют до конца.
Но если вместо этого люди просто встречаются время от времени на улицах, ругают власть, немножко бегают от полиции, а потом сидят на гауптвахте, и снова ругают власть, и немножко светят фонариками, а потом расходятся, чтобы еще раз увидеться весной, летом, на выборах, когда-то потом, и опять поговорить о том, как все ужасно, — это значит, что все у них хорошо.
Потому что это рутина.
В 2012 году стояли на улице, взявшись за руки, — а в 2021 году постоим во дворе с телефонами.
Чего-чего, а телефонов с тех пор стало только больше — от невыносимой-то жизни при диктатуре.
И это логично, что сопротивление страшному-страшному тирану работает у нас именно так — расслабленно и лениво, с мягкой наивностью и смелыми речами, которые говорятся только тогда, когда бояться нечего.
Какая жизнь — такой и протест.
Для прилично живущего и относительно свободного человека нет ничего более естественного, чем пожаловаться на то, как ему плохо.
Если он это делает один в кабинете — это психотерапия.
Если вдвоем в баре — это дружеская пьянка.
А если все вместе — молодой, веселой, нарядной толпой, — это борьба против Гитлера, тридцать седьмого года и той пропасти, в которую летит страна.
Все летит и летит, покупая заодно модные телефоны.
