Честно говоря, это почти даосское недеяние — главная проблема врагов революции, будь то русский медведь или осаждённый периферийный диктатор.
Дело в том, что люди — подобно зрителям в кинотеатре — нуждаются в развитии сюжета. Они, люди, любят, когда что-нибудь происходит. Им хочется карьеры, славы, захватывающих новостей, громких отставок, разоблачений, масштабных общественных начинаний. Им хочется разбогатеть. Им хочется догонять заграницу, пусть её и не догнать. И смены начальников им тоже хочется, пусть бы это и была не более чем театральная постановка.
Но старый порядок — неважно, чей именно, — говорит им: спокойствие, только спокойствие. Он говорит им: всем оставаться на своих местах. Он говорит им: вам скучно, вам грустно, вам мало, но без меня — вам будет ещё хуже, так что цените то, что у вас есть. Он говорит им: я буду толстеть, воровать, врать, стареть, а вы сидите смирно, ведь вы же не хотите войны, голода и темноты, окончательной нищеты?
И он, кстати, прав, этот циничный старый порядок.
Без него будет хуже.
И каждый раз, когда революция происходит, когда диктатор бежит, а победившая толпа ликует на площадях, — уже через год-другой оказывается, что вышло именно так, как предсказывали самые злые консерваторы, чуждые романтическим мечтам.
Трагедия, однако, состоит в том, что их печальная логика — понятна только триста раз битым жизнью пенсионерам, которые отлично знают, что это такое, когда у тебя в кармане есть пять рублей, и ты всерьёз полагаешь, что вот-вот их станет десять, а вместо этого — бац, бум, хрясь, — и вот уже в кармане остался один рубль, да и тот могут забрать, скажи спасибо, что жив остался.
Но молодым, амбициозным, всем тем, кто имеет неосторожность надеяться на лучшее — этой горькой правды не объяснить.
А увлечь их чем-то другим, что отвлечёт их от единственной идеи — долой! — не получается.
Ну не умеем мы сделать так, чтобы жизнь была событийной, чтобы она была в движении, — и, в то же время, чтобы в ней был незаметный, но строгий порядок.
У нас либо-либо: движение, но тогда разрушение, — или порядок, но до впадения в маразм и выпадения в осадок.
И, значит, история выходит на новый круг — когда-то в той же стране, а когда-то и в соседней.
Надоевшая власть.
Плохая Москва.
Благородные баррикады.
Уйди, тиран.
Наконец-то свобода.
И новый мир процветания — разноцветного, заграничного, а заодно и великого-тысячелетнего, — которое вот-вот наступит, надо только поднажать.
Мы уже знаем, чем всё это кончится.
Но как сделать так, чтобы всё это не начиналось — мы, может быть, никогда не узнаем.
